Апрель. Что я представлю Салону?
… В каждом идущем по улице Нью-Йорка высоком мужчине с сумкой через правое плечо (без сумки – тоже) отыскиваю милые черты. Как- то я преследовала шагавшего по Тридцать Четвертой человека в перехваченном в талии пояском плаще болотного цвета, полы которого развевались при ходьбе подобно парусам. Догнать, обогнать и посмотреть в лицо!.. Это было непросто, догнала лишь когда тот остановился в ожидании знака «Walk» («Переходите») – добро на пересечение Восьмой Авеню. Заглянула в лицо – отпрянула: глаза не светло-зеленые, а темно-, и волосы не кудрявые, а… (Я не учла того фактора, что у Майкла затылок особенной формы, этакой кастрюлечкой, – иначе бы не бежала зря из-за цвета плаща)… Поплелась на северо-запад; пришла в Центральный Парк, присела на камень – мимо трусцой проходили запряженные в прогулочные кареты лошади, и на каждом облучке восседало по переодетому в кучера майклу…
Май. Неужели совсем забыл?.. Нужно писать, живописать, но нет вдохновения. Я в классе ASL, Художественной Лиги Нью-Йорка, где скоро зазвенит звонок, и художники будут допущены к мольбертам до девяти сорока пяти вечера. Монитор* (*человек, который следит за временем и за порядком в классе, monitor) Майкл – тоже ведь Майкл! – двигает столы, стулья, мольберты с таким шумом, так неаккуратно, что еще в понедельник захотелось спросить, перекрикивая создаваемый им грохот: «Are you deaf?» («Вы что, глухой?») Но молчу, сегодня пятница, и этот адский шум – иллюстрация к моему состоянию-решению:
«НЕТ ЛЮБВИ».
Уже июнь. «Жизнь – это цепь страданий, прерываемая (изредка) радостями (маленькими).»
С таким умозаключением хожу мимо глухих стен Нижнего Манхаттена, по которым, вижу, робко ползут побеги некультивируемых растений, чаще вьюнков, цветущих белым, реже голубым. И помышляю я, фантазирую: а что, если кто-то (вдруг Майкл!) тайно любуется нами, то есть вьюнками со мною, прячась за каменными выступами Нижнего Манхаттена? Слезы – долой. Да-да, давайте так думать: кто-то тайно любуется нами.
Июнь же… Я бы поехала, пошла, последовала за ним не только в Канзас, а и намного дальше. На край… Но он не звал за собой, на мои же намеки отвечал обтекаемо: «Настанет день…» Ответ сей, и открытка… Открытки… Все это было патетически-пугающе… Но что же я представлю Салону? Можно было бы… Ах, да, это тоже отосл… отдано Майклу – он ведь еще и коллекционер – от коего получена была очередная открытка в благодарность, с изображением – кого бы вы думали? – Жанны Д'Арк, в боевом неудобном костюме, с прической а ля Джоан Риверс. Да у него их что, вагон? Приписка на обороте гласила: «Be kind, for everyone you meet is fights a great battle» (Philo of Alexandria) То есть: «Будь добр(-а), ибо каждый, кого ты встречаешь, ведет великую битву» (Филя(?) Александрийский)… Представилась его великая битва с многогрудой женой за обладание сел-фоном… В разгаре сражения сосед по мольберту слева попросил не стучать так сильно кистью по холсту, это ему мешает.
– Извините.
Нужно следить за своими жестами.
