Я смотрю на испачканную одежду Уэса, пока он вытаскивает пальцами куски говядины, моркови и картофеля из банки, как голодный енот; отмечаю грязные волосы, полное отсутствие личных вещей.

– Так… откуда ты? – Я делаю вид, что пытаюсь открыть пакет с вяленым мясом.

– Отсюда, – говорит Уэс, поглощая еду.

Я смеюсь:

– Ты совсем не отсюда. Я прожила здесь всю свою жизнь и никогда раньше тебя не видела.

Уэс бросает на меня взгляд, который говорит, что ему не нравится, когда его называют лжецом, а затем невозмутимо отвечает:

– Я жил здесь до девяти лет. А затем… переезжал с места на место.

– Правда? У тебя все еще есть здесь семья?

Уэс пожимает плечами и возвращается к своей баночной трапезе.

– Не знаешь? А у кого ты остановился? – Мясная колбаска по-прежнему не тронута.

Почему я так нервничаю, разговаривая с этим парнем? Он всего лишь парень. Возмужалый и мужественного телосложения. Ладно, он гребаный мужик, и я его не знаю. И у него есть пистолет. Но Уэс в настоящее время – мой единственный источник пищи.

– У тебя.

Подожди. Что?

– О нет. Ты не можешь остаться со мной. Ты что, блять, шутишь? Мои родители…

– Не там, – Уэс указывает на мой дом кусочком говядины, зажатым между большим и указательным пальцами. Затем он бросает его в рот и указывает на пол, – здесь.

– О, тогда ладно. – Я немного расслабляюсь, совсем чуть-чуть.

– А я не спрашивал разрешения, – бормочет Уэс с набитым ртом, доставая из банки морковку.

– А где твои родители? – интересуюсь я, все еще пытаясь собрать все кусочки воедино.

Уэс отбрасывает влажный оранжевый овощ.

– Я никогда не видел своего отца, а моя мать за решеткой.

– Вот черт. Мне жаль.

– Не надо. Она заслуживает худшего, – говорит Уэс бесстрастным голосом, пока выуживает картошку.

– А братья или сестры?

Он бросает на меня раздраженный взгляд, но только на секунду, и снова продолжает есть.

– Нет.

– Тогда почему…

Уэс резко вскидывает голову.

      – Я вернулся, потому что в детстве нашел здесь бомбоубежище. Ясно? Там, в лесу. – Он делает глубокий вдох через нос и выдыхает. Когда парень продолжает, его голос становится чуть менее агрессивным. – Мой план состоял в том, чтобы найти его сегодня днем, после того как раздобуду припасы... Вместо этого я упустил световой день в поисках твоей задницы.

Мы с Уэсом одновременно смотрим на улицу. Темно-синяя пелена заволокла небо, скрывая наш закат. Он об этом… Я знаю – чувак хотел упрекнуть меня, но это произвело обратный эффект.

Уэс предпочел найти меня, а не укрытие.

Я смотрю на его профиль, а он снова – на банку, которую держит в руках. Мне хочется протянуть руку и провести пальцем по его идеальной переносице, пройтись по линии волевого подбородка и почувствовать шершавость вечерней щетины. Хочу нажать пальцем между его пухлыми розовыми губами и позволить ему кусануть его, если он захочет.

Так что, если Уэс думает, что я ему нужна, я решительно настроена доказать ему, что он прав.

Холод пронизывает мое тело, когда остатки солнечного тепла исчезают вместе с красками дня.

– Я сейчас вернусь, – говорю я. Запихиваю вяленую говядину и микс из сухофруктов в одну из сумок и ползу к лестнице.

Уэс не спрашивает, куда я иду, но его взгляд – молчаливое предупреждение. Если снова попытаюсь сбежать, он меня найдет. Стараюсь не улыбаться на это, пока не оказываюсь на полпути вниз по лестнице.

ГЛАВА

VIII

Уэс

Отличная работа, придурок. Ты опять заставил ее сбежать, мать твою. Смотри, вон она.

Я приподнимаюсь и наблюдаю, как закутанный в толстовку силуэт Рейн скользит по заднему двору и исчезает за углом дома, как будто ей не терпится сбежать.

Может, ей просто нужно пописать.

Так, если она не вернется через шестьдесят гребаных секунд, я пойду за ней.

