Его глаза устремлены на что-то впереди. Я следую за его взглядом и чувствую, как моему сердцу становиться еще тяжелее. Уэс смотрит на мой домик на дереве.
– Ты ходила к своей матери прошлой ночью?
– Мм... нет, – говорю с заминкой, перешагивая через другое упавшее дерево. – Я... ходила рано утром, еще до того, как ты проснулся.
Уэс медленно кивает, сжимая губы в жесткую линию, и его взгляд падает на мои походные ботинки. Вероятно, он видел их на полу в спальне Картера, когда проснулся – как раз там, где я оставила их прошлой ночью.
Больное сердце делает кульбит при осознании того, что Уэс знает о моей лжи, но это единственное, что наркотики позволяют мне ощутить. Я вообще не смотрю на свой дом, когда мы проходим мимо.
Этого там нет. Этого не существует. Ничего не существует, кроме моих ног на этой тропе. Никакого прошлого. Никакого будущего. Никаких чувств. Никакого страха. Только: хлюп, хлюп – плеск грязи под моими ботинками и звуки птиц, деловито восстанавливающих свои гнезда после грозы.
Я втягиваю носом прохладный влажный воздух и вздыхаю. Больше похоже на осень, чем на весну – серые облака над головой и древесный запах горящих листьев, приносимый ветерком.
Но люди не сжигают листья весной.
Оглядевшись, я замечаю полоску дыма, поднимающуюся над деревьями впереди. Интересно, может быть, мы каким-то образом развернулись и на самом деле направляемся обратно к дому Картера? Но запах того пожара другой – он пахнет всем тем плавящимся пластиком и древесным лаком. А от этого пахнет приятно, по-домашнему.
Однако Уэсу он таким не кажется. Когда мы подходим ближе, его кашель усиливается. Я думаю, что для отравленных легких парня на сегодня уже достаточно. Натянув рубашку на нос, Уэс позволяет желтому гибискусу фильтровать кислород, пока мы торопливо выходим из леса и оказываемся позади разверзшегося ада, который раньше являлся публичной библиотекой Франклин-Спрингс.
– Похоже, оргия немного вышла из-под контроля, – рассуждает Уэс между приступами кашля, пока мы огибаем здание.
Когда понимаю, что приятный запах, которым я наслаждалась, идет от горящих книг, какая-то печаль накрывает меня, но гидрокодон отбрасывает ее, как ненужное одеяло.
Уэс кашляет в рубашку, когда мы переходим улицу, отхаркивается и сплевывает на покрытый мусором асфальт. Он такой бледный. Его губы почти посинели, и утренний потный блеск вернулся.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, как только мы заходим на парковку «Бургер Пэлас», но Уэс, кажется, не слышит меня.
Его взгляд прикован к тридцатифутовому рекламному экрану над головой.
– Как, черт возьми, эта вывеска горит, если электричество отключено? – бормочет он.
– У них, наверное, есть генератор для него, – я закатываю глаза. – Не приведи, господи, чтобы мы хоть один день не сподобились увидеть этого дурацкого короля Бургера на его гребаной лошади.
Лошади.
Я смотрю на вспыхивающее разноцветное изображение короля Бургера на его верном скакуне, мистере Наггете, когда мы проходим под ним. Он держит свой посох в виде картофельной палочки в воздухе, подобно мечу или булаве, или косе, или пылающей дубинке, – и мучительное чувство déjà vu прорывается сквозь мое затуманенное сознание.
Звук выстрелов в ресторане прогоняет его прочь.
Уэс хватает меня за руку, и мы бежим в сторону леса, когда люди высыпают из ресторана, вопят и выкрикивают имена своих близких.
Некоторых из них я знаю всю свою жизнь.
«Пошли они все на хуй», – говорит голос Уэса в моей голове, когда грязь снова чвакает под моими ногами.
– Пошли они все на хуй, – повторяю я на этот раз своим собственным голосом.
Я не оглядываюсь назад и не отстаю. Я бегу рука об руку с этим прекрасным незнакомцем, по корням и под ветвями, чувствуя себя более живой, чем когда-либо.
С другой стороны, Уэс…
Когда мы наконец добираемся до того места, где вчера занимались поисками, он сгибается пополам и кладет руки на колени, кашляя и харкаясь, пока его лицо не становится бордовым.
