Глядя на эти торчащие гвозди, мне вдруг захотелось удивить всех сидящих на крыльце женщин. Я решил, используя торчащие гвозди и дощечки, забраться по стене на крышу. Решил и полез, почти как альпинист. Вначале все шло хорошо. Я хватался ручками за верхние гвозди, а ножки ставил на нижние гвозди. Я был очень доволен своим подъемом, только жаль было, что женщины и мама не смотрели в мою сторону. "Но ничего, – думал я, – сейчас поднимусь еще выше, и меня сразу заметят".

Но когда я наклонил голову, чтобы определить, на какой следующий гвоздь поставить ножку, неожиданно в мой нос воткнулся гвоздь, и я от острой боли закричал на всю улицу. Подбежала мама и стала тянуть меня за ножки, чтобы снять меня со стены, но гвоздь в моем носу мешает, а я от боли еще сильнее кричу. Из моего носа хлыщет кровь прямо маме на руки, а она не знает, что предпринять, и кричит женщинам:

– Женщины, помогите! Позовите кого-нибудь из мужчин!

На зов женщин прибежал наш сосед, Ефим Драпкин, высокий здоровый мужчина. Он сразу понял в чем дело и, осторожно приподняв меня, снял меня со стены и поставил на землю. Вся рубашка у меня в крови, а из носа кровь так и льется. Мама подхватила меня на руки и побежала со мной в дом. Она положила меня на диван и долго прикладывала к носу смоченные в холодной воде тряпочки, а рядом стояли все соседки и давали маме советы.

Этот случай будет напоминать о себе в течение всей моей жизни…

Я уже рассказывал в предыдущей главе, что базары у нас бывали очень шумные и многолюдные, и что мы с братом бегали на базар ради зрелища. Вот и в этот раз мы отправились с братом на базар. Он держит меня за руку, а я почти бегом с трудом успеваю за его быстрыми шагами. Только мы пересекли наискось складскую площадь, как я увидел впереди себя лежащий на земле кошелек. Я рванулся от брата, чтобы поднять его, но брат крикнул: "Не трогай!" – и, крепко держа меня за руку, увлек в сторону от этого кошелька. Дойдя до угла Советской и Северо-Донецкой улиц, он сказал мне:

– Посмотри в противоположный угол. Видишь трех парней?

– Вижу, – говорю я.

– Это они нарочно подбросили пустой кошелек и ждут, когда кто-нибудь поднимет его. Как только это произойдет, они подойдут и будут кричать, что это их кошелек, и потребуют деньги, которые будто бы лежали в кошельке.

О таком вероломстве я еще никогда не слыхал. Этот случай меня просто ошеломил и остался в памяти на всю жизнь. После этого случая я никогда не решался поднимать кем-то утерянные деньги, хотя они, как нарочно, попадались мне довольно часто. Каждый раз, как увижу под ногами трояк, пятерку или даже десятку, у меня сразу всплывали в памяти те трое парней, ожидающие за углом падкого на находки человека, чтобы обманным путем обокрасть его.

Я уже рассказывал, что очень много времени я проводил на Днепре. Вы можете подумать: что тут особенного, если человек живет на берегу Днепра. Но не спешите с этим утверждением. Ведь на Днепре жили все мальчишки с нашей улицы, а на берегу Днепра они бывали редко. О чем это говорит? Это говорит о том, что он их не привлекал, в то время как я был от него в восторге. Я даже не мог представить, как бы я жил без Днепра, без его чистой прохладной воды, без его обросших кустарником берегов, без белых пароходов и быстроходных катеров, без высоких барж и сидящих почти в воде плотов с соломенными шалашами и кострами около них.

Но что особенно и больше всего меня привлекало – это лодки. Лодки были моей самой большой страстью на Днепре. В любой погожий день я мог часами сидеть на берегу Днепра около лодок, чтобы с появлением хозяина попросить лодку хотя бы на самое короткое время. Просить лодку, чтобы покататься, можно было только у наших соседей, потому что незнакомые владельцы лодок все равно откажут. А лодки были на нашей улице только у Ивановых и у Клетецких. У Ивановых разрешал мне брать лодку младший из братьев – Сашка. Зато старший брат отнимал ее. Появится вдруг над горой и кричит:

– А ну, поставь лодку на место!

И по этому крику я уже чувствовал, что никакие ссылки на Сашку не помогут, и я причаливал к берегу. У Клетецких разрешал мне брать лодку тоже младший из братьев – Семен, а иногда и Федя. Тут уж поездка на лодке была для меня более основательной и спокойной, хоть целый день катайся. Они только предупреждали, чтоб я далеко от берега не уплывал.

