– Она интересна.

– А в плане секса?

– И в плане секса.

– Ты не влюбился?

– Есть немного. Не в этой жизни, правда, Джо. Она ведь даже меня не помнит – тогда был пофиг, и сейчас. А что до секса прошлой ночью, мы просто цифры.

– Просто цифры?

– Да, алгоритмы, память, коды.

– Ладно, пусть так. У меня просьба. Можешь отправить, как тогда (в тридцать втором), меня назад?

– Москва, две тысячи четвёртый?

Джонни кивнул:

– Не из-за Ви, нет…, слишком поздно – просто побыть.

– Могу, наверно.

Тони проверил свой гербарий и, отыскав траву четвёртого (в основном листья – листья каштана, ясеня, клёна), приготовил немного смеси.

– Сентябрь пойдёт?

– Да, всё равно.

Джонни и выглядел, будто действительно ему до лампы, куда закинет его судьба, лишь бы подальше. Гомес, однако, склонялся к другому – «изгой, враг народа и диссидент» в цифровом исполнении хотел перемен. Иначе говоря, старый Джо заебался от скуки и нуждался в разнообразии.

Прощаясь, Джонни оставил записку для Генри Ослика, где объяснил суть положения, представил Тони с его подругой и просил им довериться. По замыслу, Гомес должен был переправить учёного в Москву две тысячи четвёртого для встречи с «автором» (цитата) и, спустя день, вернуть назад. Признаться, Гомес удивился: придумав Генри, Джо ни разу с ним не встречался, хотя и мог, введя в браслет («Браслет исхода»), предпочитая метод Тони.

– Не знаю, Тони, так надёжней…

– Как скажешь, Джо, но есть проблема.

Проблема же заключалась в следующем: у Тони не было ни смеси, ни даже травинки из Лондона Генри. Иными словами, добраться до Ширнесса он и Локошту могли только транспортом, и то лишь в доступном гербарию времени, а это опять же или четвёртый (четвёртый год, Москва, Россия), или не раньше девятнадцатого (Понта-Делгада) и так далее – там практически любой год вплоть до тридцать шестого.

– Решайте сами. В четвёртом году Генри только окончил школу, так что бессмысленно, четвёртый год вам не подходит, – Джонни задумался. – А дальше всё просто – с учётом событий.

В две тысячи четырнадцатом году, согласно хронологии Джо, Генри бежит из Московской психиатрической клиники на Мосфильмовской и тайно мигрирует в Великобританию. Первое время он работает продавцом в букинистическом магазине Клода Вулдриджа в Лондоне, а в 2015-м поступает на службу в Ширнесский университет (Ширнесс, остров Шеппи). Он занимается искусственным интеллектом, ведёт практические занятия со студентами и разрабатывает так называемую «Модель крокодила» – основу будущих его гаджетов дополненной реальности линейки «DARVIN»: DARVIN Curiosity, Impression и Crocodile. В восемнадцатом Генри уже профессор, а с приходом Путина на четвёртый срок, Ослик регулярно посещает РФ (в интересах науки и набраться страху, так сказать – страх стимулирует работу мысли). Как правило, он уезжает примерно на месяц каждый ноябрь. Остальное время за редким исключением учёный проводит в Ширнессе, иногда выезжает в Лондон на своей Audi TT, пока в апреле тридцать шестого не отправляется в составе частной экспедиции на Марс.

Пусть девятнадцатый, подумал Тони, как раз из Понта и приедем. Реальность, правда, там другая, отличная от основной, но Путин тот же, Крым у русских. Локошту, впрочем, сомневалась:

– Вообще-то, с Крымом там в порядке.

Проверили, нет, не в порядке. Крым оккупирован, и даже Харьков, помимо Лугандона, блядь. И всё же Эфи не сдавалась, предпочитая Портри (Скай), двадцать девятый – ехать ближе и ей казалось интересней: в двадцать девятом больше драйва, больше интриги, современней, а мусора ничуть не меньше. Может, и так. Тони, признаться, было похуй: гаджетов Ослика Гомес не помнил, чем интересен был бы Генри, Тони не знал. Он собирался лишь выполнить Джоннину просьбу, увидеть Лондон и пополнить гербарий новой травой.

Новые листья, другая жизнь.

– Другая жизнь? – Локошту хотелось как-то помочь.

