К одной из витрин, самой скучной, где были только грамоты и никакого золота и серебра, подошли учительница и темноволосая девочка в очках. Я ее сразу узнал, несмотря на то, что там, в лесу, Надя была без очков и в шапке. Казалось, будто бы она снова попала снежком мне в лицо, потому что я весь словно онемел.

– Папа достал для меня книгу про русскую живопись. Когда я буду взрослой, я хочу изучать искусство и работать в Третьяковской галерее.

Учительница растерянно кивала ей, открывая дверцу витрины, будто бы не понимала, как реагировать на речь настолько образцового ребенка.

– Думаете, то, что я пишу хорошо сочинения, может мне пригодиться в этом?

– Конечно, ты – большая умница.

Надя напрашивалась на похвалу, она внимательно смотрела на учительницу, будто ожидая продолжения. Она водрузила грамоту на полку, женщина потрепала ее по плечу, и они обе направились в сторону классных кабинетов. Я подбежал к витрине и на дипломе с поздравлением в победе на конкурсе сочинений прочитал ее данные – Ларионова Надежда, шестой «А». Несмотря на то, что было не так много вариантов школ, в которых она могла бы учиться, мне это казалось невероятным совпадением. Мне думалось, будто бы девочка старше меня, но я сам учился в шестом классе, только под буквой «В».

Новость о том, что я нашел Надю, меня взбудоражила, мне, как дураку, без причины стало весело. Мне даже необязательно было бы самому знакомиться с ней, школа и так бы рано или поздно свела нас вместе на каком-нибудь мероприятии. В Василевске у меня было несколько неблизких подруг-девочек, но они не волновали меня, а теперь я даже позабыл о том, что Боря Синюгин надо мной может смеяться.

– Меченый чуть не опоздал, – послышался шепот, когда я забегал в класс. Я резко обернулся и посмотрел на девочку, которая это сказала, и она отвела взгляд. Дурацкая кличка теперь тоже меня больше не волновала.

На уроке биологии мы конспектировали параграф. Буквы бездумно переносились с учебника ко мне в тетрадь, голосеменные растения не увлекли меня. Мой почерк был аккуратным, мама гордилась им, она говорила, что сама пишет, как человек, перенесший три инсульта. Оттого что мама любила его, я и сам с радостью смотрел на аккуратно выведенные буковки и воображал, как меня попросят заполнить грамоты, и я буду выводить «Ларионова Надежда» на них, а потом они окажутся у нее над кроватью дома.

Незаметно для себя я уже дописывал вторую страницу, как вдруг прямо мне в щеку прилетел комок свернутой бумажки, и отчего-то это оказалось куда неприятнее, чем снежок. Он запутался в моем галстуке, мне долго пришлось его стряхивать с себя, чтобы он не упал мне за шиворот. Пока я боролся с ним, мои одноклассники уже начинали посматривать на меня, поэтому теперь я точно не мог отступиться, хотя и предполагал, что в записке может быть какая-то насмешка. Когда я развернул бумажку, на ней еще более корявыми, чем мамины, большими буквами было написано: «привет». Я обернулся, сзади меня за две парты сидел Боря, он мне помахал.

На перемене Боря Синюгин подошел ко мне.

– Ты, короче, садись со мной на истории, я с Артемом сидел, но он хочет с Андреем быть за партой. А я дружу с ними обоими, но пока мы в ссоре. И пошли они, да? Ты же взял их, да? Я принес зубную пасту, мне Димка сам рассказывал, что он в школе ее с собой таскал, чтобы не запалили с сигаретами, ты тоже потом носи, если у меня закончится. После уроков пойдем покурим, и я тебе сквот покажу, туда можно залезть через окно. Это типа бывшее здание кинотеатра. У нас был кинотеатр «Родина» в Зарницком, но его шесть лет назад закрыли. Может, ты знаешь, у тебя же здесь бабушка и тогда жила, да? Только надо будет перед этим Ваньку быстро довести до нашего двора.

Боря и не думал надо мной смеяться и как-то очень скоро втянул меня в ход своей жизни.

Через две недели у меня был день рождения, который я уже встречал вместе с ним у меня дома. Баба Тася напекла пирогов с яблочным вареньем, которое она как очумелая варила весь сентябрь. Она была подозрительно добродушной, подарила мне денег и предлагала позвонить моим друзьям из Василевска, может быть, кого-то смогли бы привезти родители на праздник. Но они мне были не нужны, поэтому я позвал одного Борю, а на деньги мы накупили сигарет, которые называли запасами на зиму. Я думал потратить их или подкопить на что-то более значимое, но велосипед у меня уже был, мамы не было, а книжки я мог бы взять и в библиотеке.

