Он с независимым видом валится на скамейку парты, хлопает крышкой изрезанной и изрисованной, крашеной-перекрашеной черной столешницы.

‒ А где Ленка? ‒ спрашивает Семицветов.

‒ Понятия не имею. Я ей кто, сторож?

‒ А разве нет? ‒ хохочет Семицветов.

Рослый, по-мужски красивый, с великолепно вылепленной головой, он в классе не лидер и обычно держится в тени. Но едва школяры пронюхают, что учительница заболела и урока не будет, немедленно раздается зычный голос Семицветова: «Айда в киношку!»

И все отправляются смотреть фильм. Любой. Лишь бы вместе. Лишь бы чувствовать, что рядом – свои ребята, которые покатываются от хохота ‒ или сглатывают застрявший в горле комок.

На Семицветове, как на многих мальчишках класса, как на Косте, серо-синяя школьная форма. Мятая и неряшливая. Куцая гимнастерка, из которой давно вырос, не прикрывает лоснящиеся на заднице брюки.

Семицветов плюхается на Ленкино место.

‒ Ну что, Топилка, скоро на свадьбе плясать будем?

‒ На какой еще свадьбе? ‒ хмурится Костя.

Ему неприятно, что Семицвет беспардонно влезает в тайные уголки его души. Он ни с кем не собирается обсуждать свои с Ленкой отношения, а уж с Семицветом подавно.

Тем более что у сидящих впереди девчонок ушки на макушке. Вроде бы болтают между собой, а сами ловят каждое слово. Этих хлебом не корми, дай только потрещать о любви. Сороки. Интересно, какими они станут лет через сорок? Должно быть, противными старухами, которые торчат целыми днями на лавочке перед домом и сплетничают о соседях.

Он с раздражением и горечью осознает, что его и Ленкина жизнь крайне любопытна одноклассникам. И почему-то злится на Ленку.

А вот и она.

Входит в класс, тут же отыскивает его глазами, и лицо тут же озаряется улыбкой.

«Чему обрадовалась?» ‒ по инерции сердится Костя, а рот уже привычно расплывается в ответной улыбке.

Семицветов с коротким хохотком уступает Ленке место и исчезает. Она усаживается рядом с Костей.

‒ Привет. Как дела?

‒ Нормально. А у тебя?

‒ Мама заболела, ‒ выговаривают дрожащие Ленкины губы.

Только теперь Костя замечает, как она осунулась, глаза светятся сухо и неспокойно. Сердце его нехорошо екает.

‒ А что у нее?

‒ Не знаю. Вчера ‒ вдруг, ни с того ни с сего, ‒ пошла горлом кровь.

Костю передергивает. Он не терпит, когда говорят о болезнях, а мертвых видел только в кино.

‒ Да, проблема, ‒ с печальной миной произносит он, не зная, что сказать. И тут же добавляет, боясь, что его слова прозвучали слишком бесчувственно: ‒ Ее в больницу отправили?

‒ Ага, ‒ небольшие серые Ленины глаза наполняются слезами.

‒ Так ты сейчас одна дома?

‒ Ага.

‒ Слушай, у тебя, наверное, продуктов нет? Давай, сходим после школы в магазин, купим. Да еще твоей маме надо занести в больницу.

‒ Костик, я так боюсь, что с мамой что-нибудь случится!

‒ Не бойся, ‒ авторитетно заявляет Костя. ‒ Обойдется.

‒ Ты уверен? ‒ с надеждой спрашивает Ленка.

‒ Само собой. И не такие выздоравливают. Она ведь еще не старая.

‒ Конечно, ‒ вздохнув, соглашается Ленка. ‒ Она совсем молодая.

Ей не дано знать, что через месяц вернувшаяся из больницы мать вдруг побелеет, рухнет навзничь посреди комнаты (из горла потоком хлынет кровь) и умрет до приезда «скорой».

Лена останется одна в ‒ маленькой комнате двухкомнатной квартиры. И тут же, словно бы ниоткуда, явится бесцеремонная младшая сестра покойной с двумя малолетними отпрысками, водворится в комнатке, даст кому следует на лапу, пропишется и исподволь начнет тихую племянницу выживать. Лена из гордости враждовать с теткой не станет и, выйдя замуж, тотчас переедет к мужу.

Внезапно Костя ощущает прикосновение к своей щеке. Как будто кто-то легко, но упорно давит на правую сторону его лица. Поворачивает голову. На миг его взгляд схлестывается с бесцветными, глубоко посаженными глазами Ледогорова, стоящего возле двери.

