– Это твой моральный долг! Так правильно!
– А я не подписывалась на этот моральный долг. Как так получается, что я ни у кого ничего не брала, а уже всем должна?
– Если ты хочешь, чтобы люди были к тебе добры, если сама хочешь быть доброй – тебе придётся жить по этим правилам.
– Я не хочу такой доброты! Не такой ценой!
– За такие твои капризы придётся очень дорого расплачиваться. И твоя цена – одиночество.
– Это лучше, чем быть извечным должником всем и вся! – огрызнулась девочка.
– А как же долг перед матерью, которую ты должна спасти? Ему ты тоже предпочтёшь одиночество?
Это был удар ниже пояса. Пар знал, как болезненно Мия реагирует на подобную тему, но всё равно решил выйти из этого спора победителем.
– Это не долг, – понуро ответила Мия, – это моя цель. Это моя любовь. И никому я ничего не должна…
– И цель эта недостижима, пока ты не будешь меня слушаться. Ты должна следовать моим правилам, а не спорить с ними.
– А я не хочу следовать им – они глупые и непонятные.
– Но ты должна! Ведь если ты не станешь хорошим чистым человеком…
– А как я им стану, если я не понимаю этих чокнутых нравоучений? Ты говоришь, что старших надо уважать, но ругаешься с Гавроном. То ты говоришь, что о друзьях и близких нужно заботиться, то говоришь, что сама я от них взамен ничего требовать не должна. Сначала ты говоришь, чтобы я была во всем искренней, а потом учишь не говорить о людях дурное.
– Не просто не говорить – ты даже думать плохо не должна. Твои мысли должны быть настолько чисты, чтобы любой прочитавший их восхищался тобой.
– Эй, ты там чё, с дуба рухнул? Мои мысли? Я никому не дам залезать в мою голову. У меня могут забрать все мои игрушки, всю мою одежду, но так раздевать себя я не позволю!
– Ты должна!
– Я никому ничего не должна, – злобно заорала Мия. – Мои мысли – это единственное место, куда я прячусь от таких, как вы – от взрослых, считающих, что знают, как мне лучше жить.
– Не кричи на старших! – воскликнул Пар грозно.
– Почему не кричать? Почему я должна тебя слушать?
– Потому что я – твой учитель. И я тебе рассказываю, как правильно жить.
– А почему ты считаешь, что знаешь, как правильно жить?
– Потому что я много прожил и много пережил! Я знаю…
– Ну, так и рассказывай мне то, что ты пережил! Почему я вместо интересных историй должна слушать скучные правила, которые всё равно не понимаю?
– Это ты сейчас их не понимаешь. Но когда вырастишь…
– Когда вырасту! – уже не контролируя себя, Мия перебивала друга, предугадывая каждое его слово. – Когда вырасту – тогда пойму. Это ты хотел сказать?
– Именно!
– Но почему не сейчас? Почему не на словах?
– Это слишком сложно, – Пар, смотря на разгоряченную Мию, стал себя успокаивать, чтобы не натворить глупостей. По мере того, как возмущение отступало, к нему стало приходить понимание, что ситуация заходит в тупик, из которого будет сложно выйти и ему и его воспитаннице.
– Почему сложно? В чем сложность? Почему на все простые вопросы, на которые вы, взрослые, не хотите отвечать, вы говорите, что это слишком сложно? Почему вы, взрослые, чтобы быть всегда правыми, говорите в конце: «вырастишь – поймешь»? Может быть, вы просто боитесь правды?
– Ничего я не боюсь! – старался держать лицо Пар.
– Тогда ответь, почему вместо того, чтобы искать мою мать или спасать твою Юну мы сидим здесь, в богом забытой деревне и тратим время на эти «занудности»?
Мия смотрела на него полными ожидания глазами. Она хотела хоть раз услышать ответ на свой несложный вопрос не от учителя, а от друга. Честный ответ. Без изворотов и выкрутасов. И, может быть, Пар бы и ответил ей. Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли, он искал себе оправдания. Искал так долго, забыв про ждущую его девочку, что Мия решила, будто ее игнорируют, специально не отвечая на неудобные вопросы. Она ждала долго. Очень долго. Но когда она поняла, что в пучину забвения ушел не только ответ, но и сам вопрос, она забилась далеко в угол своей кровати и не проронила ни слова.
Когда стало смеркаться и на улицу стали выходить первые Мотыльки, холодный ветер вывел юношу из состояния транса. Поняв, что он натворил, Пар попытался заговорить с Мией, но всё было бесполезно. Девочка лишь плотнее забивалась в угол и накрывала лицо подушкой. Гостиная не запиралась, поэтому Мия не могла закрыться от своего друга в другой комнате, отгородившись ещё и дверью. Но построенная между ними стена была куда толще деревянной панели.
