Злость, которую я ощущаю, похожа на живое существо. У нее как будто есть собственная сила, которой я не могу противиться. Есть даже какое-то облегчение в том, чтобы поддаться ей и выпустить гнев наружу. Я пинаю кухонную дверь, пробив в ней дыру, сметаю со стола пару чашек со стаканом и швыряю на пол коробку хлопьев. Выскочив в коридор, я чуть не падаю через стульчик Джеймса и отшвыриваю его ногой. Тот ударяется о батарею, отзывающуюся гулким грохотом. С полочки над ней сыплются ключи, монеты и приготовленные конверты с деньгами на благотворительность.

В гостиной, округлив рот, ревет Джеймс. Бледная Джоанна пытается его успокоить. На щеке у нее ярко алеет царапина с капельками крови. Это что, моих рук дело?! Я замираю, ярость уходит так же мгновенно, как вспыхнула. Из меня словно вдруг вытянули все силы, осталась одна пустая оболочка. Стою в коридоре и только всхлипываю.

Хуже не придумаешь. Хотя нет, были и другие припадки. Я разбила машину об угол гаража, когда Джоанна отказалась отвезти меня обратно в «Хилвуд-хаус». Еще как-то ночью я ворвалась к ней и орала на нее, съежившуюся в своей постели, сама не знаю из-за чего. У меня кровоточат сбитые от ударов в стену костяшки пальцев, горло саднит от рыданий и крика. Не помню даже, что я там несла. Мне надо на прием к доктору Лукас. Мне нужна помощь. Кое-как взобравшись по лестнице, я падаю в кровать и лежу там, хныча от стыда и страха.

Джоанна внизу начинает убираться. Джеймса удается успокоить, включив ему телевизор. До меня доносится звук пылесоса, потом сестра говорит с кем-то по телефону – слишком тихо, слов не разобрать. Звонит, чтобы за мной приехали? Не уверена, что могу ее за это винить. В какой-то момент я проваливаюсь в глубокий сон. Меня преследуют странные образы, растворяющиеся, как корабли в тумане, едва я просыпаюсь. Мочевой пузырь у меня полон, я встаю и ковыляю в туалет, и тут выясняется, что Джоанна в своих хлопотах не ограничилась просто уборкой – она поставила засовы на двери всех спален. С одним различием: на мою снаружи.

В дверь стучат. Вошедший полицейский шепчет что-то Нур на ухо. После обмена репликами та, извинившись, выходит и забирает с собой Снелла. Мы с Кэсси переглядываемся, ничего не понимая. Я уже готовлюсь к худшему. Со стороны дело выглядит, конечно, паршиво: я вся была в крови Джоанны, на ноже отпечатки моих пальцев, и никто, кроме меня, не видел мужчину в маске, изображающей череп. Однако, к моему удивлению, Нур и Снелл возвращаются с известием о том, что я свободна. Очевидно, первоначальный осмотр места преступления и отчет о моих травмах подкрепили версию о том, что произошло нечто большее, чем пьяная ссора двух враждующих сестер.

Однако облегчения я не ощущаю. Наоборот, у меня дрожат руки, а в животе словно завязывается узел. В маленькой комнатке со стенами цвета мятных пастилок я чувствовала себя в безопасности, здесь никто бы до меня не добрался. Теперь же я предоставлена на волю волн, мне не за что уцепиться, а где-то в темных глубинах кружит хищник в черном капюшоне и кожаных перчатках. Что, если он придет за мной снова – как мне тогда защитить себя?

Нур с недовольным видом собирает записи – многие вопросы остались незаданными, и ее подозрения никуда не улетучились. Она предупреждает меня, чтобы я не уезжала из города. У меня складывается впечатление, что приставленный к дому для моей защиты полицейский в не меньшей степени будет следить за мной.

– Вы разыскали Джеймса? Он уже знает?

– Наш специалист по работе с жертвами отправилась туда, – отвечает Нур. – По словам организаторов марафона, участников можно отследить по радиомаяку, так что мы доберемся до него, как только получим координаты.

Для меня ее слова полная бессмыслица. Нур терпеливо объясняет, что телефон Джеймса через специальное приложение связан с одним из его друзей – мера предосторожности, чтобы положение участника трехдневного маршрута длиной в сто миль можно было определить в любой момент времени. Джеймс так ждал этот благотворительный забег, усиленно тренировался всю зиму… Хороший результат здорово поднял бы его самооценку, невысокую в последнее время из-за неудач с работой.

