– Ты что, не видишь, я все время болею, а мне работать надо! Зачем ты устроила дома сквозняк, открыла эту чертову дверь на балкон?! Мне иногда кажется, что ты специально ждешь, когда я сдохну! – Она отвлекла меня от чтения.

– Чего ты, зачем такие вещи говорить? – голос Ирины Григорьевны дрожал от наворачивающихся на глаза слез.

– Я лежала с туберкулезом полгода, чуть не подохла, меня все тогда бросили, включая вас! Вы уехали на турбазу, да… и веселились там, а Я!, я до рынка дойти не могла, лежала, исхудала на восемь килограммов!

Далее я услышала знакомые обвинения в адрес Ирины Григорьевны. Ирина Григорьевна – отвратительный, черствый (Она очень любила именно это слово) человек, который ненавидит Ее, и с нетерпением выжидает Ее смерти, чтобы порадоваться. Подобные скандалы происходили постоянно. Она кидалась оскорблениями, Ирина Григорьевна оправдывалась, и спустя пару часов все заканчивалось обоюдными рыданиями в разных комнатах. Хорошенько проревевшись, Она убегала на улицу, одинокая, беззащитная, выключив телефон. Я во время уходов начинала представлять что Ее убьют, Она попадет под машину, загрызут собаки – и так далее, насколько позволяла фантазия. Доводила себя до истерики мыслями и Ирина Григорьевна приходила меня успокаивать.

– Насколько же ты черствый человек, – казалось, из Ее уст вытекает яд, а не слова, – У тебя не сердце, а камень. Вот! – Она достала из кухонного ящика батон хлеба недельной давности и долбанула им по столу.

Теперь и мое настроение испорчено. Я слышу, как Она с грохотом открывает дверцы шкафа, собирается на улицу, хоть и болеет, подходит к двери, но.. останавливается. Ага, сегодня день укола, так что времени на прогулки нет.

Я покорно вошла в комнату, и задержавшись около стола принялась стягивать штаны с трусами. На тумбе ожидает набор юного медика – шприц, ампулы, спирт, стерильная вата и круглая острая пилочка, что открывает флаконы с лекарством. Она работает крайне профессионально – щелчок и ампула открыта, через секунду я слышу как набирается препарат в шприц, тут же моей кожи касается холодная ватка, ощутимый шлепок рукой (Она так делала, потому что считала – после удара укол покажется менее болезненным), и игла вонзается в место назначения.

Я терплю. Морщу лицо. Она делает укол очень медленно, по другому не получается: задница и так вся в шишках, новые допустить нельзя. Облегчение, укол окончен. Минут через сорок начнет кружиться голова – его не просто так делают на ночь. Ну а пока есть короткий промежуток времени, за который надо выпить гору таблеток, поужинать и подготовиться ко сну. Она медленно выкурит две сигареты в туалете – Ее допустимая доза за день, и немного поболтает со мной перед сном.

На кухне уже накрыто. Ирина Григорьевна, настоящая кухарка, готовит вкуснейшие блюда, и мы с Ней проходим на кухню. Сегодня в меню бефстроганов и картофельное пюре. Мясо, как я выражаюсь, без единой “салки” – отборнейшая говяжья мякоть, другое я не употребляю в пищу. Ирина Григорьевна застыла напротив, у соседнего стола, и внимательно разглядывает как мы принимаем пищу – с нами никогда не ест, и у нее почему-то всего один прием пищи в день, часов в двенадцать. В полдень она наливает себе в тарелку столько супа, что из нее разве что не хлещет на пол, садится и в полном одиночестве чавкает. Упаси боже кого-ни будь подойти к Ирине Григорьевне в этот момент – сожрет вместо первого.

– Чего какая квелая? – Она спрашивает у меня, даваясь едой. Ужин благодаря скандалу молчаливый и напряженный.

– Надоели уколы.

– Ты знаешь что их надо делать.

Да, я знаю. У меня системная красная волчанка и я проживу свою короткую жизнь мучаясь от болезни.

– А сегодня можно голову помыть? – на моем лице появилась нотка надежды.

– Конечно, нет! После метотрексата, о каком мытье головы может идти речь! Ты и так из-за него без иммунитета.

Ужин окончился тем, что Ей позвонил дядя Леша. Она быстро ускакала в комнату и до кухни донесся воркующий голосок.

– Привет, Лешенька! Как дела, пупсик?

