Я выиграла битву. Я публиковала результаты, не выбирая быстрых и легких маршрутов: я проделала тщательную работу и прошла по длинному пути, пытаясь отбирать лучшие данные. Я получала отрицательные отзывы: меня критиковали за использованные мною научные методы и за то, что мои результаты якобы подвергались недостаточной статистической обработке и потому лишь создавали иллюзию каких-то явлений. (На самом деле, когда мы проверяли свои данные, выяснялось, что высказанные критиками претензии не имели к этим данным ни малейшего касательства. Я до сих пор жду электронных писем с извинением: Упс, ошибочка вышла!). Мне не давали слова на конференциях и присылали умопомрачительные мэйлы. Я не хочу сказать, что публиковала все свои выводы: я проявляю здоровый скептицизм по отношению к результатам, полученным в нашей и в других лабораториях. Я хочу сказать, что некоторые конфликтные ситуации были искусственно раздуты – вполне в духе шекспировских драм (как если бы поэт избрал местом действия одной из своих пьес большой американский университет).

С конфликтными ситуациями я начала сталкиваться на самой заре своей научной карьеры. На старших курсах я уже знала, что хочу быть психологом, но меня также интересовало то, что я считала “ядром” проблемы – биологические основы человеческого поведения; однако в то время это выходило за рамки общепринятого направления исследований. Изучая философию, я пережила некий опыт, который предвосхитил мой путь в науке.

Профессор излагал нам разницу между дуализмом (разделением концепций “разум” и “тело”, когда машиной разума управляет некий злой гном) и материализмом (разум определяет поведение, и точка!). И попросил поднять руки. Кто из вас дуалист? Руки подняли все, кроме меня. А кто материалист? Я с энтузиазмом вскинула руку и поглядела на своих однокурсников, которые показались мне тогда полными идиотами. Именно в тот момент передо мной встала задача отыскивать и разоблачать глупость.

В первые годы учебы я встретилась со знаменитым эволюционным биологом Стивеном Джеем Гулдом, который известен, в частности, тем, что провел разграничение между эволюционным объяснением существования огромного множества форм жизни и объяснением поведения человека. Я тогда только начала изучать эволюционную психологию (я расскажу об этом в главе 2) и сочла его логику чрезвычайно интересной. Да, для объяснения физической формы нашего тела и его органов есть эволюционные доводы, но в той области науки, которую постигала я, тоже возможно эволюционное объяснение – эволюционное объяснение появления наших ментальных “органов” (и, следовательно, нашего поведения)!

Я пробралась на встречу Гулда со студентами-биологами и подняла руку. Я спросила, в чем, по его мнению, заключаются сложности эволюционной психологии. Очевидно, он совсем не ожидал такого вопроса и, что не было для него характерно, попытался уйти от ответа, сказав что-то об идеях, которые трудно проверить. Хотя я жутко нервничала, поскольку на меня смотрели сотни студентов-биологов, не говоря уже о самом знаменитом Гулде, я, тем не менее, настаивала. Хорошо, сказала я, но почему в тридцати семи культурах в разных частях света мы видим столь устойчивые различия между тем, что ищут в партнерах женщины, и тем, что ищут мужчины (я расскажу об этом в главе 4). Он ответил – ну, возможно, тут что-то есть. Один ноль в пользу охотника за глупостью! Я открыла счет.

Я рассказываю обо всем этом не потому, что я против проявления политической активности, и уж точно не потому, что мне не нравятся чувства, заставляющие людей бороться за равноправие. Являясь феминисткой, я вполне их разделяю. Я считаю, что женщины не имеют таких же возможностей, как мужчины, особенно в сферах бизнеса, управления и науки (но еще я считаю, что женщины имеют некоторые важные возможности, которых нет у мужчин, – хотя, вероятно, их не слишком много). Я признаю, что существуют стереотипы, даже среди просвещенных феминистов обоих полов, заставляющие нас по-разному судить о мужчинах и женщинах. Но я призываю обратиться к новой версии феминизма – к неодарвинистскому феминизму.

