Ремус ненавидел себя. Всей душой ненавидел себя и монстра, живущего внутри. Монстра, который доставляет ему столько страданий всю его сознательную жизнь.

Монстр лишил его детства, заставив жить взаперти и в изоляции. Он лишил его обычных радостей жизни. Лишил возможности заводить друзей, без страха однажды убить их. Лишил возможности быть любимым и счастливым.

Ремус всю жизнь живет в лишениях, которые одно за другим оставляют глубокие раны в душе. Он совсем недавно лишился матери, которая ушла из этого мира, мучаясь и страдая. И сейчас он лишился и Эшли.

Лишился Эшли, которая дарила ему столько тепла и ласки, сколько он за всю жизнь не получал. Которая показала, что и его тоже может кто-то искренне любить.

И чем он ей ответил? Жестоко и беспощадно убил её.

И как только он мог поверить, что достоин любви? Как мог поверить, что способен жить, радоваться и любить, как обычный человек? Ведь он им не является.

Он знает и всегда знал, что он опасен для любого человека. Что от него надо держаться подальше. И, тем не менее, позволил себе привязаться к человеку. Позволил Эшли быть с ним рядом, прекрасно осознавая все риски.

Ему нет прощения, Ремус это понимал. И что бы не говорили другие, он себя никогда не сможет простить за это. Потому что смерть Эшли исключительно его вина.

Хотя другие и пытались это оспорить, взяв на себя вину за её смерть.

После похорон он разговаривал с профессором Дамблдором, и даже он сокрушался и винил себя в недостаточной защите замка. Ведь школу студенты не должны покидать ночью и ему надо тщательнее за этим следить.

Даже Хагрид себя винил в случившемся. Говорил, это он не один месяц гнал стаю волков на север, чтобы освободить больше площади леса для своих личных монстров.

И Джеймс туда же. Ремус слышал, как он говорил Лили, что это он виноват. Будто это его, Джеймса, вина, что он подтолкнул Ремуса к отношениям с Эшли.

Глупые и нелепые отговорки. Вполне очевидно, что не свяжись Эшли с ним, она бы никогда не оказалась в лесу в полнолуние.

Не оказалась бы там и сейчас была бы жива.

Она заплетала бы свои длинные волосы в косу, звонко смеялась и улыбалась. Она всегда улыбалась, губами или только глазами, но всегда. Будто радовалась каждому дню и каждому прожитому моменту. Казалось, ничто её расстроить не может.

А Ремус взял и разрушил это. Сломал её жизнь. Погубил.

***

Он смертельно устал. Устал притворяться нормальным и хорошим человеком. Устал стараться и чего-то добиваться, чтобы доказать, что он чего-то стоит себе и другим. К чему это? Если его жизнь обречена. Если его не ждет ничего хорошего. Если он только губит жизни своих близких и любимых людей.

Хотелось закончить это раз и навсегда. Закончить страдания его друзей, которых он заражал своей болью, и закончить свои собственные муки.

Только ему всегда мешали.

Джеймс с Лили практически не отходили от него, и по очереди держали караул возле него.

Его почти никогда не оставляли одного. Будто и правда боялись, что он с башни прыгнет. А эта навязчивая мысль не покидала голову Ремуса. Единственное, что его держало от самоубийства — это отец. Он не перенесет смерти сына, Ремус это знал, и уйдет вслед за ним. А быть виновником еще одной смерти ему совсем не хотелось.

Сколько раз он сидел на покатой верхушке гриффиндорской башни и вглядывался вниз, где из забора торчали острые пики. Его туда тянуло магнитом. Что-то звало его туда и голосом Эшли говорило, что как только закончится его жизнь, он сможет встретиться с ней, там, за чертой.

И стоит только в голове мысли промелькнуть — сделать шаг, оттолкнуться от края, всегда появляется Джеймс или Лили, а призрачный голос Эшли тут же смолкает.

Ремусу в этот момент хочется выть от тоски. Он не хочет, чтобы голос Эшли исчезал, хочет хотя бы так его слышать. Но он и виду не подает. Сил выказывать хоть какие-то эмоции совершенно не осталось.

