– Всего и побольше! Да, и пораньше, в одиннадцать я ухожу домой.

– Теран, ты замечательный друг! – воскликнула Юна. – Ты лучший!

Лен осудительно поднял бровь.

– Ты лучший? Серьезно? Теран, ты лучший, дай я тебя обниму, о мой милый старикашка. – Блеющий смех Лена можно было услышать только на пике смешанных эмоций, таких как сейчас: удивление и иронический припадок приправлялись нотками брезгливости.

Пытаясь сдержать смех, он прижал кулак ко рту. Его лицо в миг сделалось красным, из глаз посыпались искры, и блеянье сорвалось на громкий дикий хохот. Такой громкий, что Теран явно его услышал, а Юна обиделась, понимая, какая картина выстроилась в воображении Лена.

– Лен, у тебя все хорошо? – продолжил голос из браслета.

– Замечательно, просто… все хорошо. – Воздух громко вышел из легких Лена. – Так ты откроешь нам ворота?

– Идите, но за маршрут не уходить.

Вызов отключился и панель исчезла. Юна молча взяла упавшую сумку и пошла вперед. «Опять обиделась», – подумал Лен, но он терпеть не мог извиняться, зато знал как исправить эту глупую, по его мнению, обиду.

– Я вовсе не об этом подумал, – сказал он, взяв ее за руку, но Юна тут же отдернула ее.

– Да у тебя все твои мысли на лице написаны! Когда я слышу слово «похоть» я представляю твое выражение лица, да-да, вот как сейчас.

На этот раз степень обиды была значительной, остановив Юну, он уловил ее расстройство и встал перед ней, глядя в глаза. Лицо Лена всегда казалось ей завораживающим, ни на одном другом лице нельзя было увидеть больше гнева или упоения. Голубые глаза будто являли детскую чистоту несмотря на добавляющую лет щетину. Незнакомому человеку сложно было назвать его возраст, но легко было угадать настроение. Юна обожала его мимику и взгляд, и Лен, зная это, умел ими хитро пользоваться. Разве можно злиться на эти невинные, любимые глаза? Ему нужно лишь поймать легкий намек на ее улыбку, как в игре, и как только она отведет в сторону свои темно-карие глаза и движение губ будет поймано – игра выиграна. Вот так просто. «Моя девочка!» – горделиво подумал он, констатируя свою очередную победу.

Ворота у сада были высокими и непролазными, но к счастью, как и обещано, открытыми. Прямо за ними стояла полупрозрачная капсула с местами для четырех человек. Она похожа на круглый камень, гладкий и блестящий. На двери загорелся разрешающий сигнал, проход открылся и, пригнувшись, пара вошла внутрь. Капсула была очень неудобной, с широким проходом и жесткими сидениями. Стоять в ней можно было только сильно пригнувшись, и поручни в ней не были предусмотрены. Лен выбрал на панели нужный маршрут, и с темного потолка электрическими искрами стекла расцветка, оставив прозрачное стекло. Лен и Юна сели рядом поближе к носу перевозчика. Монорельс опустился перед капсулой и они медленно поехали вперед. Дорога была долгой: мимо скал, по мосту над озером и через серебристый лес.

– Там птица! Ну этот, с фиолетовыми крыльями.

– Где?! Я не вижу! – Юна соскочила с места и в наклонилась перед Леном, глядя в прозрачный потолок. – Мы уже проехали?

– Ага, проехали, ну ты можешь стоять, вдруг увидишь все-таки. Меня и этот вид устраивает. – кулон Юны болтался прям перед его глазами, но все самое интересное было за ним.

– Хватит пялиться, чего ты там не видел? – она подняла его лицо одним пальцем за подбородок и страстно поцеловала, как тут же увидела что-то синее в стороне и замычала, отрываясь от его губ. – Останавливай! Быстрее!

Лен потянулся рукой к панели и нажал на стоп. Капсула с грохотом затряслась и остановилась. Дверь открылась и они пошли, пробираясь через широкие кусты до низины с невысокими деревьями, ручьем и синими пятнами мохнатых люцилл. Они были с голову размером, с фиолетовыми отливами и пьянящим запахом. Лен предложил не идти на показ и остаться на поляне, Юна, подумав немного, согласилась. После пикника они сорвали самые большие люциллы и отправились домой под вечер.