Словами, однако, вряд ли поможешь. «Да и вообще, – припомнил Тони Мишеля Уэльбека, – никто не может ему помочь…, собеседник лишь вежливо посочувствует…, человеческие отношения гроша ломаного не стоят» (Мишель Уэльбек, «Карта и территория»). Что же до мусора (в другой жизни), мусор всё тот же – форма другая. Цифровой мусор, можно сказать, где вместо метлы – утилиты очистки, корзина – в левом углу экрана, мести не надо ни бордюры, ни тротуар; свобода воли в чистом виде: не нравится – «delete» и на хуй.

Простота уборки, впрочем, не отменяет самой грязи. Как и в аналоговой действительности, в цифровом приложении люди по-прежнему оставались людьми с присущими виду хитростью, склонностью к конформизму и вполне себе управляемостью вплоть до любви к своим диктаторам и ненависти к более храбрым, не говоря уже об умных и предпочитающих унижению свободу.

Что ж, Скай, так Скай.

– А где же Джо? – спросила Вика, нарядившись для вечеринки снова ночью (секс увлекает).

– Джонни отправился в чётвёртый для встречи с вами, а не «побыть», скорей всего («просто побыть», как он сказал), он ведь вас любит. Любит давно, ревнует…

– Любит?

– А вы не знали? – тут Тони явно усомнился, что Ви не лжёт.

– Не лгу, конечно.

– И вы хотите?

– Чего хочу?

– Снова увидеться с ним.

– Вряд ли.

Вика задумалась.

– Он странный. Бывает, слова не добьёшься. Сидит себе, картины пишет, что-то придумывает молча, а после тихо уплывает к себе на остров.

Разве что секс.

– В любви он словно оживал, – призналась Ви.

Они регулярно тут занимались групповым сексом, что, по-видимому, компенсировало издержки Джонниной влюблённости и вводило в заблуждение Вику Россохину относительно его чувств к ней.

Чего не скажешь о Тони с Локошту – они всё знали. Эфи любила его, правда…, как-то всё тише и без иллюзий, а он и вовсе охладел к ней, испытывая лишь дружескую привязанность, иногда смешанную с сексуальным влечением. Вернувшись в Портри, они пробыли там до выходных, морем доехали до Эдинбурга (кафе, бутики, секс в отеле), а дальше поездом до Лондона.

Для обоих это был первый визит в столицу Великобритании, и оба вскоре испытали культурный шок: Лондон казался им знакомым, словно они провели тут полжизни.

– Я словно жил тут, – заметил Тони.

– Книги, кино, реклама, память, – Эфи искала объяснений и, в общем-то, была права.

Механизм постижения реальности с развитием технологий (особенно в период постправды, вызванный всплеском популярности мобильного Интернета и соцсетей) существенно изменился. Помимо практического опыта, всё более серьёзную роль в когнитивных процессах человеческой сущности теперь играет опыт воображения. Заметим в скобках, именно опыт воображения (включая, естественно, ложь и домыслы) создаёт эффект безусловного знания окружающей действительности и на основе всего лишь подсознательных образов. Образов, взятых из рекламы, кино и книг опять же.

К вечеру понедельника, нагулявшись в окрестностях галереи Tate Modern, друзья взяли в прокат машину, связались с Генри (да, Ослик ждёт их) и спустя время (час, может, больше) прибыли в Ширнесс.

«Ширнесс – странное место: без особой архитектуры, стиля и настроения, он удивительным образом очаровывал», – записал Тони («Тони с приветом»), простившись с Кэт (Катя Мицкевич таки не вынесла его раздвоения) в ночь со второго сентября две тысячи пятнадцатого года. В Конди всё стихло. И дальше: «Тихо, людей не видно, а те, кто есть – спокойны и приветливы. С десяток улиц, университет и море. Море билось о камни, смеркалось, в воздухе стоял запах водорослей. Водорослей, рыбы и, казалось, ёлки. Канун Рождества прочно ассоциировался у Тони с ёлкой. Что до Локошту, та заметно приободрилась, предвкушая еду. Так и случилось. Генри встретил их в фартуке. Из кармана выглядывал пучок петрушки и деревянная лопатка для спагетти. Ослик улыбался и с виду напоминал Бена Уишоу в роли Себастьяна Флайта из фильма «Возвращение в Брайдсхед». Чем не кино? – подумал Тони. Если Генри был Себастьяном, то Эфи вполне могла быть Джулией Флайт, а он соответственно – Чарльзом Райдером».