Мне хотелось поразить Надю своими знаниями про искусство, поэтому я зачитывался книгами по этой теме и сквозь скуку старался разбудить в себе интерес к ней, не пропускал ни слова. Вскоре я всем сердцем полюбил Врубеля и немного влюбился в Серебрякову. О своем увлечении я особенно не распространялся, потому что вряд ли кто-то, кроме Нади, смог бы это оценить. Отчего-то я скрывал это и от бабы Таси, и когда она спрашивала меня, что я там читаю в библиотеке так долго, я отвечал ей, что про войну.

После моего дня рождения баба Тася подошла ко мне.

– Федор и Соня, родители твоего друга, законченные алкоголики. Может, тебе стоит лучше выбирать друзей.

Баба Тася прожила в Зарницком всю жизнь, поэтому знала весь город на несколько поколений назад. Но я знал настоящего обезумевшего алкоголика, Толика, для него-то на самом деле все закончилось. День состоял не просто из поисков еды, которые согласно охотничьим инстинктам, могли увлечь, а из непрекращаемых призывов пожрать. Родители Бори казались не такими, у них была работа, они пили много, но когда я их видел, они почти всегда выглядели скорее веселыми, легкими, чем злобными алкоголиками с улиц. Баба Тася оказалась снова неправа, и после этого я окончательно перестал ее слушать.

А Боря Синюгин стал моим самым лучшим другом, и, несмотря на то, что баба Тася боялась, что он потащит меня на дно, он был моим спасательным кругом из болота отчуждения, в которое я себя загонял после смерти мамы.

Глава 4. Княжна Тараканова

Несколько раз в год мы с бабой Тасей посещали кладбище, все лето она пыталась найти для меня работу на ее садовом участке, и изредка я ходил с ней в магазин, чтобы донести сумки. Уличные контакты на этом заканчивались, а домашние казались еще безличнее. Каждый занимался своим делом, не нужно было идти бок о бок и ориентироваться на другого. Иногда баба Тася говорила о том, что я должен стать нормальным человеком, поэтому она кормила меня три раза в день: она считала, что этого было достаточно, в с остальными аспектами своей жизни я должен разобраться сам.

Выходило по-своему, время после школы я проводил дома у Бори или же вместе с ним лазил по стройке или по лесу. В Зарницком все друг друга знали, поэтому нам постоянно приходилось скрываться по гаражам и подворотням, будто бы мы стали мышами, случайно вырывшими норки на грядке. Нас гоняли, потому что мы были вредителями, мы курили, кидались камнями в автобусы и писали неприличные слова на домах. Ничего особенно плохого мы не делали, мне казалось, что для этого в нас не хватало жестокости, мы просто развлекались, потому что у нас не хватало знаний, чтобы веселиться разумнее. Мы слишком прикипели друг к другу, поэтому несмотря на то, что мы оба периодически вливались в одну мальчишечью компанию в классе, настоящими друзьями мы оставались только друг для друга. Когда Боря был занят, я слушал музыку или читал книги. Надежда поразить Надю Ларионову до сих пор меня не оставила, поэтому я все еще периодически изучал искусство, хотя уже и не был уверен, что она сама им интересуется.

Когда мне было четырнадцать лет, этот случай наконец представился: мы собирались поехать параллельными классами в Москву на экскурсию в Третьяковскую галерею. Нам обещали красивую столицу, приодетую к майским праздникам. Накануне нас с Борей отправили копать грядки. Конечно, он был не обязан пахать на нашем участке, но без возражений принял у бабы Таси лопату. Это было их обоюдное решение, потому что если бы он отказался, она бы не стала настаивать. Участок был большой, много лет назад он слился вместе с соседним ввиду каких-то сложных манипуляций, связанных с родственными взаимоотношениями. Баба Тася красила деревья с одной его стороны, а мы стояли у грядок с противоположной, между нами пролегло расстояние, которое я бы мог назвать даже далеким. Я всаживал лопату в отмерзающую землю, а Боря водил граблями по соседней, уже вспоротой грядке. Иногда я вытягивал из земли червя, чтобы не порубить его лопатой, и кидал в Борю, но вскоре нам обоим это надоело.