− « −

У голубого лиса были большие страшные клыки, и зверем он был не маленьким. Ровня Тыру, только тощий. Однако силы ему было не занимать.

Переживая за друга, я второпях проговорил:

− Как же ты не побоялся?! Лис опасен! Его клыки наверняка, что ножи, и хватка такая же − железная!

− Не побоялся. Откуда храбрость взялась, не знаю, но внутри все взбунтовалось, и лиса я атаковал, − удивился сам себе Тыр.

Я же преисполнился гордости за него.

Он тем временем продолжил ход своих мыслей:

− Мама меня потом отругала, посчитав, что я юн еще, чтобы с лисом тягаться. Но дед заступился и растолковал ей, что из меня настоящий мужчина вырастает − защитник стаи. Он сам смолоду отважным слывет, потому вожак, и давненько уж. В стае с дедом согласилась, и все стали меня хвалить. Мне сделалось приятно, но мысли мои были заняты не похвалами, а тем, что в схватке с врагом необходимы внезапность, натиск и вера в победу.

− Я это запомню, − сказал я другу, восхитившись им.

− Да уж, запомни. − Тыр сделался важным.

Но зазнайства в нем не было ни капли. Он вообще не умел зазнаваться, как не умел и хвастать. Просто был искренним.

− « −

Лис и вправду уродился голубого цвета. Сродни цвету дневного неба этой не родной мне планеты. Хотя мама говорила, что дневное небо Земли точно такое же.

Голубая шерсть лиса была везде коротенькой и приглаженной, отчего его длинный и всегда извивающийся хвост походил на змею. Лис мог сворачивать хвост спиралью и цепляться им за ветки деревьев, когда добирался до них по стволам, используя свои цепкие когти.

При помощи хвоста он затаивался на ветках, чтобы исподтишка воровать из птичьих гнезд яйца и птенцов.

Лис был под стать собственному хвосту: гибким, изворотливым.

Он стал появляться в лесу у нашей заводи несколько лет тому назад, будучи еще детенышем. Примерно тогда, когда я познакомился с Тыром. Мама первой прозвала этого небольшого в ту пору зверька “голубым лисом”, а попутно – “хитрой бестией”.

Он был всегда настороже, поводя по сторонам торчком стоящими остроугольными ушами. Избегал нас, людей, и любое крупное зверье. Питался зверьем мелким, а иногда, как было сказано, разорял птичьи гнезда.

Прежде я ни за что бы не поверил, что наступит время, когда лис надумает охотиться на представителей семейства моего друга.

Но вот лис вырос и, как выяснилось, обнаглел.

− « −

У нас с Тыром оставалось мало времени в этот вечер. Мы понимающе переглянулись и поскорей полезли в воду, чтобы успеть поплавать. Я предварительно разулся и сбросил с себя одежду. Тыру сбрасывать с себя было нечего − не собственную же шкурку (не пугайте меня!).

− « −

Вода в нашей заводи и в заводи соседней была не соленой, как везде в океане, а почти пресной. Все − благодаря речке, которая впадала в океан между заводями. Бесконечно отдавая им свои пресные воды, она существенно разбавляла в них соленые океанские. Потому-то деревья в заводях не погибали. Однако для питья вода из заводей не годилась. За питьевой водой моя семья, да и семейство Тыра тоже отправлялись к речке, но, надо сказать, никогда у нее не встречались.

− « −

Мне было жаль, что припозднившемуся Тыру вскоре следовало возвращаться домой. Но я утешил себя надеждой, что голубой лис больше не потревожит семейство друга, и впредь, когда Белая Луна станет приходить на смену Красному Солнцу, друг продолжит объявляться у нашей заводи без задержки. Значит, мы будем вместе намного дольше − как обычно.

− « −

“Белая Луна” и “Красное Солнце” − не я придумал. Мама! Она поистине мастерица давать всему правильные названия.

По словам мамы, луна этой планеты бела, как снег. Которого я, правда, никогда не видел.

Светила она очень ярко, и ее лучи проникали в самые укромные уголки леса.

Она бывала полной, как ныне, и неполной − месяцем, − но неизменно оставалась чрезвычайно блесткой.