            МАЙСКИЙ БЕРЕГ

Как хорошо, когда можно не торопиться и вставать с постели позже, чем это нужно было еще год назад. Правда, трудно назвать теплой и мягкой постелью лежанку в шалаше, да еще и без окон, и с огромными щелями между досок, за которыми творится невесть что. Поэтому Сэт ворочался на этой лежанке всю ночь и поднялся уже на рассвете.

Это было специфичное место – такое маленькое поселение в лесу, у самого берега моря. Изредка тут появлялись новые люди, но в целом постоянных жителей было не больше двадцати: одиночек, несколько пар, и были те, кто втроем делил все прелести жизни вдали от цивилизации и социального давления. Впрочем, все прелести, как успел заметить Сэт, за проведенные им тут три недели, это бесконтрольное употребление алкоголя, запрещенных веществ и отсутствие необходимости работать. Но люди в этом месте все же очень добрые и приветливые, и они совершенно бескорыстно пришли ему на помощь, когда кроме как в лес и уйти то было некуда.

Свое место постояльцы называли Майским берегом, так как почти все стекались сюда в мае и уезжали поздней осенью. Среди них была Мира – яркая особа, скрывающая от всех свой возраст, но по некоторым признакам можно было догадаться, что ей больше тридцати. Она сразу предложила беглецу свой шалаш.

Сэт был знаком с ней не больше недели, но ей, по всей видимости, этого было достаточно, чтобы настойчиво предлагать ему уехать вместе с ней в какой-то северный город, где пустовала ее квартира.

Предложений было валом, среди всего коллектива вольных во всем, в том числе соблюдении гигиены и отношении к собственной внешности людей, он выделялся ярче всех. Ему даже дали негласное прозвище Аполлон, за его атлетическое телосложение, светлые, слегка вьющиеся волосы и серо-голубые глаза. Сестры Ида и Майя шутливо просились замуж вдвоем, лишь бы, по их словам, каждый день видеть его улыбку и родить от него таких же красивых и милых детей. В самом начале все это смущало девятнадцати летнего парня, но проведя в этой компании множество веселых вечеров, он уже успел привыкнуть.

– Вот мы приезжаем сюда уже девятый год, а таких как ты тут раньше не было, – завела разговор Майя, подкуривая вторую за час сигарету.

Вдвоем они сидели у потухшего кострища, на прикатанных с берега больших камнях. Ночью тут было шумно: музыка, пение и танцы, домашнее вино и печеная картошка с рыбой. Сэт ушел спать немного за полночь, когда людей стало на его взгляд слишком много. А к утру осталась только Майя, будто не ложилась вовсе, и местный старожил, который старательно убирал раскиданный мусор и подчищал остатки одной найденной бутылки, плохо спрятанной кем-то.

Солнца еще не было видно, но ровная морская гладь уже переливалась под светом утренних лучей, пучки проросшей между камней травы были все покрыты росой, а в воздухе стоял свежий аромат соли и хвои. Июньские ночи еще были прохладными, а из теплой одежды у Сэта было подаренное ему одеяло, не самое чистое, но голые плечи прикрыть в самый раз.

– Не могу я так, это все здорово, но не мое. Ну, допустим, я доживу здесь лето, а дальше что? Как тут зимуют вообще?

– Знаешь, я разговаривала с Идой, и она мне по секрету сказала, что ради тебя осталась бы здесь и на зиму, и я с ней согласна, кстати.

– Я понял, к чему ты клонишь. – Засмущался Сэт. – Но все же я здесь временно, надеюсь.

– У тебя даже паспорта нет, работу будет сложно найти, жилье тоже. Или ты собрался с Мирой уезжать?

– Да не поеду я никуда. А кто тут на зиму остается?

– Ну, Рыжий тут уже лет пять живет, Нитья и Тото, ну те, побритые дети солнца тоже этой зимой оставались. Кстати, ты же про Рыжего и не знаешь ничего. Раньше был нормальный мужик, общительный такой, а в позапрошлом году приехали, он память потерял, не узнал никого, говорить будто разучился. Вот сейчас только вроде прогресс пошел.

– Ну он еще не старый, может инсульт был, – предположил Сэт.

– Да не, крышка слетела у него, – ответил пришедший со стороны моря загорелый темноволосый мужчина, по прозвищу Борода, хотя логичнее, как думалось Сэту, звать его Дреды. Он сел на соседний камень и отрезал себе большой кусок оставшегося с вечера арбуза. – Может отнесем ему? А то проснутся и налетят. Сейчас, часов пять уже есть, я думаю. А ты чего не ешь? Бери.