Прошёл понедельник. Во вторник он съездил взглянуть на Порту. Порту как Порту. Зато, вернувшись, Гомес столкнулся в кафе с Таней Лекстор (Мотя Левицкая – персонаж). Персонаж из романа про мусор, вымысел, но внешне такая же, как он и думал.

– Мотя Левицкая?

– Нет, это вряд ли.

– А так похожи. Простите, ошибся.

– Вы, верно, Гомес? – спросила «Мотя». – Антонио Гомес – учёный и дворник (о вас писали в местной газете – беглец из России).

– В местной газете?

– Я вас узнала.

– А я писал о вас в романе. В книге вы Таня. Татьяна Лекстор и Мотя Левицкая (второе имя).

– Как интересно.

– Хотите кофе?

– Любви и секса, – «Лекстор» смутилась. – Шучу, конечно. Кофе и сэндвич, если можно (с утра не ела).

Ладно бы это. Она, как и Лекстор, была из Польши (из бывшей Польши – из Дрогобыча, Украина). Работала в MEO (провайдер связи). Её звали Кэт. Кате Мицкевич хотелось любви. Любви, эндорфинов (того же, что Тони). Оба словно влюбились с первого взгляда, хотя на деле просто хотели найти кого-то, кто внутренне близок. У двух эмигрантов в чужой стране куда больше шансов встретить друг друга, нежели прочим.

В какой-то момент Тони сделалось дурно. До него вдруг дошло: они эмигранты. Как таджики в РФ или пара сирийцев в резиновой лодке, не спасшихся бегством и утонувших у берега Турции, в нейтральных водах. Два беглеца, балласт, отверженные. Впрочем, без родины даже забавно. Словно игра (игра на макбуке). Компьютер сломался, а они где-то в памяти так и остались (сломанной матери) героями квеста. Графика так себе, зато живые. При должной способности к воображению почти как люди в реальной жизни.

– Мы что, ожили? – спросила Кэт наутро Тони.

– Похоже, да, и, как ни странно, было прекрасно (Адам Мицкевич был бы рад).

– Ты всё смеёшься.

– Так наш концлагерь тем и жив.

– А смех основан, по Воннегуту, на остром разочаровании или жутком страхе, – вставила Кэт, и, сославшись на нехитрую мысль Воннегута-младшего (из интервью журналу «Плейбой»), приуныла. – В газете писали, ты псих, это правда?

– Да, есть немного – раздвоение личности.

– И как это выглядит?

Он рассказал (как это выглядит) о персонаже его романа (двойник из будущего, сотый год, «Браслет исхода», Монток, Эфи, российский халифат, Пильняк) и как-то сник:

– Такое дело.

Настала пауза. Мицкевич, словно брала два интеграла: идти ей замуж и что дальше? Математика оказалась весьма запутанной, и она доверилась интуиции.

– Ты ведь любишь её?

– Пильняк?

– Баффи, Эллу (неважно), Эфи.

– Дело в этом, ты думаешь?

– Думаю. Мне пора, Тони.

«Луна. Луна и уличный фонарь, – записал он позднее, – вблизи почти неразличимы. Зато, взглянув издалека, мы отправляем текст в корзину». Они расстались так же быстро, как собственно и повстречались. Сеанс оживления, можно сказать, состоялся, но ненадолго.

Чего не скажешь о Тони на Скае. Прогулявшись у моря, где всё качалось (мир, словно ожил), Гомес и Эфи вернулись в дом и, почитав кое-что из Уэльбека («Оставаться живым» и фрагменты «Платформы»), предались любви. Не беря интегралов, не строя иллюзий, эти двое в отличие (что с них взять – персонажи) от Мицкевич и Тони («Тони с приветом») были несколько ближе к пониманию счастья. Когда ты мёртв уже, много не надо. Немного секса, предпочтений из прошлой жизни, включая книги, мораль и быт. Добавим к этому интригу – с интригой как-то интересней. Ночь выдалась долгой и, снедаемый любопытством, дождавшись утра, Гомес связался по сети с Джонни. Связь была так себе – видно, и вправду их сети являлись частями различных миров виртуальности.

– Какого хуя, – ответил Джонни, – в такую рань?

– Джонни, прости. Это Тони. В Европе нормальное утро, или ты в Штатах?

– Антонио Гомес?

– Да, это я.

– Блядская связь, Тони. Толком не знаешь, откуда звонят. Не ждал, извини.

Фоном у Джонни играли Thrice («The Flame Deluge»). Стало теплее. С годами музыка кажется частью собственной жизни; отсюда симпатии и напротив – чуждая музыка отдаляет.