Я напрягаю мозги, пытаюсь вспомнить, о каком друге может идти речь. Джеймс снимает небольшой дом в Шрусбери вместе с пестрой компанией беззаботной молодежи, которая меняет одну работу за другой. Я помню только смутные упоминания о каких-то фестивалях, походах в кино, стычках с домовладельцем… Одну из девушек зовут Синева, такое не забудешь. Может, хоть она будет рядом с Джеймсом, чтобы утешить. Меня ужасает сама мысль о том, что предстоит пережить мальчику. Как говорить с ним при встрече? Захочет ли он вернуться домой и жить здесь? Мы с ним не особенно близки, но теперь он единственный, кто у меня остался.

– А Джоанна? – У меня садится голос, понижаясь до шепота. – Где она? Могу я ее видеть?

– Тело вашей сестры пока будет находиться в морге. До вскрытия нужно провести формальное опознание, но это можно сделать и через видеосвязь.

– Я хочу ее увидеть.

С матерью я тогда так и не попрощалась. У меня как раз начались панические атаки, и Джоанна сказала, что она – та, какой мы ее знали, – фактически умерла много лет назад. Однако с сестрой я проститься должна. Мы многого не сказали друг другу, пока у нас была такая возможность. Если бы я знала, я бы каждый день говорила ей, как люблю ее и как благодарна за то, что она для меня делает.

– Думаю, вам стоит сейчас отдохнуть, Сара. – Нур встает. – Вы наверняка измотаны.

Вот так. Меня просто-напросто выпроваживают. И все же я не поднимаюсь с места. Я так устала, что все мои силы уходят на то, чтобы держаться на стуле прямо. Встать и начать строить новую жизнь, без Джоанны, я просто не в состоянии. Я остаюсь сидеть, только две жалкие слезинки скатываются по моим щекам.

– Мне нужно ее увидеть.

– Всему свое время, Сара. Вы должны понимать, что обстоятельства ее смерти предполагают более длительную процедуру, чем обычно.

«Обстоятельства ее смерти…» Под обтекаемой формулировкой скрывается жестокость убийцы, розовый нож для мяса, непринужденно лежащий в руке, короткий всхлип Джоанны и теплая кровь, толчками вытекающая сквозь мои пальцы…

– Вы в порядке, Сара?

Кэсси, заметив мое состояние, мягко кладет руку мне на плечо. Я совсем отвыкла от такого. Джоанна всегда была резкой и деловитой. Конечно, она заботилась обо мне, но ее никак нельзя было назвать нежной или чуткой. Наверное, это у нее от матери.

Моя нянька помогает мне встать, поддерживая под локоть.

– Давайте, Сара. Надо выбираться отсюда.

Словно листок, подхваченный течением, меня помимо моей воли несет из кабинета в кабинет. Мне дают какие-то бумаги, брошюры, разъясняют инструкции, которые мой обессиленный мозг все равно не в состоянии усвоить… Возвращают сумочку, и до меня начинает постепенно доходить, что просто вернуться домой я не могу – это место преступления. Одна из брошюр содержит информацию о профессиональной уборке помещения после того, как криминалисты закончат работу. Не знаю, почему это меня так задевает, но от мысли о том, что кто-то посторонний придет к нам и будет оттирать кровь Джоанны с пола, у меня слезы начинают течь ручьем. Это кажется новым насилием над ней, осквернением ее памяти. Я сама должна была бы собрать осколки и замыть бурые пятна на кухне, которой сестра так гордилась, а не перепоручать непонятно кому за минимальную повременную оплату.

Кэсси обнимает меня, и я буквально падаю в ее объятья, вдыхая запах кокоса и жевательной резинки. Перья на сережках щекочут мне щеки. Я рыдаю, пока футболка девушки не становится мокрой от моих слез. Встреться мы еще раз – и я даже не узнаю ее. Без кардиганового кода Джоанны меня теперь окружают одни незнакомцы.

Кэсси находит для меня пристанище. Немного пассов над телефоном, и вот я уже заселена в отель «Премьер-Инн» (рейтинг 4 на «Трип Эдвайзер»). Такси ждет, чтобы отвезти меня туда. Ее доброта меня трогает – это совсем не входит в обязанности «ответственного представителя». Для оплаты есть кредитка, которую Джоанна оставляла мне на крайний случай. Я даже не знаю, какой там лимит расходов – никогда прежде не приходилось пользоваться.