‒ Ах, да… Конечно… Но ведь в будущее и прошлое попадают в машине времени…

‒ Так-то оно так. Но ты же, черт подери, оказался в новогоднем декабре 1999-го без всякой машины времени! И мы оба очутились здесь, в 1971-м, без машины времени! Как? ‒ волшебство. Сказка. Чудо. Думаю так: в моем мире начинается третье тысячелетие. И судьба ‒ по своей прихоти ‒ подарила мне возможность оказаться здесь и сейчас. В день гибели отца. Не уверен, что мы сумеем предотвратить убийство, но мы будем последними идиотами, если не воспользуемся предоставленным случаем… Слышишь, Алешка? Признаться, меня не слишком-то интересовало, когда и где был убит отец. Возможно, мы уже опоздали… А если нет? Значит, у нас есть шанс! Чуточный, призрачный, но есть!

Он заметно напрягается. В уставившихся на меня глазах ‒ конфузливый страх. И мольба: «Может, не надо? Может, обойдешься без меня, а? Я так не хочу действовать, рисковать! Я так хочу вернуться домой и улечься на диван с захватывающей книжкой в руках!»

Понимаю и не осуждаю.

Если бы в 1971-м была мобильная связь! Один звонок – и задача решена.

Машинально достаю мобильник.

‒ Сотовый телефон, ‒ объясняю с детской гордостью.

Алешкины глазенки загораются.

‒ По нему можно позвонить?

‒ Кому? ‒ отвечаю насмешливо. ‒ Впрочем… А почему бы и нет? Что я, собственно, теряю?

Извлекаю из заднего кармана джинсов записную книжечку в коричневой обложке. Никогда с собой не брал, за исключением редких случаев, а сегодня почему-то захватил, как будто предчувствовал!

Набираю номер Пашки, ощущая, как мурашки бегут по коже: я звоню в 1999-й год!

С Пашкой мы слегка приятельствовали в универе. Закончили институт ‒ и без малого лет пятнадцать не виделись, не общались. В этом году случайно столкнулись в торговом центре, обменялись телефонными номерами. Я разок ему позвонил, разок – он, на чем наши контакты благополучно оборвались.

Гудки. И – Пашкин голос:

‒ Алле.

Голос достаточно громкий, но не слишком отчетливый, прорывающийся сквозь потрескивания и шумы.

‒ Пашка, ты?

‒ А кто же еще? ‒ отзывается Пашка.

Судя по всему, он основательно принял на грудь.

‒ Это Алеша Топилин. С наступающим двадцать первым веком, Пашка!

‒ И тебе в третьем тысячелетии не кашлять!

Пытаюсь как-то собрать внезапно разлетевшиеся мысли.

‒ Пашка, у меня к тебе просьба. Пообещай выполнить.

‒ Э-э-э… ‒ тянет Пашка, раздумывая, как ответить.

‒ Не волнуйся, для тебя это не будет трудным.

‒ Тогда валяй.

‒ Двадцать восемь лет назад убили моего отца. 26 сентября 1971-го года. Мне позарез нужно узнать время и место преступления. У тебя, кажется, дядя служил в милиции?

‒ Леха, ты себя хорошо чувствуешь? ‒ осторожно интересуется Пашка. ‒ Голос вроде бы трезвый, но… Ты меня не разыгрываешь, Леха?

‒ Пашка! ‒ не выдержав, воплю я. ‒ Помоги! Кроме тебя мне позвонить некому!

‒ Ладно, попробую. Погоди, Леха, ты откуда звонишь? Из дома?

‒ Нет. Со мной случилось событие… Но лучше тебе об этом не знать… Быстрее, Пашка! Моя судьба в твоих руках!..

Засовываю телефончик в карман, усмехнувшись, говорю Алешке:

‒ Пашка наверняка решил, что я спятил.

‒ Надо было честно ему рассказать, ‒ запоздало предлагает Алешка.

‒ Вот тогда он точно решит, что я рехнулся. Надежда на него небольшая, но звонить мне, в общем-то, некому. Такое тебе предстоит будущее, Алешка. Извини, но мне похвастаться нечем. Мне сорок. Ни жены, ни друзей… Увы.

Личико Алешки становится испуганным и серьезным. Он часто мечтает о будущем, но никогда не задумывается о том, каким будет в сорок лет. И вот перед ним он сам, сорокалетний. Несостоявшийся человек.

‒ Кстати, перестань звать меня на вы. Это забавно. Ты к себе тоже на вы обращаешься?

Он опускает голову, недоуменно подняв бровки, что-то для себя уясняя. Потом неуверенно спрашивает:

‒ Разве можно по телефону позвонить в 1999-й год?

