Это случилось в самом конце апреля, в четверг. Было тепло. Пыльные дороги омывались косыми струями первого в году «настоящего» дождя. По-весеннему раздетые девушки торопились укрыться от нежданно налетевшего вечернего ненастья, очень быстро погасившего прекрасный закат; сверкая гладкими ножками и оглушая округу каблучками, они поодиночке и стайками почти бежали по улице, то и дело, перепрыгивая уже успевшие скопиться местами лужи. Под козырьком дома напротив, крепко обнявшись, целовалась молодая парочка, совсем ещё школяры. В ином случае я бы им искренне позавидовал, но мне было не до того. Я стоял под своим козырьком у входа в «Кубик», курил, а внутри тем временем разворачивалось моё персональное ненастье.

…Худого усатого персонажа лет сорока, очень похожего на Влада Листьева, я приметил восемь дней назад. Он был один, я тоже. «Матёрый дядя, – понаблюдав за ним, подумал я, – такого по чесноку не обломишь». Показушно закатив от борта в дальний угол (а я был уверен, что он искоса наблюдает), я демонстративно небрежно бросил кий на стол и направился к бару.

– Ещё полтишок «Саузы», – сказал я Нике и, понизив голос, добавил, – смотри на меня и улыбайся, будто я с тобой заигрываю. Это что за таракан здесь завёлся?

– Странный. Третий вечер кряду приходит. Всегда один. Гоняет строго полтора часа и уходит.

– А странность в чём?

– Не пьёт, не курит, телефон из кармана не достаёт. Женат, по крайней мере, кольцо носит. Сыграть никому не предлагает, сам от предложений отказывается.

– А кто ему предлагал?

– Вчера Валерка с Дроном с ним за соседним столом играли.

– Ну, это не аргумент. На этих придурков посмотришь, так вообще играть расхочется. Их дебиловатые рожицы угнетающе действую на интеллект.

Больше ничего толкового из Ники выжать не удалось. Я выпил, собрал шары, закрыл стол и ушёл. На следующий вечер всё повторилось. И на следующий тоже. Тогда я передал этого усатого Никитосу. Уж не знаю как да почему, может по причине личной симпатии, но Никитосу он в игре не отказал. Только разделал его под орех.

– Вот так вот, – сказал Никитка, дунув сквозь плотно сжатые губы и выворачивая карманы вельветовых брюк. – Всё! До копейки! Но это ерунда, я просто на расслабоне был. Такую темнотулю два часа драл… ух! Габи, из Эритреи. Но, думается мне, он не так суров, как ты его расписал. Играет он средненько. Для меня-то теперь шансов нет, но пустим пыль, как обычно, и ты его утрёшь по крупному.

Я в предстоящем успехе уверен не был, но появление такого соперника расценивал как вызов судьбы…

Докурив, я жадно тянул носом влажный аромат озона. Заходить внутрь совсем не хотелось. После каждой проигранной Никитосу партии, а таковыми были все, я бегал на перекур. Тем временем Никитка садился на уши старому знакомому, всячески навязывая ему лоха, то есть меня. Но время шло, подозрений вызывать было нельзя, а отступать некуда. На кону стояла крупная, по нашим меркам, сумма, а позади – честь афериста.

Состроив хмурую, но решительную гримасу, я вернулся в зал. Мой подельник и оппонент старательно натирали мелом кии.

– Ну что, ещё одну, финальную? – спросил я Никитоса, старательно избегая взглядом «жертвы».

– Знаешь, приятель, я что-то устал…

– А давайте со мной, – вмешался усатый. – Ставим по пять тысяч.

Я смерил его высокомерным взглядом, и ответил:

– Мало. По двадцать пять.

– Наличными столько нет, – не смутившись, ответил тот, – но в случае проигрыша переведу на карту. Согласны?

– Идёт, тем более что я хотел предложить то же самое.

– Вот это да, – восторженно взвизгнул Никитос, сделал знак Нике, и свет над его столом погас. – С удовольствием понаблюдаю.

– Брось лучше монетку, приятель, – заметил я, – орёл – разбиваю я. – И обратился к усатому, – Вы не против?

– Не против, – ответил он.

Никитос достал из кармана монету двухрублёвого размера, звонко щёлкнув пальцем, подбросил её вверх, поймал правой ладонью и положил на левое запястье. Выпал орёл. Подвох был в том, что на кустарно отчеканенной монете решки попросту не было.

