Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Пропал?..

Я слышу, как через меня, по мне идет конь, но поводьев не выпускаю и, уцепившись ногой за камень, вылезаю из воды.

Теперь я посреди потока. Повод у меня в руке. Лошадь справа. Кавалерийская лошадь не пустит сесть справа. Все же делать нечего. Хватаюсь за седло — опять шарахается лошадь. Нет, не сядешь… Спотыкаясь о камни, бреду через поток. Сапоги стопудовые… Шинель тяжелая… Ни сухой нитки…

Кое-как выбрался, отряхнулся. Сел на лошадь, мокрый, дрожащий от холода, злой, и поехал в Ададзе.

* * *

Возле мечети и общественного водохранилища, на площади, собираются бойцы.

Четыре дня не виделись мы с противником. Он шел северной стороной, как и мы, ожидая встречного боя.

Сегодня бой разыгрался, закончился для нас неудачно — синие показали блестящую выучку и инициативу. У нас тоже немало отдельных успехов, но — чего говорить — задачи мы не выполнили.

Над площадью стоит веселый, бездельный шум. Дружески встречаются противники, доканчивают споры посредники. Проходят шумные и нестройные обозы (вьюки) хозроты, хрипло кричат «кавказские соловьи» — ишаки. Звенит на конях плохо подогнанная сбруя. Дождь, туман, куреж…

Сажусь на крыльцо, с трудом снимаю сапог. Бережно подымаю его и опрокидываю: шумный поток выливается из сапога. Народ смеется…

КОСТРЫ

1

Когда льет дождь, когда на тебе все липкое, мокрое, когда, куда ни кинь, все мокро: и трава, и небо, и деревья, когда воду из палатки хоть ведрами выноси, когда в сапогах квакают лягушки, а тело стынет в ознобе и колет его мелкими иголками, — есть последнее, великое спасительное оружие — огонь.

Костры вспыхнули на бивуаке, как только мы пришли туда. Рубили красноармейцы огромные ели, волочили к костру, наскоро обрубали ветви и бросали в огонь. Шипели ели в огне, дым стоял выше леса. Ветер раздувал огонь, и он метался, как конница в степи, лохматый, яростный.

Каждое отделение жжет костер; каждому хочется ближе к огню. Выжать рубаху, раздеться догола и лениво, истомно поворачиваться, поджаривать свое тело, сушить шинель, портянки, белье…

Великолепный костер в третьей роте.

— Всех погреем, посушим! — кричит организатор костра.

Он, несмотря на дождь, в одних исподних. На загорелом теле вспыхивают блики костра.

Парень мечется, сам горячий и быстрый, как костер.

— Всех посушим. Весь горный полк.

Смех стоит над кострами. Смех и дым. Дым мечется то в одну сторону, то в другую, окуривая бойцов.

— Вот это дымзавеса, так да…

Крестьяне привезли дрова для кухонь. Когда им предложили деньги, они замахали дружно руками.

— Ара, ара, нет, нет, не надо… Вы наши гости.

А дождь идет… И под дождем происходит обычная, будничная работа: кормят коней, получают продукты, фураж, составляют планы, выпускают газету, вносят рационализаторские предложения, двигаются, отдыхают, лежат, мечтают.

Привыкли…

* * *

Ночь. Ярко горят костры — огни бивуака. Всю ночь исполосовали они красными, пламенными саблями.

Сидим у костров, от них не хочется уходить. В палатках сыро, мокро, холодно. Когда ложишься, чавкает мокрая трава.

Мы привыкли спать на земле не раздеваясь.

Не раздеваемся мы весь поход; спим, укрывшись одной полой шинели, другая пола под тобой. Мы привыкли спать на земле. Но на мокрой — нет охоты.

И мы сидим у дымных костров. Они скоро погаснут, и тогда пойдем спать. Спать надо — завтра работа.

Спать надо… Клонится усталая, тяжелая голова. Плывут в дыму община Горджоми, бивуак, ночь… Красная костровая ночь. Спать надо… Прикорнув у костра, дремлют бойцы. Вот погаснут костры… погаснут…

Где-то негромко, лениво, сонно разговаривают. О доме… О жене… О походе…

2

Утро, не обещающее погоды.

Бивуак ежится. Чуть тлеют костры, неуверенные и ожидающие, полные надежды: а вдруг будет солнце?

