— Раз так, значит… — король вздохнул. — Наверно, нужно объявить его погибшим.

— Но ведь тело не нашли. И следов его тоже не нашли.

— С телом могло статься что угодно, — отрезал король. — Принц исчез. Никто не знает, где он, больше недели. У меня нет сомнений. Это очередная трагедия, — он обратился к гонцу. — Пока Вы здесь, донесите об этом всем. Нужно расширить семейный склеп.

Гонец поразился тому, с какой холодной головой об этом говорит Его Величество, и покорно ринулся исполнять приказ. Он подумал, что король лишился многих детей, и его сердце покрылось камнем, что ему было тяжело и он привык к этой боли. Но гонец, ничего не знающий об этой семье, был кардинально неправ.

А Сейла писала. Одно письмо — одна фраза. Два письма — две фразы. Три письма… Она отрезала клок своих волос и завернула в конверт на удачу. И продолжила писать. Перья ломались, чернила кончались, пальцы болели от мозолей. Её почерк становился едва различим, потому что она писала быстро и резко. И почему-то слёзы капали на бумагу. Почему-то надежда капля за каплей перетекала в жгучее и беспросветное отчаяние. И, когда бокал наполнился, она остановилась. Оглядела свои дрожащие руки, кучу потраченных перьев и исписанной бумаги. Зря исписанной! Потому что она опрокинула письменный стол в гневе и закричала так громко, как только могла. Слёзы градом хлынули и затуманили взор, и она стала сгребать письма в руки и бросать их в огонь одно за другим. Когда прошлые ещё не сгорели, она уже заталкивала новые прямо так, наплевав на ожоги. И не прекращала кричать. Потому что наконец слишком ясно осознала, что письма не дойдут до адресата.

Сбежавшиеся на крик слуги не понимают, что происходит и почему принцесса Сейла бьётся в ужасной истерике. Они шокированы от того, что она ведёт себя почти так же, как королева Эдея, и даже не знают, как к ней подступиться. Бумага вываливается из камина и разгорается, поэтому слуги занимают себя тушением пламени в покоях, нежели тушением пламени Сейлы, боясь даже подступиться к принцессе. А она вспоминает всех своих старших братьев и их бледные лица в гробах и саванах, которые она сопровождала в последний путь. Плач плакальщиц и безразличие прочих. Шейн не должен был стать очередным. Сейла любила его сильнее всех. Верила в него и ему. Он должен был стать «тем самым», а не «таким же».

Она прекратила кричать. Огляделась. Слуг испугало её мокрое, заплаканное красное лицо и выступившие вены, полопавшиеся сосуды в глазах. Они только что потушили потенциальный пожар. Пепел ринулся с ветром и остался у неё в волосах. Она сняла его и смотрела так, словно белый снег выпал посреди жаркого лета. Слуги были ошарашены. И поэтому они не успели среагировать прежде, чем Сейла упала в обморок на холодный и твёрдый пол.

***

Несколько часов назад Нил сам похоронил Стеллу. Юный принц никогда не думал, что ему в этой жизни доведётся рыть могилу. Однако чего только не случается. Он всё делал будто в трансе. Ещё тогда, когда её тело остыло, он сутки сидел рядом с ней, держа за руку, всё ещё не до конца веря в то, что её больше нет. Что живого человека, которого он любил всем сердцем, теперь следует называть просто «телом». Он не выронил ни одной слезы больше, потому что считал, что рано оплакивать, что это какой-то ужасный сон, и завтра с утра всё станет прежним. Но на следующее утро стало только хуже. И он понял, что так будет продолжаться. Поэтому ему понадобилось много сил, чтобы взять себя в руки и найти лопату.

Всё должно было быть не так. Они должны были сбежать и прожить жизнь, полную радости, состариться вместе и вместе покоиться в этой земле. Их дети и внуки должны были похоронить их рядом, чтобы они были неразлучны и в загробной жизни. А не вот это. Ржавая лопата, всеми забытая деревушка, одиночество и жгучая боль внутри. В конце концов, никто даже и не узнает о том, как она умерла. Много ли тех, кто знает, как она на самом деле жила? Знает ли об этом сам Нил? Уже не имеет значения. Он один.

