– У тебя есть что нибудь выпить? – с трудом выдавила она из себя.

– Коньяк.

– Это конец. Он больше не хочет меня видеть! – обреченно сказала она, осушив залпом рюмку. – Я чувствовала это. В последнем разговоре, он сказал мне, что пришла пора поставить все точки над и. Вот и поставил....

– Ну, что ты говоришь? –взялся утешать её, Роман – Что, собственно случилось? Не приехал сегодня, приедет завтра. Не надо ничего выдумывать. Сейчас, дозвонюсь и всё выясню.

Вместо ответа, она сорвалась с места и схватив за руку, увлекла его за собой. Маленький городок, словно в насмешку, искрился радостью. Все, здесь, дышало праздником – море, небо, горы, лица людей. Повсюду играла музыка; брызгами лился смех.

Роман никак не мог подстроиться под рванный ритм ее шагов; она то уходила вперед, то шла медленно едва передвигая ногами.

– Давай, искупаемся! – неожиданно предложила она. – Слабо, бухту переплыть?

– Да я бассейн с трудом одолеваю. – попытался отшутиться он. Для волгарей, он плавал неважно, но был готов на все, лишь бы ее успокоить. Но едва они вошли в воду, берег стал стремительно отдалялся, а вода быстро холодеть.

– Давай назад! – робко попытался остановить он её, но она будто не слышала. Более того, сменила брасс на кроль.

– Что ты делаешь? – бросившись грести вслед за ней, воскликнул он. Никогда еще, ему не приходилось заплывать так далеко. – Перестань валять дурака.

Когда, наконец, он нагнал, и смог оглядеться, то понял, что они где-то посередине бухты. Татьяна лежала на спине не обращая на него внимания. Затем выпрямилась, подняла руки и пошла ко дну.

Очертя голову, Роман нырнул за ней. Он не мог поверить в происходящее. Это было какое-то безумие. Из последних сил держась на воде, он ещё должен был кого-то спасать. Обмякшее тело девушки, выскальзывая из руки тянуло вниз. Стоило огромных усилий вытолкнуть её на поверхность.

– Отпусти меня! – неожиданно, совершенно спокойно, сказала она. Отплыла на несколько метров и вновь подняла руки. Но, он был готов к этому и не дал ей погрузиться глубоко под воду. Так повторилось несколько раз. Он чувствовал, что силы покидают его, и где-то глубоко внутри, пробуждается страх. Нужно было, что-то предпринять. В очередной раз вытолкнув её на поверхность, он с силой влепил ей пощечину…

– Слушай, Офелия! Хочешь утопиться, пожалуйста! Но будь добра, сделай это без меня, иначе моя жизнь будет на твоей совести.

Ничего не ответив, Татьяна легла на грудь, и как ни в чем не бывало, загребла к берегу. Минут через десять, Роман понял, что переоценил свои силы, и что до берега ему не дотянуть. Словно, почувствовав, она подставив плечо, дав перевести дыхание; еще минут через десять, замерзшие и обессиленные, они вышли на берег.

До пансионата шли долго, почти не разговаривая. В номере, она скинула платье и стала под душ. Роман налил себе коньяк, взял гитару и завалился на кровать.

– Все влюбленные, любят из ничего раздувать трагедии, – думал он. – Но он не такой. Он ни за что не даст захватить себя таким пустякам. Расстроенная гитара дребезжала, пальцы не слушались, но постепенно, он почувствовал гриф и стал извлекать чистые, глубокие звуки. В душе, он ругал Андрея. Ему было больно за Татьяну; за себя. Не зря, последнее время у него было такое гадкое настроение. Ничего не складывалось; валилось с рук. «Этот мир никогда не станет другим».

Услышав его пение, Татьяна замерла. Долго слушала, затем обвязалась полотенцем, подошла к кровати и села рядом с ним.

– Ты меня обманывал! – тихо сказала она. – Говорил, не умеешь петь, голоса нет. А получается не плохо, и с душой. Люблю мужские голоса с хрипотцой…

– Ты понимаешь, что мы чуть не утонули? – после долгого молчания, спросил он.

– Мы будем жить, Ромочка! Долго, долго! – приблизившись она поцеловала его в щеку. Поддавшись порыву, он прижал ее к себе, нежно целуя лоб, глаза, брови. Все распаляясь, незаметно подобрался к губам и замер… И тут она ответила ему. Впилась ногтями в спину и словно обезумев стала страстно целовать толи его, толи некий, стоявший перед ней образ… На доли секунды, он забылся, воспринимая мир словно в бреду. Но вот, жалобно взвизгнула упавшая на пол гитара и сорванное с девушки полотенце, стало последним пологом, отделявшим их от безумия.

