***
Раствориться… стать сразу и ничем, и всем – блаженство! Не радость, не счастье, нет, тихое блаженство. Ощущать, как разжимается невидимый кулак, к которому ты привык настолько, что перестал его замечать – а он, оказывается, был! – и отпускает тебя, устав держать в своей жесткой ладони. И в этот самый, бесконечный миг, когда свобода небытия уже почти несла его в невесомое и безмятежное никуда, снова послышался крик:
– Ратоми-и-р!..
И исчезло куда-то, сгинуло, спугнутое им, хрупкое, как еще не начавшийся сон, блаженное равнодушие и беспамятство. Вновь Ратомир был сам по себе, а озеро, почти принявшее его в себя, само по себе. И он вновь ощутил его сопротивление. Сомкнувшиеся над головой воды упруго держали его, не давая ни вздохнуть, ни сделать шаг. И он напрягся, он рвался изо всех сил наружу, туда, откуда слышался крик, и где нужна была его помощь.
Он вынырнул, выгреб, преодолел и сделал вдох, едва не разорвавший легкие. Он открыл глаза.
***
– Ну, вот и все, – сказала старуха, – теперь – все. Жить будет.
***
Кто раньше жил в этой избушке, затерявшейся среди глухого леса посреди поляны, летом, наверное, полной цветов, а сейчас засыпанной снегом? Монах-отшельник? Охотник? Лесоруб? Хотя это – вряд ли. Лесорубы не живут в одиночку. Лес рубить – дело трудное, шумное и требующее компании. Но, кто бы тут не жил, сейчас его тут не было. Но избушка была цела, целы были дверь и окна, затянутые пленкой – бычьим пузырем, наверное. Цела была печь, растопив которую, неопытная Принципия напустила дыму. Но, в конце-концов, печке надоело капризничать, и сейчас на ней стояли два котелка. В одной варилось мясо, другой же был предназначен для чая.
Посуда тут тоже нашлась, чем Принципия, мысленно попросив у неведомого хозяина разрешения, и мысленно же получив его, и воспользовалась.
Пафнутий был снаружи. Эти хоромы были ему не по размеру, да и не нуждался он в крыше над головой. Драконы живут на воле.
Ах, как же было славно лететь, сидя на его длинной, удобной шее, и держась одной рукой за рог – один из двух, растущих сразу за головой, а другой прижимая к себе младенца. Она вспомнила, как она назвала его – Геркуланий. Красивое имя. И он, когда вырастет, будет красивым. Как и положено Геркуланию.
Кое-чем она запаслась еще там, в том селе, где она встретила Пафнутия. Ну, или он нашел ее – какая разница? Народ разбежался, побросав то, что собрал в дорогу. Так что соль, крупа, хлеб, чай – все это у нее было. А когда кончится – да стоит ли об этом думать?
Они летели долго, и она замерзла, а маленький Геркуланий начал плакать. Пришлось искать место для посадки. Вот эта полянка с домом на ней и подвернулась. И подвернулась очень удачно. А Пафнутий отлучился и вскоре принес целого теленка. Принципия, уже вспомнившая навыки обращения с кухонной утварью, полученные еще там, в гостях у магов в Караван-Талде, отрезала себе мяса. Остальное оставила Пафнутию. Он такой большой, ему надо много.
– Пафнутий, – позвала она, не открывая рта, произнося имя друга мысленно, оказывается, можно и так!.. – Пафнутий, как ты? Ты еще тут? Не улетел?
– Нет, – отозвался Пафнутий, и она поняла его лучше, чем если бы он кричал с улицы, – я пока еще не поел. Сейчас поем, потом посплю. Но ты не волнуйся, у меня сон чуткий. А если что – зови. Я услышу.
– Пафнутий, а мы куда-нибудь полетим? Дальше?
– А что, тебе тут не нравится?
– Нет, почему? Тут мило.
– По-моему, – сказал, подумав, Пафнутий, – неплохое место. И меня тут никто не увидит, и дом хороший, не землянка какая-нибудь. А если что надо – слетаем, возьмем.
– Куда?
– Да куда угодно. Люди, ты же видишь, пугаются и убегают. Бери, что надо.
– Но, так же нехорошо.
– Не знаю. Я же теперь дракон, а у драконов именно так и принято. А ты что предлагаешь?