В тот вечер Мия не реагировала ни на что: ни на извинения, ни на рассказы, ни на шутки, ни на упреки, ни на приглашения на ужин. Она превратилась в угрюмую мягкую игрушку, которую бросили под кровать и забыли о ней.
Когда Пар ложился спать, он еще раз посмотрел на Мию. Её вид испугал его. В полумраке вырисовывалось каменное обездвиженное тело статуи, у которой были живые человеческие глаза. Эти глаза смотрели лишь перед собой, в одну неподвижную точку. Они были переполнены болью, обидой и отчаянием. Ни одной слезы не упало с этих глаз. Мия смотрела на толстую трещину на стене, будто пыталась заглянуть в неё, как в замочную скважину, за которой можно было найти понимание. Но нет, деревня была пуста, и за много километров вокруг не было ни тени понимания. Зато была плотная тень непонимания. Эта тень убедила себя, что утро вечера мудренее, что завтра всё пройдет и дало себе слово один день позволить подруге выспаться и не будить её так рано. Пар перевернулся на бок и забылся мёртвым сном, растворяясь среди миллионов других теней, заполнивших эту ночь.
А девочка всё так же неподвижно сидела истуканом, отделившись мыслями от тела, уйдя в свой мир, где не было той лютой зимы, которая приходила в пустынный поселок, заползая в брошенные комнаты и в брошенные души, заселяющие эти комнаты.
Огородить ребенка от зла – не значит защитить его. Не страшится зла не тот, кто от него спрятан, а тот, кто способен с ним бороться. Но чтобы бороться и победить своего врага – его надо знать. Знать и понимать. Это сложная и очень опасная тропа, ведь у всякого зла есть корни. И питаются эти корни не грязными помоями, а чистой грунтовой водой, мягким тёплым дождём, родником. Когда человек приходит к тому, что в основу зла входят самые светлые и чистые чувства, он может заблудиться в понятиях добра и зла. Ум человека и его несовершенная подчас логика могут сыграть с ним злую шутку, разбив базовые представления о том, что правильно. Но чувство добра даётся от рождения. Оно не постигается ни через книжки, ни через длинные уроки, ни через священные тексты – оно впитывается с молоком матери. Оно длинными струнами соединяет души с богом. И пока эти струны не порвались, на них нужно сыграть прекрасную, красивую мелодию, чтобы она гармонией отложилась в памяти ребёнка навечно. Но если в этой музыке будут звучать фальшивые аккорды, если за этот инструмент души сядет бестолковый болван, чувство прекрасного и правильно может исказиться, и тогда зло навсегда засядет в человеческом сердце.
Пару нужно было сыграть эту мелодию – красиво и достойно. Сочетая лояльность и строгость, не перебарщивая ни с первым, ни со вторым. Парню нужно было увидеть в девочке не просто ученицу, а человека, которого нужно было полюбить, который заслуживал этой любви. Ведь не случайно Дайтрий увидел в ней ту, кто сможет распознать зло, понять его и не стать для этого зла темницей. Волшебник увидел в ней тот фильтр, который способен вместить и задержать в себе всю проходящую через неё грязь этого мира, выпуская из себя только кристально-чистую воду. Но Пар не справился. Он решил огородить воспитанницу от зла, заперев в четырёх стенах. Но тьма все же нашла способ пробиться, она нашла тайный ход. Нет, не через щели или трещины в стене – через сердце учителя. Комплексы, страхи, неуверенность, боязнь потери и упорство на ложных ценностях – всё то, что было присуще Пару, посадило в девочке семя недоверия, которое способно было вырасти в древо зла. Всё это время юноша бился с невидимым противником, хотя настоящим противником был он сам. Ему нужно было выпустить всех чертей из своего замкнутого сознания и попросить у маленькой девочки помощи в борьбе с ними. Но гордыня и чувство собственного превосходства над ребенком не дали ему поступить правильно, и черти продолжали жить в темных углах его сознания. Эта тьма безликих демонов постоянно билась со светом внутри. Иногда побеждал свет, а иногда и зло разливалось чернильным узором. И сейчас, утром, контуры этих узоров были четкими, как никогда. Смесь черного и белого обрело свою форму – это было письмо. Белый лист бумаги, на котором детским, едва разборчивым почерком читалось: «Я очинь плоха учусь. Я панимаю, што с такой учобай я ни найду маму. Паэтаму нихачу, штобы этат грус лижал на тибе. Ушла искать маму сама. Пращай».
