«Полувахтой… До вечера…», – крутилось в голове. Но Руди не заслуживает становится частью строя, решил первый разведчик. Его будущее намного светлее, чем те мысли, что рождает тишина. Безмолвие рассудка того, кто в строю и идет к морю, кто ищет море посреди высохшего дна. Всех их ждет одно, молчание и мысль о…
Пальцы уже болели от холода. Ламмерт отвел ружье от лица.
And then I start down the sand
My eyes are focused on the end of land
But again the voice inside my head says
«Follow me instead»
«Follow me instead»
«Follow me»3
Он вышел во флигель и бросил оружие там, только бы быстрее освободить от него руки. Болела голова, и Ламмерт чувствовал, как поднимается страх. Он смог разглядеть вокруг станцию со старомодной мебелью и желтыми стенами, такой, какой она была всегда, и до болезни, и до того, как он начал страдать от истощения и бессонницы. Тени истлели, Ламмерт вернулся к реальности, обрел надежду, веру в будущее своего помощника.
Окружение больше не тонуло во мраке, будто человеку снова вернули его призму, перед ним снова свет, впереди снова страх. Хватит ли ему сил?..
Он вышел из станции и направился к Руди, вокруг серые пески и серое небо, морось и слабый ветер. Но первый разведчик помнит, на дне высохшего озера ничто не остается прежним. Все меняется… Это может произойти сегодня, или в любой другой день. Он думает, пока есть надежда, этого не будет, не сегодня. Но как долго человек может жить с верой, как долго он может бояться? В один миг для каждого в строю смерть покажется привлекательнее страха. И Ламмерт понимает, что это ждет и его, что Руди он может так и не помочь. Марш накроет дождем, а Ламмерт будет сожалеть еще больше, он не спасет их двоих. Тут Ламмерт заметил, как капли стали попадать на его пальто, от воды поднялся шум. Он шел в глубокой задумчивости медленно, но случалось, что он оказывался в знакомом месте неожиданно для себя рано, будто должен был идти к нему еще долгое время. Тогда он останавливался и, стоя в тумане, смотрел на воду, всюду заполнившую место, он каждый раз замечал шум, беспрерывный, шум еще живого организма, этой пустыни. А вместе с тем тишина и для самого биотопа, и для тех, кто его населял, стала смертью. Это состояние полубреда продолжалось собственно до самой встречи с помощником, иногда Ламмерт думал, что все это очередное сомнение, страх перед самоубийством, что он до сих пор оставался на станции, и сидя на диване, в том же пальто, трес ружье и слушал по радио слова о марше. В воспоминаниях об этом дне потом ему казалось, что он вышел из станции гораздо позже или что не вышел совсем. Наконец остановившись уже по обыкновению прямо посреди пустыни и льющихся потоков мерзлой воды, слушая их шум, от страха ли, от близости к ужасной мысли или, напротив, от сомнений и продолжения борьбы, от того, что есть еще в ней голос надежды, но ему вспоминался родной город, блеклый и, скорее всего, не правдивый образ. Тот самый город, что стоит на берегу высохшего озера, где сейчас из-за построек компании занавес, навсегда созданная пропасть между научным исследованием и теми людьми, для которых оно начиналось… В городе, где он жил, а точнее в воспоминании, вызванном мутными пейзажами мертвого озера и холодными ливнями, в такую же погоду, в такие же дожди пострадал от болезни один из его родственников. Была первая вспышка пандемии, Ламмерт тогда был совсем еще молодым.
Страна превратилась в пустошь, и пустует уже много лет его родной дом…
And the emotionless marchers will chant
the phrase:
«This line's the only way»4
Близился вечер, с далеких краев спускался мрак, и дневной свет понемногу уступал. Это заставило Ламмерта вспомнить о расписании и вздрогнуть. Может он вовсе и не решился… Может не было никакого спасения, никакой надежды. Почему он бросил дело и пошел к Руди, неужто для того, чтобы принять вахту?
С грустью он посмотрел вперед.
Теперь перед ним из тумана медленно одно за другим стали появляться деревья, их устремленные ввысь зеленые и болезненные стволы, лишенные ветвей. Среди них показалась сигнальная вышка, за ней подернутая дымкой лаборатория с горящими в непогожий вечер окнами. Ламмерт стоял в своем мокром, отяжелевшем пальто, ощущая мертвый гнилой запах; низко накрывало деревья пустое небо, лишенное солнца и птиц. Тварей не было видно, но первый разведчик знал, что они здесь, на холодной земле, скрыты наступающим мраком, что они давно перестали летать. Ламмерт заметил, как погасли окна. В вечернем полумраке донеслись звуки бьющихся о воду крыльев.