‒ Господи, Алешка! Мы с тобой читали одни и те же книжки. Мы знаем, что такого быть не может. Но, как видишь, бывает.

Сидим на лавочке во дворе моего детства, рядом с песочницей, лесенкой и качелями, под дымчатыми облаками сентября.

А где-то двадцатый век вот-вот перешагнет незримый порог, и наступит новое тысячелетие. Там ночь, треск петард, вопли и визг. Безумие праздника. Меня неодолимо тянет обратно, в надвинувшийся 2000-й, в свою сиротливую комнатушку, к любимым книжкам, компьютеру! Да, там я одинок, ничтожен, опутан массой мелких проблем… Но я хочу туда!

Звонок мобильника звучит нежданно, тревожно, как в старину колокол, возвещавший о пожаре.

Вздрогнув, прижимаю к уху телефончик.

‒ Позвонил я дядьке, ‒ недовольно сообщает Пашка. ‒ Старикан сильно удивился. Твое дело ему незнакомо. Но обещал сию минуту переговорить со старинным корешом, тоже заслуженным пенсионером ‒ тот когда-то служил в ментовке Заборского района, вроде бы опером. Ты ведь в Заборском провел свое потное детство?

‒ В Оборонном.

‒ Один фиг. Будем надеяться, что бывший опер еще не наклюкался. Как только дядя мне позвонит, немедленно свяжусь с тобой.

‒ Спасибо, Пашка! Обещаю, нет, клянусь, в ближайшее время посидим в какой-нибудь кафешке! Я очень хочу видеть тебя, обормот!

‒ Ладно, ‒ немного оттаивает Пашка. ‒ Жди звонка…

Напоминает он о себе минуты через четыре.

‒ Повезло тебе, Леха. Старикан помнит. Но почему-то хочет побалакать именно с тобой. Зовут его Петр Андреич.

Отламываю от куста веточку, царапаю на земле продиктованный номер. Осторожно спрашиваю:

‒ А если не дозвонюсь до Петра Андреича?

‒ Это еще почему? ‒ поражается Пашка и пропадает.

Пытаюсь связаться со старым ментом.

‒ Слушаю, ‒ звучит в трубке его голос.

‒ Петр Андреич?

‒ Он самый, ‒ голос отнюдь не дребезжащий, как я заранее представлял, четкий, сухой и жесткий. ‒ А вы – Алексей? Почему вам приспичило именно сейчас узнавать о гибели своего отца?

‒ Ночь особенная. Подвожу итоги прошлого.

‒ Если хотите, можете подъехать, чего по телефону общаться? Я до трех, а то и до четырех не намерен спать. Стариковская бессонница.

‒ Я звоню из другого города.

‒ А-а-а, роуминг. Понятно. Денег небось израсходуете… Тогда сообщаю вкратце. Убили его ближе к вечеру, около пяти… Где?.. В Заборском. Точное место не укажу. Не помню. Дело оказалось гиблое, убийцу так и нашли… Ну, это тебе и без меня известно. Прикончили вроде бы не из-за денег. Портмоне лежало в кармане брюк, так и не вытащили… Послушай, Алексей, не вороши прошлое. Наступает новый век. Думай о завтрашнем дне, парень.

‒ Нет ли у вас еще какой-нибудь информации? Пожалуйста, вспомните! Важна любая мелочь!

‒ Вел это дело следователь Паршин, Николай Иваныч. Из прокуратуры. Человек серьезный, въедливый. Нынешним не чета. Он уже тогда в возрасте был. Давно, наверное, помер. Надо будет на днях разузнать, навести справки. А я так, прикоснулся слегка. Как бы по касательной прошло.

‒ Есть у вас его телефон?

‒ Откуда?.. Извини, конечно, что не сумел ответить на твои вопросы, но ничего другого из меня не выжмешь…

Что ж, хоть какая-то информация. Теперь мне известно, что отца убили в Заборском районе, около пяти. На моих часах без трех минут полдень. Время еще есть. Хоть немного, но есть!

И вдруг меня осеняет. Господи, как же это просто!

Почти кричу Алешке:

‒ Тащи тетрадку и ручку! Шариковую! Быстро!

Он несется к дому, а я гляжу вслед ‒ на узенькие плечики, на худенькую спинку. Перевожу взгляд на окна прежнего своего жилища. Их заслоняют две рябины, из-за которых даже солнечным летним днем в гостиной темновато.

Присаживаюсь на качельку и принимаюсь тихонько раскачиваться.

И почему-то возникает приятное расслабленное ощущение, что вернулся на двадцать восемь лет назад лишь для того, чтобы начать жизнь сначала.