Три крупных свиньи в розовых и чёрных пятнах резко затормозили перед стеной под Валентином и завизжали и захрюкали ещё громче. С явной угрозой. Эту угрозу усиливали внушительных размеров клыки и тоже немаленькие зубы в раскрываемых и с щёлканьем закрываемых пастях. Злые глазки сверлили человека насквозь. Со своего безопасного места Валентин без всякого страха, а лишь с интересом наблюдал за неисствующими животными. И чего взъелись? Хозяева, что ли, здешние? Валентин попытался приветливо посвистеть им. Но приветствие подлило масла в огонь. Самая клыкастая из свиней не удивление легко подпрыгнула и уперлась передними копытами в стену. Задние ноги подбросили тело ещё и ещё, словно свинья собиралась вопреки всяческим законам природы ринуться по вертикали и достать-таки ненавистного нарушителя чужих владений. Пожилые глаза наблюдателя вдруг прищурились в изумлении: тыкающийся вверх пятак блеснул в предвечернем солнце тем же тёмно-красным металлом, из которого здесь сделано было, по-видимому, всё вместо привычного железа. Только одно дело ручка, петли, колокол, а совсем другое – рыло живой свиньи. Но это же всего-навсего сон, вспомнил Валентин, а чего не бывает во сне.
Две других свиньи, очевидно, подражая вожаку, тоже поднялись на задние и заскребли передними по брёвнам. Заодно предъявляя и свои пятаки – такие же металлические. Бронза, – догадался Валентин, – красивый и прочный металл, – добавил он не совсем к месту – и совсем уж не к месту: – бронзовый век.
Свиньи продолжали раздражённо хрюкать, подпрыгивать и теребить острыми копытами надёжно уложенные брёвна. Злые маленькие глазки пожирали человека, красные пятаки метали в него, словно огонь, отражённые лучи.
Валентин вдруг вспомнил о распахнутой двери. Холодок пробежал по спине, сгоняя беззаботность. Не долго думая, он незаметно оторвал ладони от планки перил, тихонько попятился и, исчезнув из поля зрения осаждающих, резко развернулся и поспешил к лестнице. Ступеньки приняли быстрые, но в то же время осторожные шаги, лишь последняя предательски скрипнула, но это уже было всё равно: в дверях появился тот самый – самый клыкастый и, теперь ясно что вдобавок самый сообразительный кабан. Он сходу двинулся на застывшего на полпути к двери Валентина. Грохот копыт по дощатому полу намекнул на то, что хоть это и сон, но лучше и во сне в данном случае поступить как наяву. Валентин не хуже заядлого танцора развернулся на одной ноге и бросился назад к лестнице. Взлетая по ступенькам, он подумал, куда же дальше, ни на секунду почему-то не сомневаясь, что кабан последует за ним и наверх. Но кабан не последовал. Видно, во всём остальном, исключая бронзовый пятак, он оставался всё же просто кабаном, поскольку крутые ступеньки его остановили. Приняв свою излюбленную стойку, как у стены, с той лишь разницей, что на этот раз передние ноги стояли не на ней, а на ступеньке, животное злобно захрюкало, защелкало зубами вдогонку.
