Спустя некоторое время Дени увидел дым, идущий из родного города. «Ночью было прохладно, вот все и разожгли огонь в печках,» – успокаивающе думал астор, но сердце его с неуверенной горечью понимало, что виной тому были совсем не домашние печи. Уже издали было видно, что город охватил пожар. Юноша протиснулся вдоль частокола, окружавшего поселение, и заглянул в ворота, сразу же с ужасом отпрянув назад. В его голове раздался голос Нона, из последних сил повествующий об утренней бойне. Теперь Дени увидел доказательства этим словам. Часть домов стояли в огне, и солдаты безуспешно пытались забросать пламя землей или залить водой из реки. На дороге повсюду виднелись матово-черные лужи крови, не успевшие высохнуть или впитаться в землю. Запах смерти, ядовитый и мерзкий, забрался юноше в нос.
Дени зажал рукой рот, чтобы не закричать. Он почувствовал, как сердце его сжала невидимая ледяная рука. Он почувствовал, что не может сдвинуться с места, что страх приковал его к земле. Дени заставил себя бросить еще один, последний взгляд в распахнутые ворота. Он увидел тела, собранные в кучу для сожжения – именно от них шел этот страшный запах. С этими людьми он только вчера говорил как ни в чем не бывало. Сейчас они лежали друг на друге в неестественных, жутких позах, израненные и изломанные… Дени не мог дышать. Вдали он рассмотрел, как несколько солдат выволокли на улицу последних асторов, кто оставался в живых. Это были старик со старухой, но юноша не мог понять, знакомы ли они ему. Стражники приказали несчастным лечь на одну из куч тел, чтобы не понадобилось их тащить, и безжалостно застрелили невинных. Если бы они узнали, что еще один астор наблюдал за ними из-за ворот в это время…
После этого хладнокровного убийства Дени со всех ног бросился бежать обратно к своему другу Рори. Теперь он верил в каждое сказанное Ноном Рыболовом слово.
Глава третья
Орнуэл, портовый город Авера
Около трех месяцев назад
Территорию королевства Орнуэл пересекали две довольно широкие реки, берущие свое начало на юге и впадающие в Северное море – Осмарк на западе и Ранкен на востоке страны. Портовый город Авера был построен как раз в месте впадения реки Ранкен в Северное море. Авера была вторым крупным портом на северном побережье Орнуэльского королевства после Доры и связывалась речным путем с Орнуэл-городом, столицей страны. Не только орнуэльские, но и торговые корабли из соседней Лоттерны также часто пользовались рекой Ранкен, чтобы доставлять свои товары на юг Орнуэла.
Авера славилась своим удобным положением. Она находилась всего в неделе пешего пути до границы Орнуэла и Объединенных королевств Лоттерны. Благодаря этому в Авере всегда можно было найти много приезжего люда, прибывшего ради одного из самых дешевых базаров на севере. Кроме того, со многими приграничными королевствами действовал «Пакт о ненападении и торговле», поддерживавший между королевствами свободную торговлю. Благодаря этому, Авера быстро разрослась за последнее столетие, пока не стала тем, чем была сегодня – грязным, шумным, переполненным людьми городом с самым высоким уровнем преступности во всем королевстве. И чем больше город погружался в беспорядок, тем сильнее ненавидели жители нынешнего правителя Аверы, графа Руфуса Фарона.
