Рауль внимательно воспринимал наставления. Ольсена, Джонсона, Коломана Лауэра и…, торопил события.

– Каждый день стоит жизней многих людей. – говорил он.

Посол Джонсон, работая над донесением в госдепартамент, пытался обозначить ожидания, связанные с назначения Рауля. При отсутствии всякого практического опыта работы в разведке, Валленберг, все же, казался ему наиболее удачной кандидатурой. В нем присутствовало наиважнейшее качество – рвение. Не каждый, с пламенем в глазах будет ожидать отъезда в пекло; а Венгрия и Будапешт, с подходом русских, безусловно напоминали ад.

Слова мучительно ложились на бумагу, но он упорно продолжал, пока не подготовил донесение. Бегло пробежал по нему глазами, нажал кнопку звонка и не поднимая головы на вошедшего в кабинет секретаря, еще раз пробежался по бумаге:

«Сам новоназначенный атташе, Рауль Валленберг, считает что в действительности он выполняет гуманитарную миссию не только от лица «Управления по делам беженцев», но от всего прогрессивного человечества. И соответственно, он хотел бы получить более подробные директивы относительно действий, который уполномочен выполнить, и гарантий их финансовой поддержки, необходимой для эффективного использования возможностей, которые он будет иметь на месте». Подумав недолго посол дописал: «Кроме того атташе Валленберг выдвинул свои требования, которые должны помочь ему в работе и на первый взгляд кажутся профессиональными. Вот они:

1) он будет пользоваться теми методами, которые сочтет уместными, в том числе подкупом;

(2) при необходимости личных консультаций с МИДом он оставляет за собой право вернуться в Стокгольм, обходя длительную процедуру получения на то формального разрешения;

(3) если финансовые ресурсы, находящиеся в его распоряжении, окажутся недостаточными, в Швеции будет развернута пропагандистская кампания по сбору необходимых средств;

(4) он должен обладать адекватным дипломатическим статусом первого секретаря дипломатической миссии с жалованьем в 2000 крон в месяц;

(5) он оставляет за собой право вступать в Будапеште в контакты с любыми лицами, включая заклятых врагов существующего режима;

(6) он должен иметь право обращаться непосредственно к премьер-министру или любому другому члену венгерского правительства, не испрашивая на то разрешения шведского посла, своего непосредственного начальника

(7) он будет обладать правом посылать донесения в Стокгольм дипкурьером, не прибегая к обычным каналам;

(8) он сможет официально добиваться приема у регента Хорти с просьбами о заступничестве за евреев;

(9) он будет уполномочен предоставлять убежище в помещениях миссии лицам, имеющим выданные им шведские паспорта.

Запечатав письмо в конверт, посол Джонсон отодвинул его на края стола.

– Отправляйте! – сказал он застывшему в ожидании помощнику.

53/

Отец и дочь

Москва 1988

Мысленно набросав план действий, Павел Васильевич немного успокоился. Несмотря на неприглядный вид, внук был рядом, а все остальное он постарается уладить. Убедившись в том, что нет слежки, на подъезде к больнице, он попросил водителя остановить машину у телефонной будки. Набрал номер второго зама председателя комитета, затем назвал код и голосом не выдававшим, бурю эмоций, начал трудный разговор.

– Да Михалыч… Это я… На Каширке… Из телефонной будки… Ну, что ты, кто прячется? Да и от тебя спрячешься… Завтра буду… С повинной головой. Как атмосфера? – осторожно попробовал, он прощупать ситуацию. Последовавший долгий и нелицеприятный монолог, пришлось выслушивать сжав зубы, время от времени закрывая глаза ладонью. Собеседник не стеснялся в выражениях. Когда запал гнева на противоположном конце трубки спал, Павел Васильевич с шумом выдохнул воздух, и твердо констатировал.