Но Валентин этого уже не видел. Он стоял на широкой планке перил, придерживаясь за опору крыши, примериваясь к следующему броску – ухватиться рукой за поперечную балку, подтянуться и попытаться залезть на неё верхом – если, конечно, хватит сил. А не хватит – так сон закончится, только и всего. Но таким образом сну не суждено было закончиться. Постояв с пару минут в позе готовности, Валентин понял, что всё пошло не так, как он думал. Надо было проверить, как. Он спустился с перил, прислушался. Тихо. Сделал несколько таких же беззвучных, как эта тишина, шагов в сторону люка. Снова прислушался. Вообще-то какой-то звук был, но уж очень отдалённый: похрустыванья – словно раскусывалось что-то непрочное, чавканья – словно затем пережёвывалось. Вот докатился удар по чему-то твёрдому, отдавшемуся густым шелестом и падением мелких предметов. В мозгу Валентина внезапно возникли густые кудрявые деревца, откуда прибежали свиньи и, похоже, куда убрались опять. Только теперь деревья были покрыты не одними листьями, а и зеленовато-жёлтыми небольшими яблоками, на которые он не обратил должного внимания вначале. А теперь вот обратил, поскольку всё сходилось: свиньи вернулись к прерванному обеду. Они же всего лишь животные, ещё раз проговорил про себя Валентин, хоть и с бронзовыми пятаками. Как только враг пропал из поля зрения и из слуха, его попросту не стало, можно вернуться к вкусным яблокам. Если не шуметь и не показываться на глаза, то несложно избавить себя от представления. Валентин возобновил неслышные шаги и положил руку на перила. Всего-навсего продолжать в том же духе и закрыть дверь. Кажется, она запирается изнутри на щеколду, если не изменяет память, на тяжёлую бронзовую щеколду. (Почему бронза, мимоходом спросил у себя Валентин, что я нашёл в ней такого, если это мой сон?) Чуткие ноги повели дальше, вполне благополучно миновали лестницу, щелястый дощатый пол с помостами и открывшими свою тайну конусами на них – выставку бронзовых колоколов различного размера. Но сейчас было не до них. Валентин упёрся ладонью в край двери и решительно повёл её к щеколде. Тонкий писк петель не внушал тревоги, а вот звонкий лязг щеколды заставил насторожиться. И недаром. Доносившееся снаружи громкое чавканье прекратилось, раздался знакомый визг и, немного погодя, приближающийся топот. Он перерос в громоподобный удар в дверь. Ещё бы – бронзовым пятаком, мелькнуло у Валентина. Он невольно отпрянул от сотрясшейся от нового удара двери. Но массивная щеколда держала запор надёжно. Да и доски двери были не из тонких. Вспомнив свои умозаключения насчёт животного ума, Валентин замер. Так и есть: удары пошли наубыль, как и возмущённые визг с хрюканьем. Через минуту, обменявшись друг с другом коротким, как бы рассудительным хрюком, свиньи удалились.
Соблюдая прежнюю осторожность, Валентин отошёл от двери и направился к колоколам.
Они стояли на прочнейших помостах приблизительно на равном расстоянии один от одного, маленькие, большие, средние – как бы в художественном беспорядке. Все одинаково позеленевшие, прячущие под слоем разрушения какие-то узоры. Колокола занимали не весь опоясывающий стены от двери до двери помост, там, где они заканчивались, начинался ряд таких же различного размера «языков», а ещё дальше – бухты верёвок и канатов.
Закончив беглое знакомство, Валентин двинулся к колоколам для более тесного. Под крошащейся под пальцами сине-зелёной коркой притаились лишь нехитрые узоры: кресты, ромбы, волны, круги и тому подобное – но никаких символов или букв. Колокола не хотели приоткрывать своей тайны, тайны этого мира… Этого сна, поправил себя Валентин и вдруг задумался. А с чего он взял, что это сон? Он что, забыл о кишащих иных реальностях, альтернативных мирах, о которых прожужжали уши современникам? Вот один из этих миров, так сказать, собственной персоной. Валентин засунул палец под край шерстяной шапочки и почесал голову и одновременно со всем остальным подумал, что в ней тут слишком жарко, никакая тут не зима, а лето, причём очень тёплое лето. Он снял шапку и сунул её в карман пальто. Затем продолжил обход загадочной выставки. Или не менее загадочного склада.
«Языки» тоже были старыми, покрытыми толстым слоем коррозии. С увесистыми набалдашниками, с ушками для верёвок, канатов. А вот и сами верёвки с канатами. Только такие же попортившиеся на вид от долгого неупотребления. Валентин не удовлетворился одним видом и принялся проверять их в деле. Верёвки рвались как бумажные, и чем были толще, тем менее прочней: последние распадались в руках ещё до натяжения. А о канатах и говорить было нечего – их бухты осыпались точно горки пепла. Валентин снова задумался, наверно, такая же участь ждёт и колокола, только через более долгое время, но ждёт непременно. Потому что тут они никому не нужны. Он бросил задержавшийся в руке обрывок верёвки на помост и взглянул на люк, до сих пор позволявший различать все эти верёвки, канаты, «языки», а тут вдруг положивший этому конец. Всё тонуло в густом сумраке. Валентин понял, что это случилось на самом деле вовсе не внезапно, а как положено вечером, постепенно, просто он не обращал на это внимания до самой последней минуты. Теперь надо почти наощупь выбираться отсюда наверх – туда, где света осталось наверняка побольше. Выбираться и подумать о том, что делать дальше.