Если среди многочисленных благородных домов Орнуэла был один, которого боялись и которому завидовали все остальные, то это был дом Фарон. Бывшие заводчики лошадей, Фароны разбогатели во время Великого восстания гномов около века назад, продав в долг королевской короне около сотни крепких выносливых лошадей для конницы. Когда же после победы над восставшими гномами настал день уплаты этой немалой задолженности, корона уплатить не смогла, и хитрые коневоды пообещали простить долг – в обмен на благородный титул графа Аверы. Долго перешептывались благородные господа, глядя, как над старым графским поместьем в центре портового города поднимают новенькое знамя новорожденного благородного дома Фарон – черную голову коня на золотом фоне. Даже выбранный для герба цвет был призван напоминать жителям города и остальным благородным домам, что за богатства хранятся отныне в подвалах графского дома. Многие дворяне сочли факт дарования титула ничем иным, как попросту продажей, но открыто противиться королевскому решению не смели, боясь гнева не столь короны, как самих Фаронов, чье влияние сразу же распространилось на все королевство. Стоит приметить, что в первые годы своего правления Фаронов нельзя было назвать плохими господами – именно им Авера обязана своим ростом, однако именно из-за их бесконечной алчности и жадности город и погрузился во тьму преступности, бессчетных краж и разбоя. С малого детства отпрыски Фаронов воспитывались одинаково – им внушалось, что нет силы важнее денег, и что все средства хороши, чтобы эти деньги раздобыть. «От короля до раба – только лишь звон монеты» – гласил извечный девиз этого дома, означая, по сути, лишь одно – что даже сам король станет твоим слугой, стоит только указать нужную сумму. И Фароны жили в соответствии со своим девизом, не гнушаясь ничем ради власти и денег. Из коневодов они стали ростовщиками, из ростовщиков – работорговцами. Они занимались всем, что приносило прибыль. Поговаривали даже, что Фароны заведовали также и контрабандой золота, серебра и дорогих пород дерева, на торговлю которыми требовалось личное разрешение Королевского суда. Однако корона вынужденно закрывала на все глаза, не позволяя расследовать связь богатейшего благородного дома с расплодившимися по всей стране шайками контрабандистов, ибо Фароны всегда ссужали королевскому дому де Рейнов достаточные суммы, когда кто-то из графов смел бунтовать.
В шестьсот шестом году правление городом впервые принял Руфус Фарон, человек, в котором все худшие черты предшественников слились воедино. Он был скуп, жаден и себялюбив. Однако у власти он пробыл не долго – добрый король Лайонел, отец нынешнего принца-регента Магнуса, стремившийся улучшить жизнь в королевстве даже под страхом лишиться поддержки Фаронов, сменил Руфуса своим близким другом, молодым и энергичным Эрнестом де Маззаром. Следующее десятилетие кресло правителя занимал граф де Маззар, пока принц-регент Магнус не повернул решение отца вспять.
Словно государь ступил Руфус Фарон в старое графское поместье в Авере. То был жаркий летний день, и крестьяне собрались на небольшой площади, чтобы поприветствовать нового правителя, стремясь заработать его милость. Но не нищие крестьяне интересовали графа. С трудом выходя из своей кареты, он даже не удостоил их взглядом. Фарон спешил к приходским книгам, к казне графства. На следующий же день он поднял налог – отныне он забирал ровно половину того, что крестьянам удавалось продать на рынке. Совсем скоро он распустил созданные своим предшественником для поддержания порядка дополнительные отряды стражников, так как те непомерно дорого обходились казне графства, которую Фарон теперь считал своей собственной. Сам бывший граф Аверы Эрнест де Маззар оказался пленником в собственном доме вместе со своей дочерью и немногочисленными слугами без права покидать его стены – заключение, с котором тот, казалось бы, к сегодняшнему дню смирился. С тех пор Руфус Фарон держал в страхе весь обнищавший город и к нынешнему году заработал ненависть всего графства, и только один человек поддерживал правителя во всех, законных и противозаконных, делах. То была Рейвен Тейлгрим, шериф Аверинский.
Граф Фарон нервно вертел в трясущихся руках полученное этим утром письмо. Он тяжело дышал, будто лысая раскормленная свинья, усевшаяся на мягкие подушки кресла. Его толстые пальцы водили по сточкам, а мутные маленькие глазки бегали из стороны в сторону. На дорогой бумаге красивым витиеватым почерком стояли слова, читать которые правитель Аверы не желал. В ярости скомкал он письмо в кулаке и бросил на стол. В углу его рта выступила пена, а бельмо на левом глазу недовольно оглядело комнату в поисках слуги, стоявшего, как положено, у дверей.