«Лето и Дым». Это моя любимая вещь у Уильямса, это, может быть, единственная вещь у Уильямса, где автор, изменив себе, не убивает Женщину, не сжигает ее живьем, и не упекает в сумасшедший дом босиком и в красном халатике, а скрещивает жизненные пути ее с заезжим коммивояжером. Это было так… Как это было? … Присела на скамеечку. И тут импозантный, культурный, взрослый мужчина… в плаще болотного цвета… спросил участливо, не может ли быть полезен, вот таблетка, то есть кофе… Боль внутри? А все-таки жива! Ищи и веруй, Альма. Боль – внутрь. Горизонтальная композиция, большущая, самая большая из всех написанных мною. (Не считая «Марины Цветаевой», оставленной когда-то в Москве.) Сосед по мольберту слева, тот самый, по завершению своего натюрморта с кукурузными (засохшими) початками отдает мне все оставшиеся на его палитре краски, соскребая и сбрасывая на мою палитру… В опрокинутом заключенном пространстве-замке у темной стены женщина-призрак в голубом, с сигаретой в руке (не с таблеткой – таблетка не дымит, и тем более не загорается): Дым… Летний сезон, цены на билеты астрономические, и билет куплен в один конец, – полагаясь на русско-украинское «авось», то есть на «может быть, купят (картину)»… В центре же композиции-пространства: камни-ложа, их два. Чуть позади Женщины, объединившей в себе черты Блондинки-в-берете и мои, и по чуть-чуть еще чьих-либо, свисает, вьется с потолка, растет вниз голубой цветок вьюнок: Лето. Пусть это будет надеждой. Я дам Женщине Уильямса надежду. Время от времени для анатомической корректности поглядываю в зеркальце, позирую себе сквозь слезы-Дым.
… Позвонила Роз, моя бразильская приятельница, коллега по нью- йоркской «ко-оп» галерее, и тоже член Салона – по моей протекции, кстати. Она собралась было поехать в Париж, да передумала: зачем ехать, если картину можно отправить со мной? Летний сезон, билеты дорогие, логично. Принесла свернутую в рулон работу мне в Галерею. Теперь я была просто обязана лететь, так выходило, Роз так и сказала:
– Не подведи меня.
… Пакуюсь, сняв с подрамников и свою «Л. и Д.» Воскресенье. Двенадцать тридцать… Час. Час тридцать… Два… Три… Как заживить травму души? Как-то читала в альманахе Клуба Русских Писателей (Н.-Й.) рассказ молодой писательницы, рассказ назывался «Телефон». Там девушка, оставленная и забытая другом, безуспешно ждет звонка от него. Чтобы снять душевное напряжение, листает свой дневник, и находит в нем забытые рекорды тщетных ожиданий у телефона.
… Нашла по зеленой обложке дневник поза-поза-прошлого года. Так… Тут вот запись красными чернилами, без даты:
«В. – Человек, который принимает душ (принимает ли?) всего два раза в неделю. Такой не может быть мужем/любовником и т. п.»
Кто этот В. ? Не то…
«… На завтрак съедено…»
Это не имеет отношения к телефону. Дальше.
«С…»
С…
«18 ноября. Холодно внутри и снаружи. Я почему-то лишь в носках. Человек, с которым душевное единство. Худой, русый. Целует в знак прощания, «до свидания», уходит. Я выскакиваю наружу – догнать, сказать… Бегу по снегу. Чувствую, свалился носок с правой ноги… С левой… Проснулась.»
Ах, это был сон. Дальше, вперед:
«…В кафетерии взяла кофе; когда усаживалась за столик, Джо, сидевший по соседству в окружении дам, похлопал меня по бедру, улыбаясь при этом столь глумливо, что я поняла: это меня похлопали по бедру его семьдесят тысяч в год…»
Вперед…
«3 января… Внизу, после класса (т.е. сеанса живописи) шли в одном направлении – соседи по шкафам – с моим давним и сильно сдавшим идолом…»
Так это же худощавый русый человек, который мне нравился много-много лет! И я приходила в кафетерий в определенный час, когда он там сидел за круглым дальним столом у окна, приходила взглянуть на него… Это он мне тогда снился! О’кей, дальше:
«…Он сказал спиной:
– Так рано уходите? (So early?..).
– Да, ну да…
– Good for you… (Хорошо Вам…).
Сопли. То есть, бросив украдкой взгляд на его прекрасный некогда профиль, я увидела длинную прозрачную соплю, стекавшую с конца носа, возможно, из правой ноздри. Отшатнулась. Удаляясь, выдавила из себя писклявое:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