Маленьким я и сам боялся далеко ехать, тем более что управлял я лодкой какой-нибудь дощечкой или даже палкой. Весло мне тогда еще не доверяли. Но уже лет семи-восьми я смело бороздил воды Днепра вдоль и поперек. В это время Сенька разрешал мне брать вместе с лодкой и рулевое весло. Этого мне было достаточно, чтобы отправиться в «далекое» путешествие. Вниз по течению плыть было некуда. Там стоял мост через Днепр, а чтобы проехать под ним, нужно было иметь специальное разрешение. Эти разрешения, конечно же, были не для детей.

Я отправлялся вверх по реке к таинственному Старику – это небольшое озеро, стекающее в Днепр. О нем шли разные разговоры. То ли это было старое русло реки, то ли один из рукавов Днепра, то ли обыкновенное озерцо. Вода в нем была всегда холодная, как лед. Это подтверждало мнение, что на дне этого озера бьют из-под земли холодные ключи. Возможно, что это озеро образовалось именно благодаря ключам. Вход в Старик со стороны Днепра был мелким, мне по грудь, но проехать туда было довольно сложно из-за сильного встречного течения, что было мне не под силу.

Но я нашел выход. Вначале я переезжал на ту сторону реки и там поднимался вверх против течения вдоль обрывистого берега, подталкивая лодку так, чтобы она не отошла носом от берега. Иначе сильное течение развернет лодку в обратную сторону и понесет вниз. Надо было быть очень осторожным. Достигнув входа в Старик, я вылезал на берег и тянул лодку за цепь. Пройдя горловину, я опять садился в лодку и спокойно отдыхал. Вода здесь была почти стоячая, и не надо было опасаться, что тебя куда-нибудь снесет.

В окруженном лозняком Старике царила тишина и благодать. Как будто я очутился в заколдованном месте. На поверхности воды плавали большие и маленькие желто-зеленые и бурые листья, круглые и остроносые, а среди них – желтые и ярко-белые цветы. Их называли по-разному: кто чашечками и лилиями, а кто кубышками и кувшинками. В тихую погоду, когда вода не нарушается рябью, вода здесь настолько прозрачная, что с лодки видны простирающиеся до самого дна двухметровые стебли листьев и цветов, будто лианы свисают в тропическом лесу. Мелкие рыбки шныряют между ними, совершенно не нарушая спокойствия воды, как в аквариуме.

Сколько бы раз я сюда ни приезжал, меня каждый раз охватывало необъяснимое блаженство от этого уголка покоя и красоты. Только один раз я был разочарован, посетив этот чудный уголок. В один из тихих вечеров, когда воды Днепра блестят как зеркало, и река кажется совершенно неподвижной, я надумал съездить в Старик за белыми кувшинками.

Когда я забрался, наконец, в этот залив, то был очень недоволен тем, что не увидел ни одного белого цветка на поверхности воды. "Кто-то побывал здесь до меня, – подумал я, – и слишком жадно очистил от цветов весь залив". С досады я сорвал один нераспустившийся цветок как доказательство того, что я здесь был. Пришлось возвращаться домой ни с чем. Но как я был удивлен, когда дома мне объяснили, что белые цветы на ночь закрываются. Подумать только! Какое чудо: ночью цветы спят под водой, а с восходом солнца – пробуждаются и выходят над поверхностью воды. После этого я уже не мог их больше рвать. Теперь, когда я бывал в этом уголке, я просто любовался их приятной и спокойной красотой.

В один прекрасный летний день я решил отправиться в более длительное путешествие. Когда я смотрел с нашей горы на заднепровский луг, особенно весной и осенью, когда луг освобождался от высокой травы, то видел верхушки обрывистых берегов, извилисто уходящих до самого леса. Это русло небольшого притока Днепра Комаринки. Говорили, что начинается он где-то в лесу и несет свои прохладные воды на протяжении всего нескольких километров. Впадает он в Днепр у самого моста, образуя широкое полукруглое устье большой глубины. Издали Комаринка казалась таинственной речушкой, и я мечтал просмотреть ее путь вблизи. В ее устье я много раз бывал на лодке, а подняться вверх по ее течению опасался. И опасался я не за себя, а за чужую лодку: вдруг кто-нибудь отберет ее у меня. Много раз я звал с собой моего соседа Бориса Драпкина, но он почему-то все время отказывался ехать туда, хотя был на несколько лет старше меня. А мне шел тогда восьмой год. Конечно, одному боязно пускаться в такую даль, но любопытство все же взяло верх над разумом.