– Он был таким же религиозным и национальным фанатиком, как и те с кем боролся. – сказала Татьяна.
– За Царя, Россию, православие… – согласился Роман.
– Рьяным воякой был. – сказал Андрей. – Вырезал целые районы… и видел усмирение Кавказа только силою оружия. Подход тогда простой был, путь к миру через силу!
Скучая миром в язвах чести,
вкушаешь праздный ты покой,
И тишину домашних долов..
Но се – Восток подъемлет вой!..
Поникни снежною главой,
Смирись, Кавказ: идет Ермолов
– Вот и до медоточивого Александра Сергеевича добрались! – улыбнулась Татьяна.
– Это же Пушкин! – сказала Милица.
– Он, самый! –подтвердил Андрей. – Думаю, уже тогда его снедали глубокие противоречия. С одной стороны в нем жил дух Байрона, и как европеец, он жаждал и воспевал свободу; но как верноподданный русского царя – хотел величия империи. Империя – это постоянное расширение влияния, а значит экспансия.
– По-моему, эти понятия не совместимы. – сказал Роман.
– Конечно, нет! – подтвердил Андрей.
И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому мечу подвластно,
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
– Я за Любовь…. И за Свободу… – ввернула реплику Милица. – Все, даже самые маленькие народы должны быть свободными.
– Кто бы сомневался? – развел руки Роман. – Ты за свободную любовь…
36/
Куринный король
Стокгольм 1940 г
С началом польских событий дела Рауля пришли в полное расстройство. Несмотря на оптимистический нрав, невольно в душу закрадывались сомнения; он мог с горечью констатировать, что остался и «без работы и без денег». Венгерская командировка в материальном плане ничего ему не дала, зато добавила душевных мук. Скоро, он узнал о помолвках баронессы Элизабет К. и графини Евы Г. Это только усилило хандру. Испытывая давящую неустроенность, он вынужден был признать в разговор с дядей Маркусом: «банковское дело – это не мое».
Время шло, проекты рассыпались, как карточные домики, и ничего толкового ни в плане бизнеса, да и ни в каких других начинаниях, не просматривалось. А после смерти Густава, сложилось впечатление, что он вообще перестал, кого-либо интересовать. Проект «Международного банка», где Рауль мог бы занять «достойное место» рассыпался с последним вздохом деда. Осталась слабая надежда на застройку участка дядюшки Маркуса, но и она, как это за ней водится, в последнюю минуту умерла. Вместе с новостями из Польши наступало осознание того, что с архитектурой нужно будет повременить. И вот теперь, когда буря бушевала во всю силу, на ней можно было смело ставить крест.
Дядюшка Якоб был предельно лаконичен. Взяв Рауля под руку, он методично водил его по кабинету, наставническим голосом обрисовывая всю сложность политической ситуации в Европе.
– Я должен огорчить тебя Рауль! – заключил, он свой пространный обзор. – В связи с новыми обстоятельствами все строительные проекты мы приостанавливаем. Ты должен понять….
Рауль понимал. Все же он вырос в среде дипломатов. А тут еще грянули события в Финляндии… Только после долгой и бесплодной службы в ополчении, дядюшка вновь обратил к нему свои взоры…
– Могу предложить тебе одно дельце. В «Среднеевропейской торговой компании». Работа не ахти, импорт куриных грудок и маринованных огурцов; экспорт копченого лосося и тресковой икры. Фирма принадлежит Свену Салену* и венгерскому еврею Коломану Лауэру. Его семья в Будапеште. Тебе могут предложить должность содиректора. Это хорошая перспектива.
Рауль не возражал. Сознательно или нет, но его уводили от дел в «Эншильда банкен». К тому же у него не было выбора.
Вернувшись домой, где его поджидала компания старых друзей, он сообщил им о крахе всех долгосрочных планов, и о том что судьба не оставляет ему другого выбора, как предать себя водам залива.
– Я начинаю прослеживать общность, между своей судьбой и участью Вассы!* Не успел я поднять якорь, наполнить паруса и выйти в гавань, как мой корабль дал течь и стремительно пошел ко дну! – стоя у окна, с горечью констатировал он. – Так что, все обстоит удручающе грустно.
– А что сказал дядюшка? – спросил старый приятель Никлас. – Что мог сказать банкир, видящий во мне только обузу? Но я его не виню. Все дело только во мне. Я неудачник, у которого всё валится из рук. Даже посвятив столько лет армии, я не дослужился до звания офицера. Вот, подумываю об уединении…
– Нам будет тебя не хватать, друг! – смахнув слезу, трагическим голосом сказал Густав фон Платен. – но еще больше кларета твоего деда.
– И не надейся! – тем же тоном ответил Рауль, – Пока в его погребе томится хоть одна бутылка, я не оставлю вас.
– Вот ответ настоящего викинга! – подошел к нему и положил руку на плечо, Леннарт Хагстрёмер.
– То, что твой легендарный дед оставил нам этот винный погреб, уже достойно чтобы увековечить его имя в пантеоне величайших людей Швеции! Поэтому, предлагаю тост за Густава Валленберга. – сказал, старый приятель Рауля, Никлас.
– За самого заботливого деспота в Швеции! – подняв бокал, воскликнул Рауль. – За Густава! Наконец, пришло то время, когда он мог бы мной гордиться! Я стану всеевропейским агентом по распространению копченой лососины и маринованных огурцов. Вершиной моей деятельности, станут куриные грудки. Я обожаю куриные грудки. Я обожаю грудки вообще. Дайте мне больше грудок. Все грудки мира… Я должен лично отведать каждой, чтобы стать куриным королем!
Гвалт, который устроили друзья, не веселил Рауля. Борясь с не покидавшим его разочарованием, он некоторое время сдерживался наблюдал, как носятся они вокруг него, изображая обитателей курятника. Сжав губы, с неприступным видом, он долго не давал воли чувствам. И наконец, не выдержав, приподнялся на носках, и громко издав боевой петушиный клич, и замахал согнутыми в локтях руками.
Несколько минут продолжалась вакханалия…. Когда волна всеобщего веселья спала и вся компания повалилась, кто куда, в кресла, на пол, на диван, Рауль во всеуслышание объявил:
– Коломан Лауэр – так зовут моего нового работодателя. Кроме того, что он беглый еврей, и что некая часть его фирм находятся на враждебных евреям территориях, мне ничего неизвестно. Впрочем, и этого вполне достаточно. Ну, а путешествовать, это по мне; люблю быть, что называется, в гуще событий. Да и надо как-то встряхивать страдающее самолюбие.
– Плесни-ка мне еще, Рауль! – протянул ему бокал Магнус.
– Правда, Европа необратимо теряет свой колорит! – продолжил Рауль. – Куда не сунься, повсюду черная форма, свастики и факельные шествия. Коричневая чума расползается по континенту. Скоро и мы будем выбрасывать в приветствии ладони…
– Лучше наблюдать за «Торжеством духа»* с факельными шествиями Гитлера, чем за «торжеством серости», у этого ужасного Сталина! – категорично заявила Яннет.
– Хотите заглянуть Гитлеру в задницу? – развел руками Магнус.
– Мальчики. Не разрушайте атмосферу употребления кларета. – меланхолично отреагировал Хельга. – Смените тему.
– Адольф, по-моему, зарвался? – отреагировал на замечание Магнуса, Рауль. – Своими действиями во Франции, он окончательно раскрыл свои намерения и восстановил против себя весь мир! Союзники не будут молчать.
– Маленькому ефрейтору не дает покоя слава маленького капрала. – пригубив бокал, сказала Яннет.
– Милая Яннет! – повернулся к девушке Магнус. – Боюсь амбиции этого маниакального вегетарианца, куда кровожадней кухни романтического корсиканца. Войны того времени походили скорее на парады, с кучей церемониалов. Сейчас все по другому, как показала предыдущая война*. Наполеону нужна была слава и Европа; Гитлеру, власть и весь мир! И фюрер ни перед чем, не остановится. Может, он плохо образован, его выставляют неумехой, но ведь как целеустремлен; и как зажигает?