Этот тип феминизма учитывает нашу биологию и исследует ее. Женщины вправе узнать историю (включая эволюционную историю) формирования наших тел и нашего разума. Нам нужно больше знать о нашей биологической – и гормональной – природе. Возможно, кто-то воспримет это упрощенно или из сексистских соображений будет утверждать, что женская биология – это “судьба”. Но если мы хоть чему-то научились, мы знаем, что, хотя биология и играет в нашем поведении важную роль, социальный контекст (и наше умение размышлять и делать выбор) важен ничуть не меньше. Так что, я думаю, мы одолеем тех, кто придерживается этих упрощенных взглядов. Мы их просветим. Мы скажем: да, существуют биологические основания для поведения как женщин, так и мужчин. Но ведь лучше это понять, чем жить в неведении, согласны?

Я также считаю, что чем глубже мы понимаем происхождение и механизм действия наших гормональных сигналов, тем лучше мы можем ими управлять (или игнорировать их, если таков наш выбор). Именно в этом заключается главный вывод моей книги (и особенно глав 7 и 8).

Но у меня была и другая причина для написания этой книги – это мои студенты, особенно студенты первого курса, прослушивающие междисциплинарный курс сексологии и гендерного анализа, который в Университете Калифорнии в Лос-Анджелесе я читаю вместе со своими замечательными коллегами. Этот курс привлекает множество студенток, а также большое число студентов, не определившихся со своей половой ориентацией, которые, можно сказать, “ищут самих себя”. Я хочу, чтобы они, если у них к этому лежит душа, обязательно занимались наукой, не переживая по поводу того, что не похожи на привычный типаж ученого (обычно мужчины) в белом халате. В конце курса мы устраиваем круглый стол с участием всех профессоров и ассистентов. Мы обмениваемся мнениями и обсуждаем новые научные данные, но, прежде всего, выясняем, что думают студенты. Мы задаем им вопросы типа: “Следует ли стремиться к половому равенству, т. е. добиваться одинакового количества мужчин и женщин, например, в физике?” Студенты почти всегда отвечают отрицательно: они хотят иметь возможность выбора и не хотят, чтобы их принуждали.

В последние годы в рамках такой беседы я рассказываю одну историю. Я только-только начала учиться в университете, когда узнала, что женщины не соответствуют классическому образу ученого и что моя половая принадлежность может помешать мне преуспеть в науке. И я решила “приглушить” в себе всякие признаки женственности. Никакого макияжа. Джинсы, свитер и кроссовки. Прямые волосы до плеч. Я хотела, чтобы меня воспринимали всерьез, чтобы меня “приняли”. Но через какое-то время я начала чувствовать, что ношу неподходящий наряд, как будто прячась под чужой личиной. И вот, рассказываю я студентам, в один прекрасный день я решила: “Да к черту! Я буду тем, кто я есть, и буду выглядеть так, как выгляжу, и не страшно, если мне придется больше работать только потому, что я женщина”. Я не захотела попадаться в ловушку ошибочного женского стереотипа.

Я надеюсь, эта книга докажет, что женщинам не следует пугаться гормонального стереотипа. На самом деле, по-моему, нам стоит вернуть в употребление слово “гормонозависимый” (ведь, вообще говоря, все мы действительно гормонозависимые существа) и радоваться своей гормонозависимости, поскольку наши гормоны могут доставлять нам удовольствие, вести нас по жизни и делать всех нас мудрее.

“Не проси сегодня Холли повысить тебе зарплату, она съест тебя живьем”. Почему? У нее гормоны. “Одну минуту она счастлива, а потом сразу впадает в уныние”. У нее гормоны. “Ох, она все делает с надрывом”. У нее гормоны.

Жуткая тетка… автомат по производству Детей… сумасшедшая баба… знойная женщина… ледяная королева… сумасбродка.