Как бы сильно мне ни хотелось провести следующие три дня в постели с головой под одеялом, я ужасно голодна, а все, что у нас есть – это сушеная лапша для спагетти, банка лимской фасоли и бутылка просроченного сиропа для блинов. Наши запасы были на исходе с тех пор, как банды захватили ближайшие продуктовые магазины. Они позволят вам сделать покупки, но вы должны будете согласиться платить им в их валюте, а когда вы девятнадцатилетняя девушка, это...
Скажем так, я еще не настолько отчаялась.
К счастью, «Бургер Пэлас» все еще работает. И они берут наличные. Я просто должна войти и выйти, не привлекая к себе слишком много внимания.
Поднимаю с пола толстовку с надписью: «Двадцать один пилот» и борюсь с желанием зарыться носом в мягкий хлопок, как раньше. Знаю, что запах Картера давно исчез, как и он сам – и слава богу за это. Последнее, что мне нужно, это еще одно напоминание о том, что мой тупой бойфренд предпочел провести свои последние несколько недель на земле – в Теннесси, со своей семьей, а не здесь – со мной.
Козел.
Я натягиваю толстовку через голову, завершая свой ужасный образ, и спускаюсь вниз по лестнице. В гостиной почти та же картина, что и каждое утро. Мой отец лежит в отключке, в своем кресле-реклайнере лицом к входной двери, с зажатой в локте бутылкой виски и дробовиком на коленях. Я бы, наверное, посочувствовала ему, если бы он не всегда был горьким пьяницей. А он был.
Мой отец просто параноидальный подлый пьяница. Мне невыносимо даже смотреть на него. Я прикрываю рот рукавом толстовки, чтобы меня не вывернуло от запаха мочи и хватаю со стола его рецептурную бутылочку гидрокодона.
Думаю, что с тебя хватит, дружище.
Сунув одну из маленьких белых таблеток в рот, я кладу остальные в карман и пересекаю гостиную.
Хватаю с крючка у входа отцовские ключи и запираю двери. Хотя я и умею водить, но не беру папин грузовик. Дороги забиты брошенными, разбитыми машинами и не пригодны для проезда.
Правила дорожного движения были одной из первых вещей, которые стали игнорировать, после того, как начались кошмары. Все стали ездить чуть быстрее, выпивали по паре дополнительных стаканчиков, не обращая внимания на надоедливый красный свет и знаки «Стоп», забыв, что поворотники вообще когда-то существовали.
Было так много несчастных случаев, что служба эвакуации автомобилей, дорожная полиция и сотрудники скорой помощи не могли справиться, так что в конце концов они перестали даже пытаться. Разбитые машины скапливались и становились причиной новых аварий. Затем заправочные станции закрылись, и люди стали бросать свои автомобили где придется, когда заканчивался бензин.
Франклин-Спрингс, штат Джорджия, никогда не был классным местом, но теперь он выглядит как одна большая арена гонок на выживание. Я живу рядом с главным двухполосным шоссе, которое проходит через весь город. Так что, я бы знала, если бы они здесь проводились. Кстати, прямо напротив моего дома установлен приветственный знак: «Добро пожаловать во Франклин-Спрингс». Конечно, кто-то недавно забрызгал из баллончика буквы «RAN» в слове Franclin, так что теперь надпись читается: «Добро пожаловать в Гребаные Источники».
Не могу представить, кто мог такое сделать!
Самый быстрый путь в город – пройти вдоль шоссе около мили, но это также скорейший путь быть ограбленным или изнасилованным, поэтому, плохо одета или нет, – придерживаюсь леса.
Как только мои ноги ступают на покрытую сосновыми иголками тропинку позади моего дома, я могу наконец расслабиться. Вдыхаю влажный весенний воздух. Слушаю, как птицы щебечут на деревьях и пытаюсь улыбнуться, но это чувствуется как-то неправильно. И я притворяюсь, всего на мгновение, что всё снова хорошо, как раньше.
Но когда выхожу из леса и чувствую на своем лице жар от горящего рядом автомобиля, вспоминаю: жизнь – отстой, и мы все умрем.
Накидываю капюшон на голову и тихо выхожу из-за угла библиотеки, высматривая хулиганов, насильников и бешеных собак. На самом деле у собак нет бешенства, но за последние недели погибло так много людей, что их питомцы начинают собираться вместе и охотиться стаей.
Так. Много. Людей.