Я с трудом стаскиваю рюкзак с его твердых, опущенных плеч и усаживаю Уэса на упавшее бревно, на котором мы вчера отдыхали. Достаю бутылку воды и протягиваю ему. Он выпивает почти все, прежде чем сделать вдох.
Засунув руку в вырез рубашки, я достаю маленькую оранжевую бутылочку из лифчика и откручиваю крышку.
– Вот, – вздыхаю я, вытряхивая на ладонь одну из немногих оставшихся у меня таблеток. – Она поможет тебе почувствовать себя лучше.
– Я ни хрена не хочу чувствовать себя лучше, – отрезает Уэс, отталкивая мою руку.
Я задыхаюсь от возмущения, когда крошечная драгоценная таблетка летит, исчезая в нескольких футах от меня в толстом покрывале из мокрых сосновых иголок.
– Я хочу найти это проклятое бомбоубежище!
Не обращая внимания на мое шокированное лицо, Уэс засовывает руку по локоть в рюкзак рядом со мной и ищет магниты.
– Единственное, что поможет мне чувствовать себя лучше – это то, что я окажусь в бетонном подземном бункере до полуночи, – Уэс тычет в мою сторону самодельным металлоискателем. – Подойди.
Я недовольно принимаю магнит.
– Ты сначала хотя бы съешь что-нибудь.
– Я поем, когда найду это чертово убежище! – орет он, вскакивая на ноги. – Я отдохну, когда найду это чертово убежище. Я приму твои пилюли...
– …когда найдешь это чертово убежище. Ладно, я поняла, – киваю, моргая, чтобы сдержать слезы страха.
– В самом деле? – срывается он, бросая магнит на землю перед своими грязными ботинками и натягивает веревку. – Почему-то я чувствую, что все, что ты делала с тех пор, как мы встретились, это отвлекала меня и пыталась довести до смерти.
– Я знаю, – бормочу, а мои глаза перемещаются по тому месту, где исчезла таблетка. Я не отказалась бы принять ее прямо сейчас.
Встав, плетусь к вороху сосновых иголок, надеясь найти проблеск белого во всем этом коричневом. Смотрю вниз на пересекающиеся линии на земле, хаотичный узор, столь же бессмысленный, как и моя короткая, глупая жизнь.
Хочу сказать, что мне очень жаль. «Я просто пыталась помочь, – думаю про себя. – Тебе будет лучше без меня».
Но язык не поворачивается.
Холмик передо мной привлекает мое внимание. Наклонившись, шарю руками среди мокрых сосновых палочек, но руки не исчезают в рыхлом хвойном опаде, как должны были бы. Вместо этого мои пальцы натыкаются на что-то большое и твердое прямо под лесной подстилкой. Когда я смахиваю иголки, мой рот раскрывается при виде большого каменного блока… скрепленного с другим крошащимся белым раствором.
– Уэс! – кричу, отчаянно разгребая иголки. – Уэс, я нашла ее! Я нашла трубу!
Через долю секунды Уэс уже рядом со мной, целует меня в висок и рассыпается в извинениях, пока мы вместе раскапываем упавшую трубу. Как только мы находим основание, он понимает, где именно искать люк. Уэс поворачивается и отходит шагов на десять, как пират, отмеряющий шаги по карте сокровищ, а потом бросает магнит. На этот раз тот не отскакивает, когда приземляется на мягкий лесной ковер. Полные надежды зеленые глаза Уэса смотрят на меня, когда он тянет за веревку. Металлический диск не сдвигается.
Я стою как вкопанная, а он падает на колени и начинает скрести ковер из листьев и иголок рядом с магнитом. Когда поверхность проржавевшей металлической двери начинает проглядывать у него под руками, я чувствую, как с моих плеч спадает груз.
С нами все будет в порядке. Я принесла пользу. Уэс снова будет счастлив со мной.
– Дерьмо, – шипит он, пытаясь справиться со ржавым старым замком, приделанным сбоку. Подергав, Уэс отпускает его, и тот падает с лязгом. Столкнувшись с новым вызовом, уперев руки в бока, он хмурит лоб, и как будто пытается открыть замок силой своего разума. Через мгновение сервайвелист кивает.
Затем он сует руку под распахнутую рубашку и достает из кобуры свой девятимиллиметровый пистолет.
– Иди, встань за тем деревом. Я собираюсь отстрелить замок и не хочу, чтобы тебя задело рикошетом.