Леша, на пупсика, конечно не похож. Скорее на Пузика, но мне он очень нравится. Всегда веселый и добродушный, берет меня в разные путешествия, катает на катере, играет в смешные игры, учит рыбачить. Я никогда не слышала как он орет. У Леши добрые голубые глаза, приятное выражение лица и большой мягкий живот. Как жаль, что он не мой папа.

– Я уезжаю, сейчас за мной заедет Лешка.

Она несется переодеваться, сметая все на своем пути. Подводит глаза карандашом, красит губы неизменной красной помадой, наряжается в красивую кофточку и вешает на шею кулон. Хватает с полки духи “Сальвадор Дали” в виде губок – пахнут отвратительно, но мне нравиться дизайн, и убегает, громко хлопнув дверью. Мы остаемся с Ириной Григорьевной вдвоем, и я с ужасом представляю что завтра придется идти в школу.

Меня ненавидят одноклассники. Они, тогда десятилетние, были в состоянии разглядеть и сообразить, что я хожу в школу с грязными, сальными волосами. Каждый мой приход на уроки с вымытой головой (а такое случалось раз в одну-полторы недели), встречался аплодисментами и относился к разряду праздничных дней, когда надо мной можно вдоволь поиздеваться.

Мне почти одиннадцать, у меня растет грудь, и в связи с этим, меня очень волнует тот факт, что если я и дальше продолжу ходить с немытой головой, меня никто и никогда не трахнет.

Более того, спустя несколько месяцев такого “тщательного” ухода за кожей головы, я начала страдать перхотью. Для того, чтобы от перхоти избавиться, надо мыть волосы специальным шампунем почаще. Но мне не разрешали этого делать! Как надо мной издевались одноклассники! Каждый считал своим долгом спросить у меня, почему я так редко мою голову, а если я ее мыла, интересовались, что же так сподвигло меня принять душ. Люди, с которыми я пыталась дружить, кричали “фу” при виде меня. Со мной было противно сидеть за одной партой, но у нас практиковалась принудительная посадка. А Она говорила не сидеть с теми, кто болеет. Я слушалась, и увидев за партой сопливую одноклассницу, оказывалась вынуждена при всех просить учителя пересадить меня за свободную парту, еще больше подрывая отношения с одноклассниками.

Я молчала. Не говорила никогда, кто виновник немытой головы и пересаживаний. Не подставляла Ее.”

***

– Иначе как вы поможете? – Елена стояла напротив нас в своей маленькой кухоньке. Мужа Елены дома в тот момент не было.

После вчерашнего, нам оказалось очень трудно решиться. Однако, мы долго стояли около холма и так и не увидели погони. “Возможно, страхи преувеличены” – подумала я, собравшись с мыслями, и заявила коллегам, что надо же действовать. В конце концов, мы не просто так приехали сюда.

Я никогда не относилась к тем людям, кто не доводит начатое до конца. Любое дело я старалась завершить, и этот раз не должен оказаться исключением. В итоге, полная решимости, я объявила что немедленно вновь подберемся к особняку, и если понадобится, войдем внутрь. Без материала я уезжать отказалась. Следующий паром прибудет завтра: у нас есть меньше суток на расследование. С другой стороны, меня терзали сомнения. Зачем мужчине в доме осматривать окрестности с помощью бинокля? Кого он хотел найти? Может быть он услышал шум на болоте, созданный моей командой и решил не выходя из дома узнать что происходит? Я остановилась на последнем варианте. Мы просто потревожили хозяина дома, и точка.

Второй раз мы направились к особняку. Посовещавшись, группа пришла к единому мнению: вновь забраться в камыши а дальше действовать по ситуации.

– Может, пора спуститься вниз? – спросил Тимофей, пока я прищуривалась из зарослей камыша.

Сегодня дом выглядел совсем пустынным. Тимофей приблизил картинку на камере и внимательно просмотрел все окна – и ни намека на жизнь внутри. Я оглянулась и вопросительно взглянула на Яну с Верой. В глазах коллег мелькнул испуг, но они кивнули в ответ и я приступила к поиску дороги вниз, так как не хотела тратить лишнее время на пересечение озера. Справа, на краю зарослей камыша виднелась узкая извилистая тропинка, заботливо укрытая кустарниками. Дорожка вела непосредственно к калитке, проходящей во двор, и огибала опасный склон. Команда принялась спускаться. Тимофей снимал, Яна описывала на микрофон наши действия, а я тщательно всматривалась в окна, пытаясь найти в них хотя бы малейший намек на маньяка-похитителя.