– Олега в армию отправят. Тут у кулера обмолвились, что директриса поспособствует, – шепнул Максим и посмотрел на Леру. – А мента с работы попрут.

– Макс, больше не говори мне об Олеге, – попросила Лера. Противно ей пока не было. Было странно и необычно. Ненависть к Олегу Лера испытывать не могла. Она уверяла себя, что Максим заблуждается и права Маринка. Поцелуй на лестнице – шутка. Может уже завтра она встретит Олега под руку с той самой Оксанкой из пятнадцатой и он их познакомит.

– Ну как хочешь, – согласился Максим. – Честно, мне все равно, что там с Ермошиным и какая у него ориентация. Я знаю наше будущее. Приходи в ДК и тогда поймешь, что мы со Славиком настроены серьезно.

– Я приду, сказала же, – раздраженно произнесла Лера.

Разговорами о своем ДК Макс напрягал. Или дело в духоте, оттого голова кружится и опять хочется пить. Или в том, что Максим снова пытается быть Паком с первой пластинки, но не получается. На всех его концертах, на которых была Лера, Максим и голосом, и манерой игры на гитаре подражал Паку, но Леру заинтересовать не мог. Они даже внешне не были похожи. Пак – искрил, от Пака исходило сияние. Лера никогда не видела кумира вблизи, но знала, если Пак пройдет мимо нее по улице даже в бурю, когда сильный ветер сбивает с ног и выворачивает зонт, то непогода прекратится. Солнце мгновенно выйдет из–за туч, а улыбка Пака ослепит, согреет.

– Ты не представляешь, Лера, как это здорово быть в группе, когда твои идеи поддерживают. Славик. Ему нравится играть в стиле Пака, но когда я показываю свой набросок текста и мелодии, он тут же забывает о «VictoryGA».

– Зато Маринка не забывает, наверное, виснет на шее у диджея сейчас и требует включить песни Пака. Слышишь. Наверху тихо.

– Странная она, твоя Марина! Да под Пака танцевать невозможно. Что–то мне подсказывает, четвертый диск «VictoryGA» уже на волне прежнего успеха выпустят. Вот увидишь, никакой по звуку его новый альбом будет. На гитаре стало немодно играть на большой сцене. Мелодии какие–то у всех ломанные. Изогнутые дугой зарисовки, сыгранные задом–наперед. И голоса электронные. Как будто один певец на сотню проектов.

– Макс, а ты споешь в ДК мою любимую…

Лера перебила его специально. Она не выносила, когда Пака критикуют.

– Спою, – дрогнувшим голосом ответил Максим. – Если ты хочешь.

– И четвертый альбом Пака сразу, как выйдет, мне купишь?

– Куплю, – без раздумий ответил Максим, и Лера впервые за вечер улыбнулась. – Тогда и ты обещай мне одну вещь.

– Какую? – насторожилась Лера.

– Что сходим в загс и подадим заявление.

Нет, хотела ответить Лера. Но потом вспомнила о полосках на тесте, вспомнила мента и как Олег шарил по его бедру. Она поняла, что теперь ей тошно. И противно. И что она злится на Олега. Это Олег играл ее чувствами, это Олег внимания на нее не обращал с того самого дня. Даже привет утром не сказал. Просто прошел мимо. А Максим смотрел на нее тепло. И глаза его светились, и говорил он вполне разумно:

– Чиф, отец Славика, человек состоятельный. Обещает нам помогать. Финансово. Группа раскрутится. И я смогу прилично зарабатывать…

– Я согласна.

Лера перебила Максима на полуслове и позволила ему себя обнять. Он обрадовался, а она не сдержалась и зарыдала, едва повисла на таком надежном плече.

На концерте Максима в ДК время остановилось. Замерло. Самые важные картины из жизни Леры пронеслись у нее перед глазами. Вялые тюльпаны Олега, его обнаженные плечи в комнатных сумерках и побег из его квартиры. Призрак Пака, скользящий ледяной тенью по стенам кирпичных пятиэтажек. Появляться он стал намного чаще. Преследовал. Никогда не говорил с ней. Но смотрел пристально и тревожно. Максим на сцене. Он не спел ту самую. Соврал. Но Лера не злилась на него. Он спел другое. Что–то про звезды и солнце. К словам она не прислушивалась. Музыка. Вот что захватило ее воображение. Барабаны. Она любила, когда их не заглушают. И гитара. Призрачной струей лилась мелодия Максима и настолько ее очаровала, что впервые Лера задумалась о написании письма. Не Максиму. И не Олегу. А… Паркеру Джонсу.