Образы тех, кого я потеряла, мелькают у меня перед глазами: тусклые и зернистые, пробивающиеся несмотря на гидрокодон. Но болеутоляющее делает свое дело, и через несколько мгновений чувства снова притупляются, и мысли туманятся.
Когда дорога кажется безопасной, я засовываю руки в передний карман толстовки, чтобы все мое барахло не вывалилось наружу, и бегу через улицу. Легковые автомобили и грузовики оставлены на обочинах, лежат перевернутыми в канавах и брошены с широко открытыми дверями посреди полосы движения. Стараюсь не думать о том, сколько еще людей может быть в этих машинах, когда протягиваю руку и открываю дверь в «Бургер Пэлас».
Когда вхожу, я почти ожидаю увидеть пылающие знамена и демонов верхом на лошадях, кромсающих людей. Вместо этого вижу весь оставшийся жалкий город Франклин, забившийся в ресторан, и все в нем орут друг на друга.
Боже, как это громко! Люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, тычут пальцами друг другу в лицо, споря о том, кто следующий в очереди. Младенцы орут. Матери плачут. Малыши кричат и бегают вокруг, как дикие животные. И от всех несет спиртным.
Я вздыхаю и начинаю пробираться в конец очереди, когда замечаю, что моя учительница из третьего класса, миссис Фрайзер, стоит у кассы. Ее черед делать заказ, но она слишком занята тем, что проклинает пастора Блэнкеншипа, который стоит за ней. Я уверена, что миссис Фрайзер не будет возражать, если я…
Проскальзываю перед ней к кассе, надеясь, что она продолжит кричать достаточно долго, чтобы я успела сделать заказ.
– Привет и добро пожаловать в «Бургер Пэлас»! – девушка в бейсболке с названием ресторана и рубашке поло приветливо улыбается мне из-за прилавка. – Могу я принять ваш заказ?
Бросаю взгляд на вереницу людей и замечаю еще троих сотрудников, демонстрирующих такую же театральную улыбку.
Что за хрень они дают этим людям? Молли (экстази – прим. перев.)? Кристаллический метамфетамин?
– Мм... да, – я стараюсь говорить тихо, – содовую и большую картошку фри.
– Не желаете Апокалипсис?
Я моргаю. Дважды.
– Простите, что?
– Апокалиптическую порцию, – она показывает на один из цифровых экранов позади себя, где анимированный тридцатидвухунциевый напиток и ведро картошки фри держатся за руки и прыгают вокруг огня: «Похоже, нам больше не нужно беспокоиться об углеводах, верно?»
Я хмурю брови.
– Э… нет, думаю, нет, – я слышу, как миссис Фрайзер обзывает пастора Блэнкеншипа пиздюком позади меня, и понимаю, что мне лучше заканчивать, – конечно, неважно. Сколько?
Веселая Полли на молли несколько раз постукивает по своему монитору:
– Это будет сорок семь пятьдесят.
– За содовую и картошку? – выпаливаю я.
Она пожимает плечами и смотрит на меня с приклеенной улыбкой на лице.
– Иисус, – бормочу я себе под нос, роясь в кармане толстовки в поисках денег.
Надувательство.
Я выкладываю содержимое своего кармана на стойку, чтобы разобрать его, и с этим простым, рассеянным жестом разверзается ад. Веселая Полли прыгает через прилавок, цепляясь за мою маленькую оранжевую рецептурную бутылочку, и в тот же самый момент пастор Блэнкеншип тоже вытягивает свою длинную руку, чтобы схватить ее.
Их руки сталкиваются, скидывая пластиковую баночку на пол, и я ухитряюсь наступить на нее, прежде чем она укатится. Но когда опускаюсь на колени, чтобы поднять ее, миссис Фрайзер врезается мне в спину, и мы обе оказываемся на стойке.
Вся толпа устремляется вперед, прижимая нас к поверхности из нержавеющей стали. Они толкаются, тянутся и хватаются за спасение в моем кулаке жадными, отчаянными руками. Я кричу, когда один из них вырывает клок моих волос, шиплю – когда другая царапает ногтями мою щеку; кусаюсь и толкаюсь локтями. Вопли, мычанье, злобные проклятия вырываются из меня. Я борюсь с толпой. Их вес давит на меня, сталкивает вниз. Я сворачиваюсь калачиком на полу, прижимая баночку к груди обеими руками, морщусь и принимаю удары.