Скрывать волнение было трудно, и я не знаю, удалось ли. По расчётам, я должен был забить четыре, а лучше пять, подряд – как показывает практика, такое преимущество практически никогда не отыгрывается. Но то ли рука дрогнула, то ли глаз окосел, но биток угодил прямо в вершину пирамиды, да с такой силой, что перескочил её и выпрыгнул за борт. Никитка ахнул. «Листьев», совершенно по-тараканьи, зашевелил своими усами.

– Очень не аккуратно, – заметил он, – очень…

Пирамида разлетелась настолько плохо, что я на его месте больше чем на два шара не рассчитывал бы. Но я был на своём месте, а он разыгрывал мою комбинацию. Удар, и восьмёрка уходит в угол. Удар, и тринадцатый летит в другой угол, а биток откатывается в центр и встаёт под удар. Ещё удар! Сразу два шара падают в центральные лузы. Ещё один удар! За ним ещё! И кажется что всё пропало, но очередной свояк, толкнувшись по бортам, застревает на самом краю лузы, в ближнем ко мне углу. Я хвалю небеса, потёртое сукно и неровный пол. Моя насмешливая гордыня парит над чужой неудачей. Ещё не всё потеряно! Шансов немного, но они есть. Я с задумчивым видом обхожу стол, прицеливаюсь, и… оказывается, что шансов больше нет. Я так усердно и многократно примерялся к битку, так перенапрягся от ответственности момента, что кий скользнул по боку шара, и тот медленно покатился совсем в другую сторону…

Усатый на это ничего не сказал. Он деловито добил три оставшихся шара подряд, положил кий на стол, и молча окинул нас взглядом. Ещё немного помолчал, и наставительно произнёс:

– Было забавно, друзья мои, но не очень интересно. Вы ещё слишком юны для таких ставок. Тем не менее, извольте расплатиться.

Я, конечно, расплатился. Усатый разобрал свой кий, пожал наши обмякшие ладошки, и удалился. Мы сели за барную стойку.

– Выпьем? – спросил я Никитку.

– Выпьем, – ответил он.

– Только у меня денег нет. Совсем. Если не вернёшь мне то, что я тебе проиграл сегодня, то даже до аванса жить не на что.

– Ты ведь всё равно пропьёшь…

– Пропью, – вздыхая, согласился я, поднял кверху палец и, перехватив взгляд Ники, ещё печальнее добавил. – «Саузы»… две…

Ника подала две стопки.

– Он хотел две бутылки, – заметил Никитос.

– Знаю, – небрежно бросила она ему, и участливо обратилась ко мне. – Хватит и одной. Ты прости, Паш, ты не виноват ни в чём, всё из-за этого вот, – кивнула она на Никитку. – А папа мой призёр нескольких чемпионатов Санкт-Петербурга.

– Что? – спросил я.

– Кто? – не понял Никитка.

– Это мой отец был, – она глазами стрельнула в сторону выхода. – Я рассказала ему про ваши манёвры и попросила показать, кто есть кто на самом деле. Вот.

– Спасибо, что вообще не сдала владельцу заведения. А то нас и побить могли крепко, – выпив, усмехнулся Никитка.

– Ну ты и мудак, – снова вздохнул я.

– Тебя убить мало, мразь… – ответила Ника, и снова наполнила наши рюмки.

И так бывает: нового любимчика, не дав отставки старому, завела она, а мразь – он. Но, так или иначе, уделала она нас элегантно, тут уж ничего не скажешь. Подлость и красивое коварство рука об руку идут с женщиной по жизни. Что ж, могло быть хуже.

Но горевали мы недолго. С бильярдной страницей жизни завязали, конечно – после такого фиаско, выпендриваться дальше было просто смешно. Зато Никитка нашёл работу получше, а я с новой волной энтузиазма ударился в работу старую.

Новые совместные приключения прятались не за горами…

***

Однажды утром зазвонил телефон. Я снял трубку:

– Да.

– Здравствуйте, – сказал приятный девичий голос, – меня зовут Даша Игнатенко.

– Кто Вы? – спросил я.

– Даша, – задумчиво ответила девушка, и через паузу добавила, – Игнатенко…

Видимо, она хотела добавить что-то ещё, но я грубо её прервал:

– Спасибо, что напомнили, – говорю. – Вы кто?