Майлз поднял зрачки на лицо Шредда и ужаснулся его спокойствию. По спине пробежал ручеек пота.
− Проблемы, неприятности, безвыходные ситуации. Отчего страдает твоя душа? От страхов, с которыми нет сил бороться? Свеча гаснет, возрождая тьму. Банши1 скулят, но не по тебе. Это люди, которые обречены! Ты стал причиной их гибели, один только ты.
Грайвер перестал различать окружение. Стол и мужчина размазались в желто–бурое месиво, которое парами закручивалось во фрактальную спираль. Из-за облаков раздался металлический голос:
− Я помогу тебе, Майло. Доверься мне и перестань дрожать перед самим собой. Предай страхи огню. Вот он, в моих руках. Спаси людей, спаси Габриэля и Сильвию.
− Довольно! Это я, я убил Калеба Сайгона!
− Майлз, ты бредишь!
Шредд сжал плечо Грайвера и легонько потряс его.
− Как ты мог убить его? Остановись.
− Я поднял с пола нож и вонзил его в живот, а потом еще и еще! Он застонал и повалился, забрызгав меня кровью. Я забрал Габриэля и ушел смывать грязь.
Статный мужчина ударил Грайвера кулаком.
− Хватит. Больше я не стану тебя задерживать. Забудь, что сказал сейчас и вообще за все время нашего разговора. Возвращайся домой и хорошенько выспись. Надеюсь, больше мы не встретимся.
− Прощайте. Извините, что не сдержал себя.
− Ничего, − мужчина игриво толкнул юношу в грудь, − с каждым бывает. Называй меня Майлз Шредд.
Мужчина открыл перед гостем дверь и проводил его до самого выхода.
− И впредь постарайся не попадать в подобные истории. Не бойся, все будет хорошо. Убийцу я найду, и когда-нибудь все покажется нам дурным сном. Сомнительные компании не лучший выбор для потомственного дворянина. А впрочем, это все юность. Она быстро пролетит, так что наслаждайся, пока можешь. Поверь моему опыту – большинство того, что происходит сейчас попросту неважно. Это такой возраст, когда душа метается от сомнений в крайности. Не загоняй себя, а лучше заново переосмысли некоторые вещи. Тогда станет легче.
Интерлюдия
Семилетний мальчик закончил кидать сено и поднялся на второй этаж конюшни, предварительно аккуратно сложив вилы у стены. Здесь он зажег свечу и устроился у окна на небольшой подстилке из грубой материи. Вечерело. Достав огрызок бумаги, баночку с чернилами и помятое перо, мальчик принялся что-то черкать, мыча себе под нос. То были стихи, которыми мальчик серьезно увлекся несколькими месяцами ранее. Он только пробовал себя на этой стезе, но успехи уже были серьезными для его столь юного возраста. Мальчик чувствовал тягу к природе, что изливалась из него на бумагу. Он любил наблюдать за проказами переменчивой погоды и фиксировать эти игрища в своих стихах.
Конечно, он был еще слишком молод, чтобы познать жизнь во всей ее красе, но для своего возраста он был преуспевающим юношей. В свободное от работы время, мальчик часами пропадал в монастырской лечебнице, куда свозили безнадежно больных, ну или почти безнадежных. В лечебнице он познакомился с одним мужчиной, который поставлял монахам еду и кое-какую одежду. Звали его Бенджамин Боуи и он был мелким помещиком. Господин Боуи сразу отметил для себя завидное рвение, с которым малец помогал монахам в их нелегком деле. Для него оставалось загадкой причина столь странного увлечения мальчика, ибо помня себя в его годы, Боуи отмечал только игры да всевозможные развлечения.
Однажды, после очередного трудного дня, Бенджамин подозвал к себе мальчика и принялся упрашивать его навестить свое родовое поместье.
− Да что вы, господин. Что я могу предложить вам и вашей семье, − лепетал мальчик. – Мне всего семь лет от роду.
− Возраст не имеет для меня совершенно никакого значения. Должны же быть у тебя какие-нибудь детские увлечения не связанные с работой в лечебнице.
− Да, − отвечал мальчик. – Помимо лечебницы, я работаю в конюшне, где чищу места пребывания лошадей. Это не самая легкая работа, но я справляюсь.