– Слушаешь Thrice?

– А что ещё слушать. Браслет твой, что надо.

– И как тебе будущее?

– Я в прошлом, Тони. Из сорок шестого вернулся назад. Не в первый раз уже. Сейчас в Кирибати. Двадцать девятый, всё верно?

– Верно.

Тони смутился. Он и забыл, что находится в прошлом. Две тысячи сотый сдвинул весь график (весь трафик мысли – если тут трафик и всякие планы вообще уместны). Гомес поведал Джонни о будущем. Тот удивился:

– И зачем?

– Не знаю, Джо, всё заебало. Если где-то и будет лучше, казалось, то в сотом. Стране нужно время. Время, чтобы очухаться, прийти в себя от диктатуры и поумнеть. Чем больше времени пройдёт, думал, тем лучше.

– Но ты ошибся?

Да, он ошибся. Тони признал, что заблуждался и «русский путь» – это пиздец. Пиздец какой-то, но сейчас… Сейчас он тих, ему спокойней, почти не больно и его занимают простые вещи. А ещё занимают такие вещи, как пространство, время и точки, в каком-то смысле, пересечений виртуального и реальных миров. К примеру, в сотом тоже есть Джонни, он создан Тониной программой, но Джо-двойник из Кирибати, как ни крути, а в той же сети (с ним Генри Ослик и бог его знает какие герои ещё романов). Сеть, в свою очередь, реальна. Она вполне материальна в виде хранилищ банков данных, и реальные люди (люди из жизни) в теории могут к ним подключиться.

– Вот что занимает, – Гомес запнулся. – Был рад услышать, Джо. Ты с Викой?

– Взаимно, Тони. Вика здесь. Она и здесь, и там, вообще-то. В сети мы вместе, нам не скучно. Ты что-то спрашивал о Генри. Вам надо встретиться, короче. Попробуй с ним соединиться. Считай, что опыт. Пространство, время, пересечение миров, как ты сказал, – заметил Джо, и отключился.

– Ну, что, интрига? – спросила Эфи.

– Авантюра. Мы едем в Лондон, но сначала, если не против, в Кирибати. День или два. Море и солнце (зима достала).

– Там Джон и Вика. Скорее Вика, я права?

– Вполне возможно. Я скучаю. Не зря она в моём «Исходе».

– Ты ведь её совсем не знаешь.

Чем меньше знаешь, тем любимей, тут Гомес прав. Близость влюблённости помеха. Зато редкие встречи ей помогают. Создают впечатление скорых признаний, взаимной симпатии и грядущего секса.

Переместившись на Макин, и тем самым приблизившись к Ви, Тони, и точно, весьма охладел к ней. К тому же Вика его не узнала, как и Захаров (Митя Захаров – приёмщик брака в магазине компьютеров, а ныне директор «Виртуального клона»). Другая реальность, короче. Зато узнал Джонни. Джонни обрадовался. А что до Эфи, она и вовсе казалась на небе.

– Ну, наконец-то. У нас друзья и здесь тепло, – Локошту словно ожила. – С Викой непросто, но любопытно.

Достаточно голоса, пришёл Тони к выводу, представившись Ви и вступив с ней в полемику. Темы обычны: погода, политика, выборы, кризис, но слышать голос (любимый голос) было, как если бы снова влюбиться. Снова и снова сюда возвращаться – из книги в книгу – виделось чудом. Гомес стеснялся, и всё же со временем мозги и скромность пришли к компромиссу – он сделался проще: минимум мыслей, слова ни о чём – сексуальный туризм в цифровом приложении. В первый же вечер они обкурились и устроили пати, занявшись любовью – каждый со всеми. Ближе к рассвету Ви и Локошту кончили вместе.

Как мало надо для счастья людям, подумал Тони уже в постели, обнявшись с Эфи в бунгало Джонни и возвращаясь к сексу с Викой снова и снова. Снова, пусть мысленно и лишь по памяти, но осязаемо, чуя все запахи, тепло и контуры едва знакомой ещё вчера любимой Ви. Тут же и ревность: войдя в Россохину, он вдруг заметил, как Джонни больно, а он был счастлив. Несправедливо, конечно, и всё же: хотя бы на время Тони и Ви (маркетолог из «Клубов виртуальной причастности») соединились, пусть и отчасти повредив – потери, ясно, неизбежны – чудо влюблённости.

– И как тебе Ви? – спросил Джонни за завтраком (омлет, помидоры, ром-кола, кофе).