– Значит грозовая. Надежда только на тебя. Век буду благодарен. Да… Да… До завтра…

Уже в машине, уткнувшись взглядом в панель приборов, Павел Васильевич напряженно размышлял. Все перемешалось в его голове. И гнев, которым, он казалось, уже научился управлять, и так смущавшая его, сентиментальная нежность к внуку. Как старый, закаленный чекист, он стыдился её, приписывал возрасту. И его, так и распирало, сразу же устроить внуку взбучку.

Что этот зарвавшийся мальчишка о себе возомнил? Что, он вообще, о себе думает? И прежде всего – чем? Картина складывалась ужасающая. Получалось, что его внук, его любимый внук, которого он воспитывал лояльным государству гражданином, пытался расшатать основы этого самого государства; нанести ему существенный урон. Вдобавок, он намеревался очернить ведомство, которому, Павел Васильевич Платов, отдал всю свою жизнь. Славный подарок старику, нечего не скажешь!

И что удумал то? Подделать документы, и залезть в архивы министерства иностранных дел и комитета государственной безопасности; настрочить пасквилей и передать их в руки диссидентов, этих «агентов влияния» Западного мира! И темы то, какие? Польские офицеры, Валленберг! И это, когда генеральный секретарь на весь мир заявляет, что о Валленберге, он ровным счетом ничего не знает!

Да! Служба внутренней безопасности перехватила компромат, но сколько теперь голов падет? Сколько судеб будет разрушено? И пусть, на улице не тридцатые, пусть «перестройка», сколько заслуженных людей пострадает ни за что?

Сколько раз, он рассказывал ему о солидарности чекистов? О их системе суровой справедливости? И что ? Скорее всего, он даже не понимает, что натворил? А он разрушил свою жизнь, растоптал заслуженный годами авторитет деда, карьеру отчима, и плюнул в лицо организации, считавшей его своим. В таких случаях система всегда была беспощадна…. Переведя взгляд на тяжело дышащего Андрея, Павел Васильевич испытал приступ бесконтрольной злобы. Отекшее лицо, в кровоточащих ссадинах, разорванная губа, сломанный нос, до неузнаваемости изменили внешний вид внука. Но, жалости, он не испытывал. Мальчишка. Глупый, заносчивый, дерзкий мальчишка! Всыпать бы ему, сейчас. Пусть только придет в себя, он обязательно всыплет…

– Да! Жестоко, с парнем обошлись! – услышал он голос мужчины за рулем. Это был отец девицы, с которой спутался его внук. – Осталось совсем чуть-чуть… В больнице, мы быстро приведем его в порядок. Думаю, все обойдется. Если, конечно, нет внутренних повреждений.

– Ваша дочь сказала, что вы врач? – Павел Васильевич небрежно пожал руку водителя. –Уверены, что справитесь?

– Уверен. Я ведь не врач… Я, очень хороший врач!

– Поймите, у нас сейчас каждая минута на счету. Нужно разобраться с этим недоразумением. Этой ошибкой. Я не сомневаюсь, виновные будут наказаны. Вас, естественно, все это, никак не коснется. Не беспокойтесь….Но мне надо понять, куда его вести?

– Я уже давно, ни о чем не беспокоюсь. Через три дня мы улетаем. В Подгорицу. И дальше в Штаты. Все мои страхи остались в прошлом. Надеюсь, что не пожалею о принятом решении. Хотя нынешняя молодежь чудит вне зависимости от географического нахождения. А вашего внука, мы быстро на ноги поставим. Ведь, я его большой должник. Да, да! – широкой улыбкой отреагировал он на вопросительный взгляд Павла Васильевича – Губу зашьем, нос поправим, а там, как у русских говорят, нужно бы день простоять, да ночь продержаться.

– Вы мне прямо скажите, у вас есть какие либо опасения?

– Помяли парня основательно. Зрачки расширены… легкое сотрясение. Но если исключить некоторые неприятные обстоятельства, опасности для жизни нет.

Только теперь Правел Васильевич услышал в голосе черногорца, едва заметный, южнославянский акцент.

– Что вас смущает?

– Сонливость….

– Вы можете дать гарантию…