Действительно, что только не видели эти стены…. давая в полной мере проявиться здесь, всей гамме человеческих эмоций! В какой-то степени их заведение можно было назвать театром, с одной особенностью, здесь каждый день разыгрывались исключительно трагедии.

Да – это было суровое пространство. Деморализовать, подавить волю, вселить отчаяние, ужас – подобные ремесла здесь были доведены до совершенства. И горе всякому, попавшему сюда. Ступившим на голгофу революции было начертано пройти весь, без остатка, скорбный путь.

В этих стенах не было простых или случайных заключенных. Писатели, авиаконструкторы, ракетчики, политики, чекисты…. Бухарин, Берзин, Артузов, Туполев, Королев, Пильняк… и прочие, и прочие, и прочие…

Никто не оставался вне поля зрения системы. Одно непроизвольно вылетевшее слово и из вершителя судеб, вы превращались в жертву. И тут, пощады ждать не приходилось; славные, порой блестящие биографии венчала, банальная запись в учетном журнале регистрации заключенных – «Прибыл такого то, убыл в Лефортово* такого то».

Здесь, была окончательно пресечена контрреволюционная деятельность белой эмиграции. Врангель, Кутепов, Дутов, Миллер, Краснов. Как и перебежчиков, типа Серебрякова или Раскольникова. За всеми, более или менее значимыми лицами, неусыпно, велось наблюдение. Затем следовала операция и папка очередного литерного или расчетного* дела сдавалась в архив.

Проколов было мало. Слишком дорого приходилось за них платить. Как-то, его непосредственный начальник, Фитин* так и сказал им: «Не выполним задание – реки крови прольются. Пощады не будет никому. Подумайте о своих близких».

В некоторых аспектах, деятельность ведомства выглядела не так мрачно. Охватывая широкий круг вопросов, они позволяли себе отвлечься на вещи спорные, но захватывающие. Таких как, передача мысли на расстоянии или управлении психикой. Выглядело странно, но в ведомстве интересовались трудами таких мыслителей и по совместительству алхимиков, как Альберт Великий*, Парацельс*, раввин Иегуда-Лев-Бен-Бецалель*.

Контроль над разумом, проблемы за гранью обычного мышления, все это требовало особого подхода. Часто приходилось принимать довольно спорные решения, прибегая к помощи неординарных личностей. С шарлатанами они разбирались быстро, но были и действительно загадочные люди, такие как Бокий*, Барченко*, Мессинг*…

Правда, чаще всего, результаты не оправдывали возлагаемых надежд и вложенных средств.

Желаемое каждый раз откладывалось или скрывалось за новой тайной. А тут, еще и «Хозяин» охладел к «тайным наукам». Это стало катастрофой для оккультизма. Все связанное с пограничными знаниями, было объявлено опасной и вредной для советского народа ересью. Это коснулось шаманизма, алхимии, масонства; да и всех прочих магий.

Но оккультный мир оказался удивительно живуч; его корни необыкновенно разветвленными. Ходили слухи, что сам Дзержинский был масоном. Но Павел Платов. этому не верил; не верил, потому, что много знал. Знал, и обо всем имел собственное мнение… Как и о генерал-майоре Белкине, который был не мало ему обязан, в том числе и звездами на погонах. Но в кабинете второго человека ведомства, его встретили недружелюбно; даже без дежурной, в таких случаях, улыбки.

– Батюшки мои? – не поднимаясь с места, плохо разыграл удивление, хозяин кабинета. – Глазам не верю. Неужто, сам Павел Великий пожаловал? Ну, спасибо! За честь… А я то, грешным делом подумал, что так и не удостоишь…

Пристально всматриваясь в своего бывшего подчиненного, Павел Васильевич. ничего не ответил.

– Так, какими судьбами? – наконец, оторвался от бумаг Белкин.

– Да вот, ехал мимо, думаю, дай заеду, проведаю товарищей…

– Ой, ли?!

– Я дружбу ценю.

– Ну ладно, хватит. Говори, зачем пожаловал.

– По делу я. И вроде, как по личному.

– Можешь, проще выражаться?

– Могу. Где мой внук? – Павел Васильевич решил играть в открытую.

– Не понимаю!

– Ты все прекрасно понимаешь? Я хочу знать – где мой внук?

Последовала длинная пауза.

– По личному говоришь? – наконец, поднял голову генерал-майор. – Ну, какое оно личное? Это дело государственное. И квалифицируется, по нашему общему мнению, как государственная измена.

– Вот оно как? – Павел Васильевич отодвинул стул, сел за стол и поставил рядом с собой портфель.

– А как ты хотел? Пробраться в архивы комитета государственной безопасности, выкрасть совершенно секретные документы; провести несколько попыток предать их гласности. И это все не без твоей помощи, между прочим.

– Так сейчас, на улице вроде как гласность…

– Ты это брось! – возмущенно бросил Белкин. – Гласность… Ты сам человек системы и прекрасно понимаешь, что к чему?

– Знаю. Потому, и здесь.

– Вот и я знаю, что дело серьезное. И должен донести до тебя четкое мнение руководства, никаких поблажек не будет. Тут шпионажем и изменой Родине попахивает.…

Настала долгая пауза, в которой каждая из сторон перебирала козыри.

– Я понимаю! – первым, начал Павел Васильевич. – Понимаю все. Мальчишка зарвался, поверил общим настроениям, тенденциям… Но еще я понимаю, что кроме этого пацана у меня никого нет! И слава Богу все обошлось…

– А это, позволь, уже не твоя заслуга! – нервно подскочил на месте Белкин. – Столько людей отвлечь от работы, столько энергии потратить и ради кого? Этого…, предателя, который обманул доверие людей. – выйдя из-за стола, он нервно заходил по кабинету. – Да, мы пресекли акцию, но где уверенность, что он не скопировал весь архив? За четыре месяца доступа, он мог столько там нащелкать. А что, если он в курсе всех государственных тайн?

– Дай мне его увидеть и я все узнаю…

– Давай, не будем говорить о том, что теперь не имеет никакого смысла! – раздраженно бросил генерал, намереваясь прервать беседу. – За содеянное надо отвечать. И он ответит. И пусть, не думает, что спрячется за твоей спиной. Дело слишком серьезное.

– Ау нас нет несерьезных дел, или ты забыл где работаешь? Так я освежу твою память. Забыл, кто твоего отца из под гильотины вытащил? Он же садистом был, твой папаша. О нем такие вещи рассказывали. Говорили, его главным коньком было, глаз ложкой из глазницы… Многие с ума сходили… Но благодаря мне с его головы даже волосок не упал. В воинском звании восстановил; пенсия, почет, и так далее. Твою биографию подчистили, иначе не сидеть бы тебе в этом кресле…

– Давай не будем о старом! – резко отреагировал Белкин.

– Давай, не будем. – медленно и с расстановкой повторил Павел Васильевич. – Тем более, что мой внук просто заблудший. Не будем говорить о твоем сыне, сбившем старушку на Ленинском проспекте; внуках за границей; о твоих счетах в неких банках. Об операциях по закупке продовольствия, к которым ты приложил руку… О золоте…

– Хватит! – озираясь подскочил к нему генерал. – Ты же прекрасно знаешь, что нас могут слушать.

– Вот здесь твое досье! – Павел Васильевич вытащил из портфеля папку и бросил её на стол. – Вся твоя деятельность за последние годы. Ты никогда бы не узнал о её существовании, если б не этот случай. Так вот. Я меняю её на жизнь своего мальчика. На моем месте ты поступил бы также. Но если вы не захотите решать мой вопрос, я потащу за собой всех. И поверь, у меня все продумано. Если я не выйду из этого кабинета огласке будут предан гибельный для многих, в том числе и тебя, компромат. Ты меня знаешь. Я слово сдержу… Но мне бы не хотелось этого делать. Я же не предатель какой. Помоги мне Илья, и на наше ведомство не упадет даже карликовая тень разоблачений.

– Да, я тебя знаю. Ой, как долго, знаю. – листая одной рукой папку, задумчиво произнес генерал. – И думаю… А много ли у тебя таких папок?

– На всех хватит! – опрометчиво сказал Павел Васильевич, и быстро поправился. – Недругов…

– Ты понимаешь, что это шантаж? Что ты переступил черту и пошел протии ведомства?

– У меня нет выбора. Все это мне самому не нравится, но у меня нет выбора.