− Можно я лизну Артемку на прощание? – испросил Тыр напоследок дозволения у мамы.
− Лизни, коль хочется, − улыбнувшись, сказала она.
Тыр метнулся ко мне молниеносным прыжком, и на моей щеке запечатлелось мокрое касание его язычка.
Лизнув меня, Тыр заливисто свистнул, взбрыкнул и понесся в направлении речки.
В лесу за ней обитала его стая.
− « −
Помню, еще в начале нашей дружбы я спросил у Тыра, как члены его стаи общаются меж собой. Мне казалось, что одних только звуков, которые они способны издавать, как и он, для этого мало. Тыр дал ответ, что в большей степени члены его стаи общаются меж собой в мыслях. Так, как это делает он, общаясь со мной и моими родителями.
− « −
Тыр убегал столь стремительно, что его целостный облик не улавливался взглядом.
Он убегал, а я ощущал его счастье. Он был счастлив, что познакомился со мной.
Тыр торопился домой не один, а с исполнившейся мечтой!
Она летела перед ним светлым облачком, и в том облачке был человеческий ребенок по имени Артемка, оставшийся стоять на извечно летнем берегу лунной заводи.
− Как тебя звать, дорогой?! − крикнула ему вдогонку мама, почти не надеясь получить в своих мыслях ответ.
Слишком уж далече всего за несколько мгновений умчался звериный детеныш.
Крикнув, мама вспомнила, как он голосил, а потом бубнил свое ”тыр-тыр-тыр-тыр…”, и подумала, что хорошо бы было звать его Тыром.
Тем же мигом из мира мыслей донесся ответ: “Как подумали, так и зовите”.
− « −
С той поры я дружу с Тыром. Первые годы дружбы за нами присматривала моя мама, так как и она, и мой отец были уверены, что мы еще слишком малы для самостоятельных встреч. С четырех с половиной лет я получил свободу в передвижении к нашей заводи и смог отправляться на встречи с Тыром в одиночку. Единственно, пришлось дать родителям слово, что находиться в воде я буду исключительно вместе с Тыром. Свое слово я держу.
− « −
Одевшись и обувшись, я поправил под безрукавкой маленький мешочек, который всегда носил на шее.
Родители тоже носили такие мешочки. Всем нам их сделала мама. Материалом для них стали все те же шкурки сусликов.
Для начала мама вырезала из шкурок три круглых кусочка и двенадцать узеньких полосок. Далее, проколов по краям кусочков много дырочек и продев в дырочки на каждом кусочке по полоске, мама затянула полоски и завязала их на узелки. Края кусочков собрались гармошкой, и получились мешочки. Из остальных полосок мама сплела три косички, чтобы мы могли носить мешочки на шеях.
В мешочках находилась слюна дракона − самого большого и кровожадного хищника приютившей нас планеты.
Была она едко зеленого цвета, густой и вязкой, а еще обладала очень сильным и крайне неприятным запахом, который, собственно, и был запахом дракона.
Этого запаха сторонились все крупные звери планеты, включая хищников, которые, безусловно, представляли для нас опасность.
Сторонились они его потому, что драконы на них охотились.
Эти звери становились добычей драконов, когда ходили на водопой к большой реке, которая существовала на планете, или когда появлялись на других открытых пространствах планеты.
В лесу драконы ни для кого угрозы не представляли, потому что были чересчур громоздкими созданиями, чтобы в него попасть, а тем более по нему передвигаться.
Но это понимали мы, люди, а звери, на которых драконы охотились, не понимали, и тем слюна дракона сберегала наши жизни.
Звери мелкие запаха дракона не чурались, и вообще не реагировали на него никак. Видимо, потому, что ввиду незавидных своих размеров не изведали драконьих зубов в поколениях.
Это было здорово! Ведь иначе вся пузатая мелочь сбежала бы из нашей округи от идущего от нас запаха дракона. И каким бы тогда мясом питалась моя семья? Никаким!
Раз в неделю все мы развязывали свои мешочки, чтобы обработать себя их содержимым. Именно неделю держался на нас драконий, с позволения сказать, дух.
