Пока Аврора изумлённо рассматривала убранство, до неё вдруг дошло, что откуда-то из глубины помещения доносится музыка, популярная в самом начале 90-х годов: «Не плачь…» Тани Булановой. Но она не успела додумать эту мысль. В зал стремительно вошли двое, и Аврора отпрянула за штору, распластавшись по стене, затаив дыхание.

Двое вошедших не переговаривались. Только по тихим звукам она с трудом определяла, что отодвинули стул, прошелестела скатерть. Не выдержав, Аврора снова прижалась к краю шторы и выглянула в зал.

Двое крепких мужчин в чёрных водолазках и таких же чёрных пиджаках и брюках, присев почти напротив неё, что-то прилаживали под столешницей. Через пару минут один выпрямился. Стремительно промелькнула его кисть и смахнула на место подвёрнутый край скатерти. Второй не спеша поднялся на ноги и отступил в сторону, оглядывая стол. Первый отошёл к окну, у которого притаилась Аврора.

Она едва успела слиться со своей портьерой и замереть, зажмурившись и растворившись в складках ткани. В ушах громко ухала кровь, ладони вспотели и дыхание оборвалось.

Рядом что-то тихо пискнуло. Но Авроре показалось, что от этого внезапного звука у неё разорвались перепонки. И тут же, чтобы окончательно добить её, прямо над ней раздался мужской голос:

– Нормально. Отлично берёт.

Она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от неожиданности.

– Достанет из-за окна? – напряжённо спросил второй

– Да, конечно, ещё на десяток метров можно отойти, чтобы не палиться.

– Нет уж, лучше поближе, чтобы ничего не сорвалось. Наверняка!

Тот, что был рядом с портьерой, за которой ни жива, ни мертва, распласталась Аврора, вернулся к столу и более тихо усмехнулся:

– Не боись! Рванёт так, что мало не покажется!

И шаги поспешно удалились. Только тут Аврору стал отпускать страх разоблачения. Она ощутила себя иностранным шпионом, оказавшимся на волосок от провала, и который только что чудом избежал рассекречивания. Постепенно стал доходить и смысл происходящего. Страх резидента сменился ужасом понимания неизбежности катастрофы.

Неужели это тот самый момент, когда была заложена взрывчатка? Которая потом разнесла в клочья банкетный зал и всех участников застолья?

Мозг напряженно заработал, выискивая варианты спасения.

От напряжения у неё даже притупилось чувство опасности. Аврора высунулась из своего укрытия. Мужчины ушли. Ей же нестерпимо захотелось заглянуть под стол туда, где они только что возились. Нужно срочно вытащить из-под стола то, что они там прицепили и выкинуть прочь! И она сделала шаг из-за шторы, примеряясь как бы незаметно прошмыгнуть.

Но ей помешали. Через противоположные двери, похоже, со стороны кухни, внесся какой-то суетливый круглый мужчинка, за ним два официанта. Толстяк, размахивая руками, посыпал указаниями, куда и что ещё поставить и как распределить. Аврора едва успела отшатнуться и укрыться за пологом портьеры. Пришлось опять распластаться вдоль оконного откоса и вытянуться по стойке смирно. Она терпеливо приготовилась ждать другого удобного момента.

В голове её лихорадочно бились мысли, одна несуразнее другой. Сердце отозвалось, быстрыми толчками сопровождая охватившее её возбуждение. Кто эти люди? Что они делали под столом? И неужели, правда – они вот так просто пришли и заложили бомбу? А если её сейчас удастся вытащить? Может быть, получится этим кого-то спасти? И тогда не случится никакого взрыва, никто не погибнет, а зал не сгорит? Путаясь в нахлынувших эмоциях, она так разволновалась, что чуть не вывалилась из своего укрытия, неловко переступив затёкшими от неподвижности ногами. Это неуклюжее движение отбросило её тело на стену, и Аврора даже больно стукнулась головой об откос, угодив как раз шишкой о каменный угол. Глаза резануло всполохом красного цвета, и она зажмурилась, стиснув зубы, чтобы не застонать. Когда острая реакция утихла, Аврора снова открыла веки.