Будет, не будет?

Будет, не будет?

Нет надежд. Хмурится небо. Начинается сушка белья у костров. Костры раздуваются сильнее.

И вдруг неожиданное, яркое, южное, аджарское солнце — горячей, пламенней костров, больше костров всего бивуака. Ай солнце! Вашша солнцу! Ура солнцу! Даешь солнце!

Оно поднялось, великолепное, щедрое, настоящее солнце дневки, и вот бивуака не узнать.

Вся поляна, все тропки, дорожки, палатки увешаны, уложены, застланы шинелями, рубахами, членскими билетами, портянками, размокшими последними целковыми, сумками, противогазами, вещевыми мешками…

Бивуак сушится.

* * *

Вечером кино. Экран маленький, узенький, колеблется ветром; люди на нем переламываются пополам, вытягиваются, дрожат… Тем не менее бойцы смотрят кино с большим интересом. Смеются, волнуются, переживают.

Сидят прямо на земле кучами; теснятся, чтоб теплее было. Иногда появится кто-нибудь хмурый и крикнет:

— Ивано-ов!

И Иванов с сожалением встает, бросает прощальный взгляд на экран и уходит. Дневалить? В наряд?

Огней на бивуаке сейчас немного. Нет вчерашних огромных костров. Они ни к чему. Высушились.

Горят только костры кухонь, деловые, экономные костры.

Солнце взошло на западе.

Это необычайное событие произошло потому, что весь восток загородила огромнейшая гора — мы еще не видели солнца, а запад уже осветился.

Лучи тронули сначала верхушки гор: золотая каемка на синем; потом начали золотиться сами горы, затем заиграл минарет мечети. Селение вспыхнуло. Вот ползут лучи и к нам. Вот атакован штаб руководства. Взят в плен клуб. Сожжена санитарная часть. И наконец весь бивуак озарен ровным, ласковым светом солнца.

А где солнце, там и тень, и в этой игре светотени мирная, ясная красота. Бивуак тоже живет мирной жизнью. Все бойцы на стрельбе. Оттуда доносятся выстрелы.

На бивуаке только кухни, коноводы, санитары. Тлеют кухонные костры. Внизу у речки купают лошадей.

Блестят под солнцем лошадиные спины. Купаются коноводы.

Ленивая гармошка… Жара…

МОКРЫЙ МАРШ

1

Большая воздушная, кружевная мечта маячит передо мной: прийти, снять мокрое белье, обтереться колючим, обязательно колючим, чтобы тело горело, полотенцем, надеть сухое белье и напиться чаю, хорошего чистого чая, без сала.

Чай кипятится в тех же жирных и сальных котелках, из которых мы и обедаем, — в чае всегда плавают легкие, ажурные кружочки жира.

Вот чаю б без сала!

Мокрый, лохматый, как шерсть грязной шелудивой собаки, ползет по горам туман. Идет дождь. Непрерывный, нудный, холодный. Солнца нет: утонуло в мертвых, тяжелых, как труп, тучах.

— И откуда столько воды берется? — вслух удивляется пулеметчик, идущий впереди меня. — Который уж день гвоздит.

— У бога милости много, — смеясь отвечает вьюковожатый.

— Ишь ты! Водопровод.

Это опять удивляется пулеметчик. Его курносое веснушчатое лицо освещается улыбкой. Он показывает рукой на приютившийся среди скал одинокий двор аджарца. По тонким, распиленным и продолбленным стволам молодых деревцев весело бежит вода, падая прямо во двор аджарца. Это и есть водопровод.

— Интересно, — крутит головой пулеметчик, — как на свете люди живут. Ишь вот мельница какая — Днепрострой прямо.

Чтобы заставить воду падать на мельничное колесо и достигнуть здесь наибольшей концентрации и силы падения, аджарец устроил «водопад»: по деревянным желобам падает вода в большую деревянную трубу. Труба эта — толстое, продолбленное внутри бревно.

— Техника, — удивляется пулеметчик. — И как посмотришь: велика наша СССР, какие тут народы-ы живут.

Пулеметчики запели песню, хорошую кубанскую песню, где ни слов, ни мелодии не разобрать, а одна только степная широкая тоска. И по чем, о чем — неизвестно.

13
{"b":"693895","o":1}