Большая ошибка.

Мужчина в гавайской рубашке улыбается, глядя на предметы, которые я только что вывалила на него, как будто это рождественское утро. Над его высокими скулами становятся особенно заметны длинные темные ресницы, прядь мягких каштановых волос выпала из-за уха, и единственное, что я хочу сделать, это забраться к нему на колени, чтобы он посмотрел на меня так же.

Но зеленоглазая модель этого не сделает, потому что, в отличие от фонарика, карманного ножа, пачки зажигалок и открывашки, – я – тот инструмент, который уже использовали. Уэс получил свою еду, и в любую минуту он выбросит меня, как все эти обертки, лежащие на земле под нами.

Позади Уэса, на другой стороне площадки мои глаза улавливают движение. Только что приехала пожилая пара, и каждый из них раскачивает маленького ребенка на качелях. Дети хихикают и дрыгают ногами, совершенно не обращая внимания на мусор и печальную обстановку вокруг них, но пустые, затуманенные взгляды их родителей довольно красноречивы: через три дня они будут смотреть, как умирают друг у друга на глазах, и единственное, что они могут сделать, – это оставаться под кайфом и стараться не плакать перед детьми.

Я отрываю взгляд от этих людей, чтобы не видеть их боль, но моя собственная начинает подниматься на поверхность. Каждый удар и пинок, который получила этим утром, дает о себе знать. Боль пронзает огнем кожу при мысли о том, что Уэс больше во мне не нуждается, и сейчас прогонит меня.

Каждая потеря, которую я перенесла, и все те, кого я знала, пытаются прорваться сквозь воздвигнутую в моей голове стену, желая напомнить о себе.

Хватаюсь за карман толстовки, отчаянно желая успокоиться, но он пуст. Конечно.

Потому что Уэс украл мои таблетки, чтобы купить эти чертовы продукты.

Отвернувшись, запускаю руки в свои растрепанные ветром волосы и пытаюсь успокоить дыхание, но не могу. Не могу дышать. Не могу просунуть пальцы сквозь спутанные пряди. И не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы позволить этому парню забрать единственную вещь, которая избавляла меня от боли. Единственную вещь, которая мне нужна. Дергаю себя волосы. Дышать еще тяжелее. Раскачиваюсь назад и вперед пытаясь успокоиться, но ничего не получается.

– Эй, ты в порядке?

«Нет!» – кричу я, но это только мысленно. Мои легкие расширяются и сжимаются – я чувствую это, но воздух не проникает внутрь.

Нет воздуха!

– Рейнбоу…

– Рейн! – обрываю я, сжимая свою голову.

«Рейнбоу, – нежный голос зовет в голове, – Рейнбоу, детка, пора домой».

Образ красивой, улыбающейся женщины с темно-русыми волосами вспыхивает перед глазами, прежде чем мое блуждающее сознание отбрасывает его прочь.

Нет!

– Рейн... – голос Уэса ровный, успокаивающий.

Он разговаривает со мной, как с животным в клетке, и я веду себя соответственно.

Срываюсь с места и убегаю.

***

сервайвелист* – человек, готовящийся выжить в экстремальных условиях; участник подобного движения

ГЛАВА

IV

Уэс

– Рейн! – я кричу ей вслед, но она уже на полпути через парковку.

Ее хромота усилилась, но она справляется. Я прислоняюсь спиной к перилам и смотрю, как девчонка исчезает в лесу.

Что это было, черт возьми!

Я оглядываюсь на семью, за которой она наблюдала всего секунду назад, и задаюсь вопросом, знает ли Рейн их или что-то в этом роде.

Пофиг. Не мои проблемы.

Мой желудок урчит, напоминая мне, в чем именно заключается проблема. Или заключалась до того, как я получил недельный запас еды благодаря этому маленькому черноволосому психу. Я даже рад, что она сбежала.

Это липучка с психологическими проблемами, типа девочки, лишенной отцовского одобрения или отвергнутой отцом. Это большими буквами написано на ней, и последнее, что мне нужно – это кормить еще один рот.

Я роюсь в полиэтиленовых пакетах, пока не нахожу банку тушеной говядины. Уверен, что на вкус она будет похожа на гребаный собачий корм, но в ней достаточно калорий и белка для меня на оставшуюся часть дня.

Беру упакованный консервный нож, лежащий у меня на коленях, и клянусь, он чертовски пахнет ею. Поднеся картонку к носу, я закрываю глаза и вдыхаю, вспоминая, как она обнимала меня своими маленькими ручками в продуктовом магазине. Ее волосы пахли именно так – ванилью, кексами или каким-то подобным девчачьим дерьмом, отчего мой член стал твердым.

Да, а потом она убежала и чуть не подверглась групповому изнасилованию.

Мое сердце ударяет под ребрами будто железный кулак, когда я представляю, как Рейн стоит там, глядя мне в след: большие голубые глаза полны страха; черная толстовка почти до колен.

Хватит. Она тебе больше не нужна. Припасы, укрытие, самозащита. Вот и все.

Кровь пульсирует все сильнее, когда я вспоминаю, как маленькая истеричка пыталась отбиться от меня на парковке. Эта сучка действительно дергала меня за волосы. Никто еще не дергал меня за волосы.

Припасы, укрытие, самозащита.

Я представляю маленькую морщинку у нее на лбу и распухшие следы от ногтей на щеке, когда она стояла и раздумывала, садиться со мной на байк или нет после того, как я вытащил ее из «Бургер Пэлас». Как-будто у нее был выбор.

Припасы, укрытие, самозащита.

Потом я вижу ее в тот момент, когда только нашел – свернувшуюся калачиком на полу, такую крошечную, принимавшую избиение за то, что отказывалась отдать свои драгоценные обезболивающие.

Черт возьми!

Я бросаю банку обратно в сумку и хватаю свое дерьмо. Мой желудок протестует, когда спрыгиваю вниз на деревянные щепки и начинаю крепко привязывать пакеты к ручкам руля. Я должен вернуть Рейн, и это не связано с тем, что она пахнет, как сахарные печеньки или выглядит, как сломанная фарфоровая кукла, одетая слепым человеком, или с тем, что ее сиськи и бедра прижимались ко мне сзади на байке. Нужно вернуть Рейн потому, что я знаю кое-что, чего она не знает.

Рейнбоу Уильямс – гребаный сервайвелист.

И я еще не закончил использовать ее.

Еду на байке по тропе, по которой она побежала через лес, но она ведет лишь до разграбленного торгового центра, расположенного дальше по дороге из парка. Место безлюдное, опустошенное огнем. Если мне пришлось бы гадать, я бы предположил, что грабители взяли все лекарства, которые смогли найти в кабинете дантиста, а остальное оставили огню.

Это единственная вещь, имеющая реальную ценность. Таблетки. Киски. Кайф от поджогов. Наличка бесполезна. Конечно, если вы не хотите купить апокалиптическую порцию картошки фри в ресторане быстрого обслуживания.

А наше правительство насквозь пропитано дерьмом, поэтому никто больше не слушает этих лживых мудаков. По их словам, доллар силен, как никогда прежде, и мы должны просто сохранять спокойствие до того момента, пока источник кошмаров не будет выявлен.

Это сообщение бесконечно крутили последние несколько недель, потому что даже дикторы больше не выходят на работу. Они все дома со своими семьями или нажираются где-нибудь, или поджигают дерьмо, как все мы.

Объезжаю здание и снова еду по тропинке, направляясь обратно тем же путем, каким приехал. И хотя я не был во Франклин-Спрингс с тех пор, как мне исполнилось девять, все еще знаю эти леса, как свои пять пальцев.

По-моему, я провел в них больше времени, избегая своей ублюдочной матери и парада пьяных дружков, чем под ее крышей. Или чьей-то еще крышей, если уж на то пошло. После того, как меня поместили в фостер кэа*, я менял один дерьмовый дом на другой еще более дерьмовый дом, пока наконец, не перерос эту поганую систему. А теперь прыгаю от соседа по комнате к соседу*.

Тропа идет параллельно главной трассе и подходит почти к каждому строению. Несколько развилок от нее, здесь и там ведут через лес к ближайшим кварталам.

Я начинаю думать, что ждал слишком долго. Рейн уже может быть где угодно. Она, наверно, сидит в идеальном маленьком домике, ест идеальную маленькую еду, рассказывая своей идеальной маленькой семье о мудаке, который похитил ее из «Бургер Пэлас».