Ее всегда можно было видеть со склона холма, с берега заводи и с берега речки, где бы в небе ни появлялась она на закате и где бы ни исчезала на рассвете.

Рассвет приходил из-за холма, и над ним поднималось Красное Солнце. На восходе оно было багряным − по-другому, ярко красным. Днем делалось алым. На закате окрашивалось в цвет багровый, который тоже красный, но густой и с едва заметной просинью. Иначе сказать, мрачно-красный.

В общем, солнце планеты всегда оставалось красным.

− « −

Далеко от берега мы с Тыром никогда не отплывали, чтобы не заплутать среди деревьев заводи.

Деревья эти не теряли ветвей и завалов не создавали. Но их верхние корни крутыми изгибами выпячивались надо дном, как и верхние корни деревьев, произраставших на суше, выпячивались над землей. Поэтому, огибая в заплыве деревья заводи, я и Тыр лавировали между этими корнями.

На воде, загораясь, как огоньки, и тая, наверное, как снежинки, играли лунные блики, и мы любовались ими.

В полнолуние мы любовались белоснежной дорожкой, которую прокладывала на воде Белая Луна, и обязательно проплывали по этой дорожке.

От мамы я знаю, что на Земле плыть по лунной дорожке считается к счастью. Я и Тыр были счастливы, плывя по лунной дорожке на Планете Белой Луны и Красного Солнца.

− « −

Поплавали мы совсем немного, когда мои внутренние часы подсказали, что Тыру пора собираться домой. Считав мои мысли, он утвердительно пискнул и указал мне глазами на очень большое дерево, что росло в нашей заводи неподалеку от берега. Тем самым Тыр напомнил мне, что я еще должен забрать ловушку для рыбы, которую моя мама привязывала по утрам к выступающему под водой корню этого дерева.

Ловушка для рыбы представляла собой высокую корзину и крышку к ней в форме воронки, сплетенные мамой из тонких и гибких, как лоза, веточек кустарника, который в изобилии произрастал по берегам речки. В корзину мама помещала червей, добытых из земли подле того или иного завала. Чтобы черви не могли выбраться из корзины через имеющиеся в ней щели, мама нанизывала их на тоненькую полоску коры кустарника и связывала полоску колечком.

Почуявшая червей рыба заплывала в корзину через отверстие в ее крышке-воронке, а заглотав их, не могла найти выхода и затихала в корзине. За день ее набиралось довольно нашей семье на ужин, а зачастую и больше.

В речке мама не рыбачила. Привязать корзину в речке было не к чему, и ее бы попросту унесло течением.

− « −

Подплыв за корзиной, я отвязал ее от подводного корня и почувствовал знакомую тяжесть: улов состоялся. Что, впрочем, было обычным делом.

Корзину я доставил на берег.

Тыр был уже там и энергично трясся, освобождая от воды свою шерстку.

Я зажмурился от летящих на меня брызг. Когда они иссякли, я глаза открыл.

Тыр на тот момент с усердием причесывал себя коготками.

Хотя хвостом природа его обделила, ухаживая за собой, он следовал выражению “от головы до кончика хвоста” и достигал высочайшей степени чистоплотности. Моя мама в этом отношении ставила мне его в пример.

Пока Тыр причесывался, я осмотрел содержимое корзины. Для этого мне пришлось поставить ее вертикально, чтобы из нее не повыпрыгивала рыба, снять с нее крышку, а после приподняться на цыпочках, потому что высота корзины соответствовала моему росту.

Семь серебристых рыбешек с красноватыми плавниками, каждая размером с крупную земную уклейку, как ту живописал мне отец, активно трепыхались внутри, желая выпрыгнуть наружу. Но напрасно они колотились в своей тюрьме. Покинуть ее было им не по силам.

Кроме рыбешек, в корзине оказался большой, в пять моих ладошек, речной рак, захотевший поохотиться в заводи.

Раки – редкий улов, но от их мяса ни я, ни отец не в восторге. А маме оно нравится, да так сильно, что она называет его “деликатесом”.

Гостинцы из заводи порадовали. Рыбы хватало, чтобы приготовить на ужин и еще засолить для дальнейшего вяления.

Закончив с осмотром улова, я обтерся опавшим с дерева листом. Приходилось так делать за неимением полотенец, каковыми люди пользуются на Земле.