Пытаясь притупить боль, они стонали, заглушая сознание утробным криком. Когда, полностью выжатые, на грани сознания, разжали объятия, мир вокруг них распался. Это уже был новый, неизвестный, разорванный темной энергией, мир.

– Кажется, мы сделали что-то не то… – наконец, присев на кровати, сказал Роман.

Она ответила не сразу; задергалась на кровати, и одарив гневным взглядом, как сорвалась.

– Пусть, теперь пеняет на себя. – отшвырнув простыню, вскочила на ноги и нервно заходила по комнате. – Господи, как же я была глупа. Он никогда не думал обо мне. Он никогда меня не любил. Постоянно в себе, в своих мыслях, и всегда где-то далеко. Я совершенно, ему не нужна. Знал же, как я жду. Нет! Это, сумасшествие какое-то! – обхватила она голову руками. – Жить, как на вулкане, считать недели, дни, часы, секунды, чтобы дождаться такой пренебрежительной насмешки… приехать не могу. Да, что он из себя возомнил? – встав у окна, Татьяна теребила край занавески. – От женщины, которую любишь, так не отмахиваются. Ими не пренебрегают… И о них не вытирают ноги. Он, кажется, забыл, кто я? Я Елина! И не позволю, так с собой обращаться…

Вернувшись к кровати, она упала на неё всем телом, лицом в подушку, и зарыдала.

– Господи! Я же ему все позволяла, лишь бы был рядом; был со мною; лишь бы я была ему нужна. Только, я должна была сразу понять. Такие, как он не приручаются. Они не принадлежат никому, даже себе…

Вздрагивая всем телом, она то лежала без движений, то колотила руками по кровати. Роман придвинулся к ней ближе и положил руку на спину.

– Я все понимаю; понимаю, что дурак, что ты меня не любишь, и можешь сейчас мне не отвечать, но знай… в любое время, любую секунду, как только ты позовешь, я буду рядом….

– Не надо, Роман! – перевернулась она на спину и навзрыд повторила. – Не надо.

Он видел её лицо в слабом свечении Луны; видел тяжело вздымающуюся грудь, слезы на щеках и думал, о том, как непонятно устроен этот мир.

Еще долго, он не мог заснуть. Густая, липкая на ощупь ночь, под пение цикад разлилась над городом. Он слушал её тихое звучание, и в сознание постоянно врывался один и тот же въедливый мотив: «Этот мир никогда не станет другим».

Татьяна спала. Роман, сев в изголовье, гладил ей волосы и улыбался. Яркий фейерверк вспыхнувший над заливом, мог обозначать только одно, прощание. Они переступили черту, за которой не было ничего.

Поздним утром, когда он проснулся, кровать и шкаф были пусты, но еще большая пустота звенела в его сознании. Он еще долго валялся в постели, вкушая аромат её тела. Затем оделся, постоял над кроватью с гитарой, словно невзначай уронил её, и быстро вышел из номера.

20/

Отчим

Стокгольм. Август 1985г.

Сняв наушники, Евгений Викторович Панин отложил их в сторону, помял пальцами переносицу, и бегло пробежался по шуршащим, только отпечатанным листам донесения. Оно было составлено в полушутливой форме, и это говорило о многом. Масса вещей изменилась в советском посольстве шведского королевства. Раньше такое было невозможно.

«Объекты наблюдения весь отрезок от посольства до Старого Города шли пешком, не совершая никаких подозрительных действий. Спорили громко, но доброжелательно. В районе площади Стурторьер* выпили по кружке пива и около полулитра «Абсолюта». Матерно ругали «заморский напиток» и грозили шведским гражданам «кузькиной матерью». Затем переместились в район известного рыбного ресторана и после двухчасового застолья завели русские народные мелодии которые пели громко, но неумело. Белосельских Андрей вступил в спор с группой японских туристов настаивая на том, что Москва лучший город земли, а «водка – напиток настоящих мужчин», в подтверждении чего распил с генералом Бромовым на брудершафт из пивных бокалов две бутылки «Абсолюта». В завершении вышеуказанных событий, генерал Бромов принял парад от Андрея Белосельских, под мелодию «Варяга» и бурные овации зевак. В 21/00, участники вылазки, сели в такси, и через двадцать пять минут вошли в здание посольства….