Каждый захватывал пальцем немного слюны дракона и смазывал ею места на теле, где запах сохраняется дольше всего: области за ушами, заднюю часть шеи, внутренние поверхности локтей, задние поверхности коленей и пупок. Волосы (на них запах сохраняется тоже долго) мы слюной дракона не пачкали. Довольно было и без того.
По мере надобности мы пополняли наши мешочки из запаса, которым обладали.
Мы могли бы и не носить на шеях эти мешочки, но носили, поскольку с ними чувствовали себя в большей безопасности.
То, что я купался, не снимая мешочка, и он через дырочки пропускал в себя воду, содержащейся в нем слюне дракона не вредило. Наоборот, контакт с водой способствовал ее сохранности, и мы с родителями ежедневно ей такой контакт обеспечивали.
Попала она в наше распоряжение по воле случая, о котором речь впереди. Однако пришла пора сказать, что ее запах имел свойство въедаться во все вокруг. Въелся он и в Тыра.
Запах Тыру не нравился. Как, собственно, и нам самим. Но из любви ко мне друг притерпелся к нему.
В стае друга тоже притерпелись к въевшемуся в их соплеменника запаху дракона, поскольку уважали нашу дружбу.
Когда, подросши, я смог понять, как опасны для Тыра его одиночные путешествия по лесу, он стал жаловаться мне, что от него уж совсем безысходно разит драконом. Я с фальшивым недоумением в глазах пожимал плечами, старательно изгоняя из своей головы мысли, как украдкой на исходе каждой недели ухитрялся мазануть слюной дракона по шерстке друга. Я переживал за него!
Его стая всегда держалась сообща и могла за себя постоять.
Взрослые и подросшие члены стаи, почуяв приближение опасного чужака, образовывали, как упоминалось ранее, круг, в котором прятали малышей.
Заняв таким способом оборону, они выставляли напоказ свои длинные и острые передние зубы. Те глубоко протыкали тело решившегося на нападение хищника, и раны от них плохо заживали.
Хищники не понаслышке знали о поражающих свойствах зубов морских свинок и на рожон старались не лезть.
Но Тыр был одним таким в стае, кому не сиделось на месте. Сызмальства, как уже говорилось, его одолевала любознательность, и он начал в одиночку путешествовать по лесу. Познакомившись со мной, он каждым вечером стал проделывать путь ко мне и обратно все через тот же лес. Одиночные смелые вылазки делали Тыра уязвимым перед хищниками. Он осознавал свою уязвимость и свой риск. Однако натуру не переделаешь, и Тыр вновь и вновь шел у нее на поводу.
Чтобы обезопасить себя по максимуму, он наловчился передвигаться стремительно, воспитал в себе смекалку и находчивость, приучил себя ежесекундно быть начеку, не упуская из виду ни малейшего шороха, ни любого подозрительного запаха.
Но я не мог положиться на предпринимаемые Тыром меры безопасности и не переставал исподтишка наносить слюну дракона на его шерстку, потому что слишком любил его.
− Можно ли любить слишком? − спросил я как-то у мамы.
− Только так и можно любить, если по-настоящему, − ответила она.
Тогда я понял, что моя любовь к маме, отцу и Тыру – настоящая!
− « −
Буквально на чуточку мы с Тыром прилегли на холмике и стали смотреть на Белую Луну.
В этот вечер у нас не было времени, чтобы рассуждать о чем-либо. Но обычно мы рассуждали. В том числе о Белой Луне.
Я считал, что побывать на ней вполне возможно. Летали же такие, как я, то есть люди, на Луну Земли! Были бы они здесь, обязательно бы создали аппарат для полета на Белую Луну и на нее бы отправились.
Тыр полагал, что добраться до Белой Луны невозможно.
Я никогда не спорил с ним. Он не спорил со мной. Каждый из нас приводил свои доводы и внимал доводам другого. Для нашего общения были свойственны обоюдное внимание и уважение чужого мнения.
Тыр знал, что я родом с планеты Земля, но мое происхождение значения для него не имело. Важным для него являлось, что я существовал на свете и мог быть рядом с ним.