Спустя приблизительно тридцать пять секунд слышу звук разбивающегося стекла.

Я подскакиваю, готовый выпрыгнуть из этого долбаного домика на дереве и посмотреть, что происходит, но прежде чем успеваю добраться до лестницы, в доме зажигается свет. Затем огонек вспыхивает в другой комнате, и еще в одной. Я качаю головой и плюхаюсь обратно на свое место.

Эта сучка только что вломилась в свой дом.

Я бросаю в рот пригоршню сухофруктов и смотрю, как в разных комнатах зажигается и гаснет свет.

Какого хрена она там делает?

Снаружи сейчас кромешная тьма, поэтому я достаю фонарик из мешка и включаю его, ставя так, чтобы он светил на противоположную стену. Он высвечивает пачку сигарет, торчащую из щели между полом и стеной.

Блять, да!

Я достаю их – красные Мальборо. Переворачиваю пачку, чтобы вытряхнуть одну штуку, но мне в руку сыплется только табачная пыль.

Черт возьми!

Я бросаю коробку в угол и слышу, как вдалеке хлопает дверь. Через несколько секунд Рейн уже вовсю несется по траве. Что-то большое тащит в руках. В доме снова темно.

Рейн кряхтит, с вещами взбираясь по лестнице. Через порог перелетает кипа одеял и подушек, затем крошечная рука с глухим стуком опускает бутылку виски на фанерный пол, а за ней появляется лицо и тело девочки.

Рейн несет рюкзак, который такого же размера, как и она сама. Малышка скидывает его с плеч и садится скрестив ноги рядом с ним, в центре домика. Раскрыв его, она начинает говорить со скоростью мили в минуту.

– Итак, я принесла тебе несколько одеял, полотенце и подушку, а также наполнила пару бутылок водой на случай, если ты захочешь пить. О, и я принесла тебе туалетную бумагу, лишнюю зубную щетку и все эти маленькие туалетные принадлежности для путешествий, которые остались с того раза, когда мои родители свозили меня на пляж. Тогда мы остановились в настоящем отеле, а не просто у друга моего отца, которого он мне велел называть дядя такой или дядя сякой, как во все другие разы, ну, отпуска. – Она показывает пальчиками в воздухе кавычки вокруг слова «отпуск» и продолжает вынимать вещи. – Я помню, как пыталась заказать жареного цыпленка в ресторане отеля, и из глубины зала женщина начала кричать: «Жареный цыпленок? Жареный цыпленок!», а потом она выскочила через главный вход и, уходя, бросила свой фартук на пол рядом с моей кабинкой. Когда наш официант вернулся, он сказал: «Ну-у, повар только что уволился. Как насчет горячего тоста с сыром?»

Рейн хихикает при этом воспоминании. Звук какой-то безумный. Неестественный.

– Я бы взяла тебе теплую одежду, но моя не подойдет, а вещи отца находятся в его комнате… – она снова начинает копаться в рюкзаке, хотя он уже пуст; ее левое колено заметно дергается, и от этого начинает дрожать весь домик, – а я не хочу туда входить.

Оставив в покое рюкзак, Рейн хватает бутылку «Джека Дэниелса» и делает большой глоток, фукая и морщась, когда виски попадает внутрь. А потом еще один. И еще.

– Эй… – я протягиваю руку и забираю у нее бутылку. Она отпускает ее без борьбы, – ты в порядке?

– Я в полном порядке! – она отводит глаза и запускает руки в волосы.

Я знаю, что она любит пилюли, но гидро не дает такой эффект. Что бы это ни было, оно произошло в доме.

Сейчас она снова раскачивается назад и вперед.

Фантастика.

– Рейн.

Ее глаза поднимаются на меня, частично подсвеченные фонариком. В них дикое отчаяние. Тогда я понимаю, что ошибся с выводами.

Малышка живет не одна.

Она живет с ебаным монстром.

– Ты боишься его, да?

– Кого? Нет, не боюсь. – Девочка бросает взгляд на дом, как будто ее могут услышать; колено дергается, дыхание частое.

– Да, боишься. Только взгляни на себя!

Она сглатывает и смотрит на свое колено. Когда Рейн останавливает свою ногу, вместо нее начинает дрожать подбородок.

Я чувствую, как мои зубы сжимаются так сильно, что могут расколоться. Кивком указав в сторону дома, мне удается выдавить: