– Я ни за что не останусь здесь? – категорично, заявила графиня.

– А я не сделаю и шага, с человеком, который только что поразил меня в самое сердце! – отвернулась баронесса.

– Как хочешь! – равнодушно, отреагировал Миклош. – Я отправляюсь к загонщикам. Оставляю девушек на тебя. Попробуй продержаться до моего возвращения. И не заходи с ними в чащу. Хочу предупредить тебя, это совсем не безопасно.

– Миклош, не бросай меня. Я с тобой! – отпустив поводья лукаво подмигнула Раулю, Эва.

– Прощайте, господа! – пришпорив лошадь, бросил Миклош.

– Прощай, любовь моя! – тихо произнесла баронесса, глядя вслед удаляющимся всадникам. – Прочь из моей жизни.

С заплаканным глазами она повернулась к Раулю.

– Давайте, оставим это место! – бросив взгляд на мертвую лань в приказном тоне, сказала она. – Хотите, я покажу вам настоящую Венгрию? Я покажу вам наше небо, наши горы и леса. И вы почувствуете, что это край искренних людей, а не бесчувственных убийц, которые разят прямо в сердце. Я не дам вам скучать? Даже не надейтесь! Попробуйте, поспеть за мною, и если вам это удастся, обещаю, вас ждет сюрприз! Догоняйте, Рауль! – уже в приличном отдалении прозвучал её призыв.

25/

Космология.

Москва 1981

О том, что наука дело далеко небезопасное, Андрей понял еще в детстве, когда его отцу, еще совсем недавно успешно-му и многообещающему физику, стали отказывать в рассуд-ке. Драма разыгрывалась у него на глазах. Один из самых обещающих ученных, вдруг начал сыпать всевозможными и странными версиями природы мироздания и очистительных катаклизмов; предвосхищая на Земле торжество новой сверхрасы полубогов.

– Что за сумасшедшие идеи? – сразу же насторожилась мать. – Еще куда ни шло, когда не дает покоя слава Эйнштейна, но не кампания мадам Блаватской*, в конце концов.

– В чем ты меня обвиняешь? Я только сказал, что Дарвин-ская теория это чушь несусветная. Я так считаю, и как ученный не могу считать иначе. Только невежественный человек может утверждать, что Бога нет! Называй Его, как хочешь – Великим Организатором, Вселенским Разумом, сути это не меняет. Эволюция! Да это полное непонимание процессов происходящих вокруг нас. Разве это теория? Это пародия на теорию! Она не объясняет ничего! Особенно смешно она описывает возникновение жизни… Просто нелепое понимание темы. Жизнь нельзя вырывать из одного общего замысла творения. И этот общий проект, называется – Вселенная. Ученый совет? Да, там ни одной достойной личности, и рутинный подход к ко всему новому. Вселенная – это четко расписанная программа. Никаких случайностей; никакого хаоса. Гармония и удивительная организация. Это массив нанизанных друг на друга пространств, и сумасшедшая энергетика, закованная словно в доспехи, в материю…

В отличие от научного сообщества, Андрею нравились фантастические теории отца. Плохое понимание сложных терминов и формул, не мешало их восприятию в целом; он мог, с открытым ртом, часами выслушивать очередное ниспровержение ОТО*.

– В этом мире, нет ничего невозможного! – найдя в нем благодарного слушателя, быстро распалялся отец. – Любая из фантазий, всего лишь отдаленная реальность. Мир ждут открытия, которые подымут человечество на новый уровень развития. Что там галактика – мы будем любоваться многомерностью мультивселенной…

Пытаясь в упрощенной форме донести до сына свое видение мироздания, он сбивчиво и нервно излагал запутанные мысли, и погружаясь в дебри космологии, порой настолько увлекался, что не замечал растерянности в глазах ребенка.

В который раз его Вселенная переживала свою бурную историю, от Планковской эпохи* до Протонной; от Темных Веков* и до наших дней. Вновь выплеснувшись из черной точки, взорвавшись где-то возле люстры, она инфляционно расширялась, кипя бульоном кварк-глюонной плазмы и субатомных частиц. Какие-то немыслимые силы, рождали на глазах Андрея первую материю; фундаментальные взаимодействия распадались у него на глазах, чтобы затем вновь слиться в одно целое, и завязать Вселенную в клубок из времени, энергии и невидимых пространств. «Мир, просто призван потрясать. – вздымал к потолку руки рассказчик. – Мир без начала и конца; мир строгих иерархий; мир потрясающих математических симфоний и глобальных тайн… Он свернут, сложен, как бумажные игрушки; из тонких плоскостей материи; из завихрений света; из бездн завернутых друг в друга; из многообразия пространств. Они пульсируют, в них время замещает безвременье, и бесконечному циклу рождений, сопутствует бесконечный цикл смертей. Да, сын мой! Мир вовсе не открытка с удивительным пейзажем. Он глубже, содержательней, сложнее.

– Отец! – Андрей в очередной раз попытался вернуть его на землю. – Пойдем гулять…

– А! Это ты? – скользнув безумным взглядом поверх головы сына, он вновь ушел в себя. – Перемещение в пространстве – это вовсе не проблема. Я докажу им всем, что я не сумасшедший. Поверь мне…

Как не хотелось, верить становилось все труднее. Казалось, его окончательно покинуло чувство реальности; и время, здесь, не было целебным средством. Когда, он заговорил о Боге, как непременной части научной мысли его уволили из Академгородка…

– Наука стала прислужницей политиков; никаких свежих мыслей, идей; никаких новых имен… Может быть Грин*, да еще несколько молодых физиков. Остальные либо почивают на лаврах, либо увязли в болоте своих ложных теорий. Хотят на пальцах разгадать замысел Бога. Я никогда не стану перед ними прогибаться. Боже упаси….

Чуть повзрослев, и поднаторев немного в теоретической физике, Андрей стал призывать его к упорядочиванию мыслей; приданию им завершенности и стройности. И каждый раз натыкался на сопротивление.

– Когда нибудь ты меня поймешь. – трепал его за волосы отец. – В мою задачу не входит стать знаменитым, поразить кого-то. И я не грежу нобелевской премией. Сейчас, мне хочется перенести свои теоретические знания в практическую плоскость. Это поможет людям в познании мира.

Андрей, всеми силами пытался поддерживать хоть какие то отношения с отцом. Он с ходу отметал все утверждения, о его душевной болезни. Но тот все чаще вел себя шокирующе, появляясь в обществе сомнительных людей, при этом, почему-то называя их учителями. Мать, не прибавляла оптимизма, перечеркивая последние робкие надежды, и после пылкой, эпистолярной дискуссии с мужем, с грустью сообщила:

– Не хотела тебя огорчать, но он мне написал, что путешествует во времени и видел тебя в Гималаях.… Не знаю, есть ли смысл озвучивать его «открытия», как и показывать кипу писем, с подобного рода откровениями. Нет никаких сомнений, он окончательно забросил науку. Слово «он», в её устах, звучало отчужденно… «Нельзя строить карьеру, демонстративно зарабатывая репутацию авантюриста. Нельзя бесконечно балансировать на грани сумасшествия пренебрегая здравым смыслом». Андрей прекрасно понимал, что она больше не рассматривала его, как человека близкого.

О том, что отец в городе, Андрей узнал от деда, который, как бы невзначай заметил, что где-то на окраине города, некий лектор, будет читать лекции по космологии.

– Наплыва публики не ожидается, – грустно заметил он и добавил. – Можем поехать, если хочешь, конечно?

Уже, через полчаса они были на месте. Скользнув глазами по афише, вещавшей крупным шрифтом «Оригинальные фокусы иллюзиониста Белосельских», Андрей покосился на деда.

– Опечатка. – твердо решил он, заслоняя собой рекламу.

С балкона, куда они взяли билеты, Андрей стал пристально всматривался в сцену. Публика в зале, как он и подозревал, собралась специфическая. Очкарики студенты, из близлежащих вузов, старички с авоськами. В сгорбленном, истощенном мужчине, он с трудом узнал отца. Облысевший и осунувшийся, тот тем не менее, сохранил свойственную ему живость. Что-то рассказывая зрителям, он постоянно обращался к «гуру» в индийских одеждах, сидевших в позе лотоса вдоль заднего занавеса.