Руди вышел из лаборатории и таща что-то в руках – что именно, Ламмерт не разглядел – направился к колодцу. Спустя долгое время помощник показался снова, пока его не было Ламмерт простоял на том же месте и не решился никуда идти. Хотя еще не до конца стемнело, и Ламмерт смог разглядеть помощника, тот его не видел и вернулся в лабораторию. Но теперь свет не зажегся, скоро Руди вышел, накинув рюкзак и звеня инструментами, и запер дверь.
Ламмерт видел, как Руди сошел с порога и зашагал ему навстречу, вскоре обратив на него взгляд и замедлив шаг.
– Ты закончил, я вижу, – сказал Ламмерт, Руди молчал. – Трудно все это?.. Ты, верно, недоволен тем, что я тебе сюда поставил? Эта работа… не пренебрегай ей, пожалуйста. Она может быть невыносимой, но всегда лучше бездельничества. Нет ничего хуже для разведчика, чем свободное время… Так даже не замечаешь погоды.
– Эту погоду нельзя не замечать.
– Может быть. Но когда мы были еще по ту сторону берега, народ не хотел придавать значение тем симптомам, что вызвали массовые заболевания, также, как и отравленному окружению и токсичному воздуху, идущему с пустыни. А теперь возможно их кладбище накрывает такой же ливень, как и у нас. И дождь безучастно шумит над могилами. Тот самый дождь, который, можно сказать, стал печатью этой эпидемии, – Ламмерт прищурил глаза и всмотрелся в небо, его лицо исказилось – Ведь им нельзя было не замечать…
Теперь он медленно шел к зданию, и Руди решил выслушать все, что скажет первый разведчик и только, когда этот разговор закончится, отправиться назад на станцию. Помощник шел рядом, удивляясь виду Ламмерта и тому, что он не взял с собой никакого снаряжения. Как оказалась, у него не было даже ключей.
– Вначале тебе говорят, – продолжал Ламмерт, – что мы здесь для того, чтобы исправить их ошибку. Мы здесь в поисках оставшихся вод, капли жизни. Но в итоге ты просто брошен посреди отравленной природы, вокруг холод и пустота. И много лет ты проводишь именно бездельничая по большей части. А когда наконец встретишь эту жизнь… – он повысил голос и прервался, судорожно бросая взгляд по сторонам в поисках чего-то. Руди открыл им дверь и включил одну лампу. До Ламмерта сразу добрался резкий запах, с примесью яда, медленно убивающего исследователей наравне с ужасной погодой. Ламмерт сильно закашлял. Потом он присел на кресло в углу комнаты, расстегнул мокрое пальто и больше ничего не говорил. В окне зелеными блеклыми пятнами светились гниющие участки деревьев. Руди сказал что-то про свою полученную работу и свое отношение к ней, предложил свои инструменты, отдал ключи и прежде чем уйти, оставил работать радио. В нем диктор сообщал о марше второго потока.
На следующий день тихим погожим утром Руди вернулся на дневную вахту. Ламмерт остался здесь, они сидели оба на замерзших за ночь скамейках перед низким кирпичным колодцем, окруженным осыпающимися кустарниками. Рядом лежали железные двери от машин, серые шины, утонувшие в коричневых лужах; а в колодце плавало множество сигарет и почерневших листьев.
Ламмерт чувствовал головную боль, его руки дрожали; всю ночь он пробыл в мокром пальто в необогреваемом вагончике лаборатории. Солнце не освещало серую котловину, и такое же мрачное небо накрывало стеклянную гладь внизу, где растворился горизонт. Не было ни ветра, ни дождя. Над вагончиком клубился бледно-желтый дым. По радиопередатчику сообщили, что в ближайшие дни погода не помешает второму потоку добраться до южного лагеря Ламмерта. Передатчик продолжал работать, говорили об отряде Ламмерта, о вернувшихся в центр сбора двух разведчиках, которые по состоянию здоровья отправятся в карантин и будут проходить лечение в городе. Тут Ламмерт болезненно рассмеялся, чем казалось, разбудил помощника. Он стал повторять, что Руди проиграл, что он проиграл в их споре, тот поднялся и шатаясь отправился к лаборатории, тогда Ламмерт рассмеялся еще больше. Руди вернулся с двумя заполненными пластиковыми стаканчиками и стеклянной трубкой.