Старые обугленные стены мрачными остовами торчали перед ней. Яркий день плескался за спиной, и пригревало плечи жаркое по-летнему солнышко. Через обрушившийся потолок просматривался второй этаж. А кое-где сквозь дыры в верхних перекрытиях видны были и помещения на третьем уровне. Никакого накрытого стола с взрывчаткой под крышкой больше не было. Только пульс всё ещё ускоренно бился, словно она неслась в незримой гонке или участвовала в каком-то спринтерском соревновании.

Острая мысль кипятком ошпарила сознание: она так и не смогла прокрасться к столу и отвести удар. Пока малодушничала и пряталась, пока прикидывала, как бы половчее это проделать – всё переменилось и она снова здесь, а бомба так и осталась там. Чтобы неминуемо взорваться и забрать с собой чьи-то жизни…

Мир спасти не удалось…

Аврора так расстроилась, что ещё долго бесцельно блуждала между руинами стен, и осколками того, что ещё когда-то было целым, красивым и несущим своё гордое название интерьер.

Потом она три часа в правом крыле корпуса терпеливо обходила бывшие жилые помещения. Тщательно промеряла все размеры – высоту, длину, ширину и всевозможные выступы и ригели. Все полученные данные аккуратно заносила в блокнот, вычерчивая схемы и перепроверяя по сто раз точность и правильность записей.

Вернувшись домой, засела за ноутбук. До глубокой ночи переносила все дневные измерения в новый чертёж в программе архикад. Только когда на экране вырисовался похожий на действительность план первого этажа, она немного успокоилась и отправилась спать.

*

Шуманский тяжёлым взглядом проводил эту горе-дизайнершу, которая спотыкаясь и сбиваясь, только что неуклюже вывалилась из его кабинета. И как только его угораздило согласиться, чтобы такой ответственный и крупный объект отдали этой пигалице? Хоть и убеждал его Гришков, что она грамотный специалист и сделает всё на высшем уровне – Шуманскому как-то слабо верилось, что какая-нибудь представительница слабого пола в состоянии осилить столь масштабный и пафосный объект.

Он бы ни за что по собственной воле не выбрал бы дизайнера – женщину. Только мужчину, в конце концов, архитектура – наука точная, там математика, начертательная геометрия, сопромат и физика – разве женских мозгов это дело? Трудно даже представить, чтобы за всякими там завитушками волос, торчащими из причёски, старательно расчёсанными и уложенными прядками, в легкомысленной дамской головке помещалось что-нибудь ещё кроме забот о собственной внешности. Разве молодая барышня способна на серьёзную работу, а тем более – на такой значительный и важный проект? И тем более – такая женщина, как эта курица, Кострова!

Единственное, что пока удерживало Шуманского от кардинального отказа от её кандидатуры – это поразившие его идеи эпатажного образа для санатория. И её реплика на тему «чтобы народ туда, как на экскурсию валил». В этом что-то есть. Хотя и это может быть лишь только случайно промелькнувшая крошечная искорка, по ошибке затесавшаяся в её сознание. А как дойдёт до дела – то окажется, что Кострова не в состоянии ни вытянуть эти идеи, ни просто качественно их объяснить. И все её заманчивые предложения останутся только красивой сказкой, не подкреплённой ни чертежами, ни расчётами. Пустыми словами.

Владислав Шуманский к противоположному полу с некоторых пор относился с большим недоверием. А точнее – он их просто недолюбливал.

Всё началось давно. Сначала он влюбился. Ещё в студенческие годы, на предпоследнем курсе института. Элеонору он тогда считал воплощением совершенства. Он надолго запомнил ту её юную свежесть губ, и постоянно ускользающую, как предутренний сладкий сон, гибкую фигурку, вечно стремящуюся то на какие-то занятия, то в секцию аэробики или в бассейн. В ней прекрасным было всё, как по Чехову: «и лицо и одежда и душа и мысли». Владислав тогда от любви просто одурел. Но самым поразительным было то, что она ответила ему взаимностью. Он всё никак поверить не мог своему счастью. И ему казалось, что он просто не достоин такой красавицы, что она вот-вот рассмотрит его, разочаруется и обязательно бросит. Но она не бросала. И даже на последнем курсе вышла за него замуж. Причём, как-то так всё получилось, что вроде бы это была его инициатива, но подвела Славу Шуманского к такой мысли, чётко осознанной и сформулированной в виде предложения руки сердца, сама Эля.