Точнее, он остался наедине с алкоголем. И ему так даже спокойнее. Из его сердца вырвали огромный кусок с корнем, и теперь остаётся лишь заполнить его тем, что есть под рукой. Может, стоило послушать её, когда она просила его уйти. Но если бы он так сделал, он бы никогда себе этого не простил. А теперь у него не осталось ничего. Он покинул замок и действительно свято верил, что навсегда. Но теперь ему, право, больше некуда идти. А отстраивать заново сожженный мост долго и хлопотно. И, по правде говоря, сейчас он меньше всего хотел возвращаться обратно. В «дом», который никогда для него таковым не был. Он хотел вернуться туда, где его всегда ждали. Но того дома больше нет. Как и той, которая ждала.

Нил вскинул голову и посмотрел в стальное небо, а потом на землю, такую далёкую и близкую одновременно. Порою ему приходилось, сбегая от стражи, прыгать из окна в окно, по крышам. Тогда крыши спасали его — теперь же станут его концом. Звон стекла, что упало с высоты. Нил от скуки сбросил пустую бутылку, и она разлетелась на осколки, как его самоконтроль, прямо внизу. Он сделал шаг. А что ещё остаётся? Боль, отчаяние, бесконечная усталость, скорбь и разочарование? У него больше нет ни одной причины жить. Хотя она, конечно, хотела бы, чтоб он жил. Но он всегда был тем ещё эгоистом. Ещё шаг. Хватит духу — и последний будет решающим. Нил вглядывался в землю, будто искал в ней какого-то утешения или сочувствия, но она словно насмехалась над ним, медленно переваривая внутри его дорогую Стеллу. И его переварит, такая беспощадная и беспристрастная. Зато он сейчас нанесёт ей удар. Едва ощутимый, но всё же — удар. И тогда они будут вместе — он, эгоистичный и безалаберный принц, и она, падшая женщина, открывшаяся только ему одному. Вместе навсегда.

Не успев сделать последний шаг, в своих затуманенных мыслях Нил не сразу сообразил, что слышит что-то. Громкое и ритмичное, что отзывается у него во всём теле, как стук собственного разорванного в клочья сердца, только намного, намного тяжелее. Он задержался, чтобы прислушаться. Это был тревожный звон скорбных колоколов.

— Ну и чудо! Я пока ещё жив, а меня уже оплакивают, — он горько засмеялся.

Ах, эти чёртовы колокола. Он слышал их каждый чёртов раз с тех пор, как началась эта душераздирающая война. И каждый день ему было страшно проснуться с утра от этого звона, чтобы узнать, что снова кто-то умер. Стало всё равно после третьего раза, что уж там. А теперь посмотрите — вот он — такой же, уже практически живой призрак. Мертвец с горячим телом и дыханием. Но уже оплаканный заранее. Да…

Он постоял с минуту, а потом его лицо исказилось, и он сразу же протрезвел. Колокола били по члену королевской семьи. Но не по нему. Он обернулся и посмотрел на замок, что возвышался вдалеке. Такой неприступный и нависающий над головой, словно чёрная грозовая туча. Он всегда пугал Нила своей грандиозностью, когда он возвращался туда. Но теперь пугал ещё сильнее. Потому что он понял, о чём возвещали колокола, и ринулся туда, даже ни секунду не раздумывая, хотя и считал, что больше не станет этого делать. Он никогда не ладил с семьёй, как и семья не ладила с ним. Но больше никого не осталось. Не успел он оклематься - и не сумеет это сделать больше никогда - как снова над его головой нависло слово «смерть». Только чья?

Он бежал всё по тем же крышам. Пошатывался от алкоголя. И совершенно не боялся сорваться. Хотя он бы сейчас, наверно, стал сожалеть об этом, если бы умер, не узнав истину. За ним было не угнаться. Нил просто хотел поскорее убраться от той злосчастной деревушки. А потому до замка добрался за считанные минуты, но вот стражники у ворот преградили ему дорогу.

— Как смеете вы? Знаете ли, кто я такой? — возмутился он.

Стражники переглядываются и дружно кивают. Нил сгибается, чтобы отдышаться после бега, но всё же смотрит на них свысока. Переводит взгляд на ворота, которые наглухо заперты. Пожалуй, он поспешил, стоило пойти старым проверенным путём через стену, подвалы или тайники, а не вот так вот прямолинейно, через главный вход.