– Тоже не знаю, – вздохнула Принципия. Она и правда не знала. Денег у нее не было, совсем, ни гроша, а жить-то как-то надо же было. – Не знаю, Пафнутий. Найти бы кого-то из своих. Дворец, ты говоришь, сгорел…
– Ну да, – в голосе Пафнутия, если то, что слышала Принципия, можно назвать голосом, было раскаянье, – так получилось. Я же уже говорил…
– Да-да, Пафнутий, я помню. Ты еще был не ты, ты еще ничего не осознавал. Я помню, ты не думай. Я же не в упрек, я просто думаю, что отец не мог сгореть там. Не такой он человек, чтобы просто взять и сгореть.
– Надеюсь, – буркнул Пафнутий. Разговор ему начал переставать нравиться. Мало того, что он отвлекал его от еды, так еще и вызывал чувство вины. И дворец-то он сжег, и пол Миранды, понимаешь…
– А ты знаешь, Пафнутий, – продолжала неугомонная Принципия – а что? Мясу еще вариться и вариться, – мне пришла в голову мысль. Насчет тебя. Сказать?
– Скажи, конечно, – согласился дракон, – не таи в себе. Говори прямо, что думаешь. Мы же друзья?
– Ну, да… так вот, ты, чем просто так летать, мог бы быть очень полезен. Ты же можешь заменить целую армию. Представляешь? Поступай на службу. И тебе будет хорошо, о тебе будут заботиться, не надо будет искать, что поесть, и государству. Как ты думаешь?
– Государству? Какому? Амирану, что ли? Так, похоже, его уже и нет.
– Глупости! Подумаешь, дворец сгорел. Новый построим, лучше того. Лишь бы отец был жив и Ратомир. И все образуется, вот увидишь! А если и ты еще немного поможешь…
– Ну, и как ты себе это реально мыслишь?
– Надо отца найти. Где он, там, значит, и государство.
– А как?
– Не знаю, может так?.. Сверху?
– Сверху не видно ни черта, а народ сразу разбегается и прячется. Или начинают стрелами пулять.
– Ничего, найдем!
Найдем, – повторила она уже про себя, и Пафнутий ее не услышал. Он снова принялся за трапезу.
А принцесса потыкала ножом в кусок мяса в горшке, и, сочтя его достаточно сварившимся, всыпала туда крупу. Она тоже хотела есть. И сейчас именно это было главным, как и то, что тряпки, в которые она заворачивала Геркулания, давно пора было постирать. И поспать самой…
А государство – ну, государство, оно и подождет чуть-чуть. Ничего с ним пока не случится.
5
Сутки вынужденного отдыха были восприняты как самим Алефом Йотом, так и его попутчиками весьма благосклонно. Поесть, выспаться, вообще отдохнуть – это было прекрасно. Так бы всю жизнь. Но, увы, идеал недостижим, и скоро им снова в дорогу, может быть – в бой. А куда, зачем, с кем – это им скажут завтра. Пока же можно думать только о хорошем.
Как и у всего вообще на свете у того, что мы называем «завтра», есть две стороны – хорошая и плохая. Хорошо то, что это самое «завтра» наступит аж завтра, ну, а плохо – плохо то, что «завтра» неизбежно превращается в «сегодня», а потом и в «сейчас».
И когда это «сейчас» наступило, в наушниках раздался голос:
– С кем я говорю? – Поинтересовался голос.
– Алеф Йот, к вашим услугам, – и, чуть не забыв, добавил:
– Прием.
– Хорошо, – согласился голос в наушниках, – тогда слушайте меня внимательно. Это не господин Софрон. К сожалению, господин Софрон говорить с вами не может, он ранен. Он продиктовал мне то, что я вам сейчас зачитаю. Сразу должен предупредить, переспрашивать меня бесполезно. Того, о чем идет речь, я не знаю. Это должны знать вы. Вы готовы? Прием.
Час от часу не легче. Софрон ранен. Ладно, об этом потом, сейчас – что он там…
– Готов. Прием.
– Итак, первое и главное, что вы должны сделать. Ваша задача всеми возможными силами и средствами продолжить обеспечение программы «Черная дыра». Невзирая ни на что эта программа должна осуществляться. Это сейчас самое главное. Пусть все рухнет, но это должно оставаться в том же виде, как было. Понятно? Прием.
– Понятно. Прием.
Алеф знал, о чем идет речь. Обеспечение магов в Караван-Талде продовольствием и прочим, что необходимо для того, чтобы они могли там жить и охранять мир. Вот только как? Сейчас-то?..