«Привет, Пак. Это снова я. Лера. Я пишу тебе, потому что не знаю, кому еще выговориться. Рассказать. Ты далеко от меня сейчас, где–то в Латинской Америке гастролируешь. Или в Уэльсе записываешь вокал, как сказал мне Максим. Я не знаю. По телевизору мало о тебе говорят. Все об «Иванушках» да о группе «Звери».

Но вчера у Макса в репетиционной, в свалке старых пластинок на усилителе, я нашла англоязычный журнал. Весь помятый. Последние страницы выдраны, а обложка вся в пятнах и кофейных кругах…

Мне все равно, Пак. Главное, что твое интервью на месте. И я перечитала текст несколько раз. Фотографий не было, но я и без них смогла представить тебя сидящим в элегантной гостиной. При приглушенном свете фарфоровых ламп. Как ты, веселый и довольный, рассказываешь стильно одетому журналисту о записи четвертого диска и что премьерные концерты пройдут в Латинской Америке.

Я бы поехала, Пак. Нашла бы деньги и поехала. (Славик бы одолжил). Но не могу. Многое изменилось в моей жизни. Олег пропал. Съехал от родителей, и никто его больше в нашем районе не видел. Даже Маринка.

И Оксанка из пятнадцатой… Ее я так и не встретила. Не знаю, как она выглядит и где живет. А если бы знала, то не испугалась и пошла бы к ней домой. Я бы силой выволокла из ее квартиры укрывшегося там Олега и высказала бы все, что думаю. И, может быть, ударила. Украсила бы его наглую морду синяком…

Нет… Нет… Пак…

Про Оксанку было много в первом письме. Как я ее ненавижу. Даже больше, чем мента по имени Ванек. Но я порвала то письмо. Второе про обиды на Олега сожгла. Это третье. И набираю я его в телефоне, в заметках, сидя на горячих ступеньках крыльца. Пишу, обливаясь слезами. Потому что в столь важный для нас день, как пафосно сказал накануне Максим, я злая и расстроенная. Я обманываю его, вру маме. Злость, как комок копится внутри меня. Подступает к горлу и не дает дышать.

Остался всего час.

Час, Пак!

И я стану его женой.

Ты бы видел, как три дня назад чиновница из загса, вся такая надушенная и интеллигентная, глаза сощурила и брови свела, когда Максим протянул ей через стол наши заполненные заявления. Но чиф выручил нас. Он тихонько пододвинул к руке чиновницы небольшой конвертик, и она тут же забыла и о правилах, и что поиздеваться над «молодыми» нужно.

Но больше всего меня угнетает, Пак, что платье у меня не белое и одолжено у Маринки. То самое кружевное с выпускного. А вчера мы с мамой телевизор смотрели. Сериал, где главная героиня выходит замуж. Мама вдруг сказала, что и мне пора невестой становиться. А я не знала, что ответить, промолчала. И сейчас смс написать маме боюсь. Особенно, когда вижу невест повсюду и себя настоящей невестой не ощущаю. Невесты везде. И возле скамеек под цветущими яблонями, и на парковке у машин, и у декоративного мостика с красным сердцем на веревочных перилах и табличкой со словом «love». И рядом со мной на ступеньках крыльца.

Шумно, Пак. Но не так, как в фан–зоне на твоих концертах. Недавно я пересмотрела их все. Но сейчас, Пак, лишний шум меня утомляет. Я сама не знаю, чего хочу. А вообще-то нет… Пусть мой малыш будет счастлив. И ради него я готова снова соврать. Максу. Он думает моя мама на дежурстве, поэтому не пришла. Это полуправда, Пак. Мама на дежурстве… И увидит она Максима после регистрации, а о малыше узнает не раньше, чем через месяц.

Макс спросил, может ли он жить у нас. В его квартире одна комната – и там бабушка. А у нас с мамой три. Но жилищный вопрос меня мало заботит, лишь бы малыш был счастлив. Олег бросил его, но я его не брошу. Я позабочусь о нем, Пак. И он вырастет таким же, как ты. Сильным, уверенным. Может и петь станет, как ты. И пластинку покруче твоей, той, что с парашютом, запишет. Я буду ждать, Пак, и надеяться.