Поначалу Ремуса раздражало общество Джеймса и Лили. Он видел и чувствовал их жалость к нему. Замечал их тоскливые взгляды и переглядки за его спиной. Ему и так было тошно, а то, что он доставляет неловкости еще и им, лишь больше угнетало его.

Но когда вернулся Сириус, стало немного легче. Джеймс уже часть времени проводил с ним, и не так часто докучал Ремусу. Зато Лили стала чаще бывать рядом.

Через какое-то время они перестали смотреть с жалостью, и всё время пытались его чем-то занять или отвлечь.

Джеймс постоянно вытаскивал его на улицу и один раз даже уговорил его полетать вместе с ним. Ремус согласился только потому, что надеялся, Джеймс быстрее отстанет. Спорить с ним себе дороже. Хотя он должен был признать, бесцельный полет вокруг поля для квиддича хорошо проветривал голову.

А еще Джеймс постоянно строил планы. Планы о том, как они вступят в какое-то тайное общество, о котором он всё пытался узнать, но безрезультатно. Планы, как они разделаются с Волан-де-Мортом и покарают всех Пожирателей. А после этого они всей компанией рванут в Италию на заслуженный отдых.

Ремус всегда его слушал с самым безразличным выражением лица. Казалось, он больше не способен был испытывать какие-либо эмоции.

И когда Джеймс уходил, чтобы уделить время и Сириусу, не дав тому утопиться с горя, его пост сменяла Лили. У нее была другая тактика. Она его не веселила и не развлекала, а загружала учебой. Ремус не сказал бы, что с этого был какой-то толк, но послушно и без лишних слов выполнял всё, что она говорила.

Он сидел в библиотеке вместе с Лили и Алисой и бессмысленным взглядом смотрел в учебник. Легче и спокойнее не становилось, но слушая их голоса и обсуждение экзаменационных вопросов, пропадали мысли о конце света и собственном самоубийстве.

***

Время — полдень воскресного дня, а они в спальне сидят. За окном довольно солнечно, хоть и ветрено, но покидать башню никто не собирается.

На кровати справа от него полог задернут. Северус закрылся от чужих глаз с какими-то книгами, и лишь иногда оттуда доносится шуршание пергамента и скрип пера.

В другом конце спальни на своей всё ещё сломанной кровати лежит Сириус. С напряженным лицом, с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Держит в руках гитару и изредка проводит пальцами по струнам, издавая тоскливые звуки, которые не складываются ни в какую мелодию — он будто снова разучился играть.

А Ремус лежит у себя, устремив взгляд на фото в рамке, стоящее на тумбочке. Фото обычное, магловское, но ему кажется, словно васильки в его волосах шевелятся от ветра, а в глазах Эшли переливается лукавый блеск.

Он смотрит на фото не моргая, не в силах взгляд отвести, но ровно до того момента, пока дверь не распахивается.

На пороге стоит Джеймс в квиддичной форме и фальшиво-бодрым голосом говорит:

— Ну как, не скучали?

Он проходит в комнату, окидывая все три кровати грустным взглядом, который старательно пытается скрыть.

— На улице отличная погода, — продолжает говорить он с бодростью, хотя в голосе отчетливо проскальзывает напряжение. — Прогуляться не хотите? Можно у озера посидеть. Или до Хогсмида смотаться.

Как и в последние дни, его все игнорируют. Но Джеймс не унывает. По крайней мере, старается этого не показать. Он останавливается возле шкафа, на ходу снимая с себя спортивную форму, и продолжает говорить:

— Мы сегодня отлично позанимались. Команда полностью готова к финалу…

Голос Джеймса прекрасно заполняет удручающую и тяжелую атмосферу. И даже его истории о квиддиче, которые никого из присутствующих не интересуют, слышать куда приятнее, чем давящую, оглушительную тишину с редкими жалобными нотами струн.

Ремус чувствует, как другу тяжело дается подобное одностороннее общение, но он и попытки не делает, хоть что-то ответить или показать заинтересованность, совершенно её не испытывая. И лишь следит за ним равнодушным взглядом.