Тот, потупившись, отворачивается, но Костина щека горит, как от удара. Костю так и тянет подойти к Ледогорову и выяснить, чего уставился, да еще с такой нескрываемой ненавистью, но неловко при Ленке.

Этот Ледогоров – странный субъект. Белесый, неказистый, низкорослый, неразговорчивый, злобный. Слышно его лишь тогда, когда отвечает у доски. Да и в этом случае старается не глядеть ни на кого. Опустит голову и бубнит.

На него частенько покрикивали учителя: «Ледогоров, прямо перед собой смотри! Пол глазами прожжешь». Потом привыкли. Что с него взять? Никого еще не прирезал, и то ладно. В нем действительно есть нечто такое: попадет вожжа под хвост, выхватит нож и…

Как-то, месяца два назад, заявился к Косте домой. Нежданно, как снег на голову. Спросил, что задали по математике. Педантично переписал задание и ушел. Костина мать, впервые увидевшая Ледогорова, сказала тогда: «Ну, этот добром не кончит». ‒ «Почему?» ‒ удивился Костя. ‒ «Такие в своей постели не умирают», ‒ убежденно ответила Зина.

Костя выслушал мнение матери вполуха, он не слишком-то считался с ее словами, но постарался реже общаться с Ледогоровым. Впрочем, он и прежде ‒ как и остальные ребята ‒ сторонился этого малосимпатичного пацана.

Гремит звонок, гулко раскатившись по невидимому за дверью коридору, и в класс, быстро стуча каблучками, вбегает круглолицая, похожая на кошку учительница истории…

Бойкая звонкоголосая историчка напористо рассуждает о превосходстве социалистического планового хозяйства Советского Союза над загнивающей капиталистической системой.

Лена ощущает на себе пристальный взгляд Ледогорова.

Вот уже год Ледогоров преследует ее, сует в руку записки с неистовыми признаниями в любви, например: «Я не могу без тебя жить! Ты будешь моей и больше ничьей! Тот, кто завладеет тобой, не проживет и дня». И в каждой записке – стихи, корявые, яростные, кружащие голову.

До весны 1956-го года Ледогоров в упор ее не видел, а в марте как будто остервенился. Во время уроков, на переменках пялится на нее, а после школы неотступной тенью следует за ней и Костей. Просто поразительно, что Костя ничего не замечает.

Чудной этот Ледогоров.

Одиночка. В классе ни с кем не дружит. То ли Печорина корчит из себя, то ли Демона. А сам тусклый, лицо заурядное, как у солдатика. Аккуратный, ботинки всегда начищены до блеска. По виду ‒ типичный отличник, зубрила, а учится, между прочим, средне. Глубоко погруженные в череп глаза тяжелы, неподвижны, точно у сумасшедшего.

Лена о записочках Косте не рассказывает. Еще чего! Недоставало, чтобы Костя и Ледогоров подрались из-за нее! Некоторым девочкам нравится, когда парни из-за них друг дружке лица разбивают. Она, Лена, не такая.

Поздний теплый майский вечер. На улицах еще полно прохожих. Костя от возбуждения кричит, размахивает портфелем.

‒ Пойми, сейчас главное – две вещи: ядерная энергия и космос!

‒ Ты что, сразу двумя заниматься будешь? ‒ смеется Лена.

Ей отлично известно: от смеха она хорошеет.

Костя коротко взглядывает на нее, прижимает ее руку своим локтем.

‒ Лично я стану создавать ракеты. За ними – будущее. И оно наступает, Ленка! Оно совсем рядом! Представляешь, мои ракеты доставят космонавтов на Луну, на Марс, на Сатурн!

‒ На Венеру, ‒ подсказывает Ленка.

‒ Нет, ‒ морщится Костя, ‒ на Венере жуткая жара, она ближе к Солнцу, чем Земля… Пойми, я нисколечко не хвастаюсь. Я не какой-нибудь Манилов. Скоро закончим школу. Поступлю в институт, стану инженером и ‒ клянусь! ‒ обязательно попаду туда, где делают космические корабли! И тогда…

‒ Ах ты, фантазер, ‒ Лена ерошит его волосы. ‒ Я верю в тебя, честное-пречестное слово! Бесконечно верю!..

Целуются в полутьме возле ее дома (мерзкие бабки, обычно сидящие на лавочке, отправились ужинать и спать). Костя нехотя удаляется. Лена входит в подъезд ‒ и от неожиданности обрывается сердце: навстречу по ступенькам спускается Ледогоров, шепчет: