— Алмаз, милый, так не пойдёт. Успокойся, прошу тебя.

— Со мной уже всё хорошо, — отозвался мальчик. — Уже ни капельки не страшно, честное слово, Царица. Позволь мне остаться тут, и я больше не буду бояться.

— Здесь ветер свирепствует в полную силу, малыш.

— Не беда, если ты будешь меня обнимать, — ответил Алмаз, устраиваясь поудобней у неё на руках.

— Да ты храбрец, однако! — воскликнула Царица, крепче прижимая мальчика к груди.

— Нет, — отозвался тот, — вовсе нет. Разве это я храбрый? Просто у тебя на руках совсем не страшно.

— Может, ты всё же заберёшься ко мне в волосы, как в прошлый раз? Там не будет дуть, не то что здесь.

— Царица, пожалуйста, можно мне остаться? Ты не представляешь, как хорошо прижаться к тебе, даже на самом сильном ветру. Да это в тысячу раз лучше, чем сидеть позади тебя, пусть там и нет ветра.

— Тебе точно здесь удобней?

— Не знаю. Кажется, я теперь понимаю, что есть вещи поважнее удобства.

— Ты прав, действительно есть. Хорошо, оставайся впереди. Ветер, конечно, будет дуть, но не слишком сильно. Я удержу тебя и одной рукой, а другой мне вполне хватит, чтобы потопить корабль.

— Милая Царица, зачем ты говоришь такие ужасы?

— Мой юный друг, я всегда выполняю то, о чём говорю.

— Так ты на самом деле собираешься потопить корабль?

— Да.

— Это не похоже на тебя.

— Почему ты так решил?

— Ну как же! Одной рукой ты ласково обнимаешь маленького мальчика, а другой топишь корабль? Нет, такого быть не может.

— Которая из двух — я? Ведь двух меня быть не может?

— Не может, «двух меня» не бывает.

— Тогда кто же из них — на самом деле я?

— Дай подумать. Наверное, тебя всё-таки две.

— Ты прав. Именно так. Скажи, можно ли знать то, чего не знаешь?

— Нельзя.

— Тогда какую меня ты знаешь?

— Самую добрую на свете, — ответил Алмаз, прильнув к Царице Северного Ветра.

— А почему я к тебе так добра?

— Не знаю.

— Ты сделал что-то хорошее для меня?

— Нет.

— Выходит, я добра к тебе потому, что так решила.

— Наверно.

— А почему я так решила?

— Потому что… потому что… потому что захотела.

— А почему я захотела быть к тебе доброй?

— Не знаю. Может быть, потому что это хорошо?

— Именно. Я добра к тебе потому, что хочу поступать хорошо.

— А почему с другими людьми ты не такая?

— Не знаю. А разве с ними я другая?

— Я тоже не знаю. Ты ведь с ними другая?

— В том-то и дело, что нет.

— Ну вот опять, — сказал Алмаз. — Я не понимаю тебя. Вроде бы совсем наоборот…

— Возможно, но рассуди сам. Ты ведь знаешь меня добрую, да?

— Да.

— А другую меня?

— Не знаю. И знать не хочу.

— Хорошо. Значит, другой меня ты не знаешь. А той, которую знаешь, ты веришь?

— Ещё бы!

— И уверен, что двух меня быть не может?

— Конечно.

— В таком случае я, которую ты знаешь, и я, которую ты не знаешь — это одна и та же я, иначе меня будет всё-таки две.

— Вроде бы так…

— Получается, что я, которую ты не знаешь, такая же добрая, как я, которую ты знаешь.

— Получается, да…

— Я тебе скажу больше: так оно и есть на самом деле, хотя часто выглядит наоборот. Что есть, то есть. Спросишь ещё что-нибудь?

— Нет, нет, милая Царица. Я всё понял.

— Что ж, тогда вот тебе ещё один вопрос. А вдруг я, которую ты знаешь, такая же злая и жестокая, как та, другая?

— Быть этого не может! Ты ведь добрая.

— А вдруг я притворяюсь, чтобы потом сотворить что-то ужасное?

Алмаз прижался к ней изо всех сил и закричал:

— Нет, нет, Царица, не может быть! Я не верю! Не могу, не хочу, не буду в это верить. Я лучше умру. Я люблю тебя, и ты любишь меня, иначе я бы тебя не полюбил. Ты не смогла бы притвориться такой доброй и красивой, если бы ты и вправду не любила меня и всех остальных. Нет, конечно, нет! Потопи сколько хочешь кораблей, я и слова не скажу! Только… можно, я не буду смотреть?

— Что ж, это другой разговор, — произнесла Царица Северного Ветра и взмыла ввысь, крепко обнимая мальчика. Тучи разразились новым раскатом грома и ослепительной молнией, словно приветствовали её. На мгновение Алмазу показалось, что он несётся в океане сверкающего пламени; а уже в следующую секунду вокруг него змеиным клубком вились ветры. Царица мчалась сквозь чёрные тучи и серый туман, и ветер придавал им самые причудливые формы, то закручивая водоворотом, то переплетая между собой, то раскидывая по сторонам и унося прочь. Алмазу чудилось, будто сам ураган обрёл очертания и кругом неистовствует серый и чёрный ветер. Он то ослеплял, бросаясь в глаза, то оглушал бешеным рёвом. Прогремел очередной раскат грома, и Алмаз догадался, что столкнулись волны воздушного океана, торопясь заполнить место, оставшееся после молнии. У Алмаза перехватило дыхание — налетевший порыв ветра унёс воздух с собой. Но гроза больше его не пугала.

Чуть переведя дух, он принялся смеяться, ведь рука Царицы крепко обнимала его. Мне не по силам описать всё, что увидел Алмаз той ночью. Приходилось ли тебе, мой юный друг, когда-нибудь видеть, как огромная волна с рёвом устремляется в узкую расселину? Если ты хоть раз это видел, ты мог заметить, что вода мчится сразу во все стороны, а отдельные струи даже бегут вспять. Большую суматоху увидишь, разве что, в перепуганной толпе. Нечто похожее выделывал и ветер, только в тысячу раз быстрее, и оттого казался диким и необузданным. Он извивался, бросался вперёд, сворачивался клубком и замирал ненадолго, затем снова метал и бушевал, — в своём неистовстве он мог сравниться лишь с человеческими страстями. Алмаз заметил, что вокруг то и дело мелькают волосы Царицы Северного Ветра. Иногда он с трудом отличал их от черноты туч, а временами ему чудилось, будто и тучи, и туман сотканы из её бесконечных волос, разметавшихся вокруг в причудливых переплетениях. Мальчик почувствовал, как ветер ухватился и за его волосы — мама их почти не стригла — и он сам вдруг стал частью бури, питая её силу. Но он был надёжно укрыт на груди Царицы и лишь изредка, когда случалось налететь особенно яростному вихрю, осознавал истинную мощь бушующей стихии, сквозь которую он летел, уютно устроившись в самом её сердце.

Вообще же Алмазу казалось, что они с Царицей неподвижны, а вся борьба и сумятица кипит вокруг них. Вспышка за вспышкой освещали свирепствовавший хаос, окрашивая призрачное поле битвы в жёлтый, синий, серый и тёмно-красный цвет, а гром, раскат за раскатом, вёл счёт нескончаемым потерям. Но Алмаз был уверен, что и Царица, и сам он замерли без движения, лишь её волосы разлетелись по сторонам. Однако всё было не так. Они неслись к морю со скоростью бури.

Не буду дальше рассказывать о том, что невозможно описать словами, — неблагодарней занятие сложно придумать.

Моря видно ещё не было, когда Алмаз заметил, что волосы Царицы Северного Ветра стали мягко опадать вокруг него.

— Буря кончилась, Царица? — спросил он.

— Нет, Алмаз. Я лишь жду подходящего момента, чтобы спустить тебя вниз. Ты ведь не хотел смотреть, как утонет корабль, вот я и ищу, где можно оставить тебя до моего возвращения.

— Ой, спасибо, — воскликнул мальчик. — Жалко, конечно, с тобой расставаться, но мне, и правда, лучше не видеть, как он пойдёт ко дну. Люди станут кричать и плакать, и я боюсь услышать их вопли.

— Да, на борту довольно много пассажиров, но, сказать по правде, Алмаз, я не так уж волнуюсь о том, что ты можешь услышать. Я опасаюсь другого: ты слишком долго не сможешь потом выбросить эти крики из своей маленькой головки.

— Но как ты сама сможешь вынести такое, Царица? Ведь у тебя доброе сердце, я точно знаю. Я больше никогда не стану в этом сомневаться.

— Что ж, я расскажу тебе, как, малыш. Всегда, сквозь любой шум, даже сквозь рёв бури, которую я сама вызываю, — всегда вдалеке я слышу пение. Не знаю, откуда оно раздаётся или что означает, оно едва уловимо, точно до меня доносится лишь аромат музыки, плывущий на огромных океанских валах из другого мира в наш, туда, где я устраиваю бурю. Это пение и даёт мне силы вынести вопли с тонущего корабля. Если бы ты смог услышать его, ты бы меня понял.