− А что ты делаешь, когда приходишь домой к семье?
− У меня нет семьи. Родители умерли, когда я был совсем крохой. Меня вырастила бабушка, но и она в скором времени погибла от болезней. Именно после этого я и стал помогать в лечебнице. Вообще если вам так интересно, то я пишу на досуге некоторые стишки, которые коплю подобно денежным сбережениям и очень дорожу ими.
− Я и заметил, что для своего возраста ты слишком хорошо говоришь. Твоей речи может позавидовать любой ребенок-сверстник, если он, конечно, что-то в этом понимает.
− Спасибо за похвалу.
− Она весьма уместна. Почему бы тебе не прочитать некоторые из своих работ моей жене. Я рассказывал ей о тебе, и она очень удивилась, даже не поверив мне. Теперь я вижу, что не зря доверился своему чутью. Ребенок, умеющий читать и писать, достоин намного большего, нежели работы в конюшне.
Мальчик вогнался в краску от добрых слов господина Боуи.
− Я живу здесь неподалеку. Ты мог бы заглянуть ко мне вечерком, если хочешь.
− Спасибо за предложение…
− Но ты отказываешься, − перебил его Боуи.
− Да, − выдохнул мальчик.
− Понимаю, но ты можешь мне доверять, как хорошему другу. Ведь я и есть твой друг.
− Мне неловко выступать перед другими людьми. И страшно.
− Понимаю, понимаю. – Протянул Боуи. – Нет ничего позорного в том, что ты боишься. Я чую твой страх и готов помочь преодолеть его. Что если я тебе заплачу за одно выступление? Это бы подстегнуло твой интерес?
− Скорее всего, да. Но деньги не так важны для меня, как может показаться с первого взгляда.
− Я готов заплатить вперед, лишь бы ты наведался в мой дом. Всего один раз, большего я не прошу.
− Ну хорошо. Можно попробовать.
− Отлично! Как насчет сегодняшнего дня? Или может быть, тебе удобнее завтра?
− Сегодня вполне подойдет. Как мне найти вас?
− Встретимся у входа в эту лечебницу после захода солнца. Я буду ждать тебя, а потом провожу в поместье. Это не займет много времени, уверяю тебя.
На том и порешили. Господин Боуи остался в лечебнице, а мальчик пошел в конюшню, дабы подготовить свои стихи перед выступлением. Он сильно волновался, но мысль о предложенной награде положительно сказывалась на его состоянии. Вообще он был не алчным, но небогатая жизнь заставляла искать любые пути подзаработать. Что и говорить, в свои семь лет, мальчик сполна познал, что такое голод и нищета. Он был готов сражаться с обстоятельствами и бросить вызов самой жизни, что так подло обошлась с ним.
Как и было обговорено, господин Боуи ждал мальчика у входа в монастырскую лечебницу. Он был одет в синий бархатный кафтан, украшенный серебряной вышивкой. Голову мужчины украшал изящный берет с гусиным пером и маленьким шлифованным камешком у самого лба. Мужчина поприветствовал своего юного друга и проводил его до своего дома, который находился в соседнем квартале. Дом оказался весьма красивым, хоть и не перегруженным декоративными элементами. Фасад подпирали две колонны, а ставни окон были дополнительно разукрашены в разные цвета.
− Вот, − протянул Бенджамин Боуи, − мой дом.
− Очень красивый, − восхищался мальчик.
У входа их встретила пожилая служанка в сером переднике. Она любезно попросила у гостя верхнюю одежду и получив ее, отправилась в маленькую комнатку, что служила гардеробом. В руках мальчик сжимал несколько листков желтой бумаги, которые от влажных ладоней несколько помялись.
− Бенджамин, − спускалась со второго этажа супруга господина Боуи. – Ты привел к нам гостя и даже не предупредил меня.
В словах женщины слышался неподдельный интерес. Ей было чуть за сорок, но несмотря на это, выглядела она очень даже неплохо. Красивое лицо источало вселенскую доброту, а чистая кожа рук выдавала нечастую физическую работу. По правде говоря, госпожа Боуи вообще редко брала в руки даже перо, что и говорить о более тяжелых предметах, предназначенных исключительно для слуг.
