— Бланк, всё хорошо, — он легонько тряхнул ее за плечи, заглядывая в глаза. — Софи, слышишь? Всё нормально.

Она ему ничего не ответила и только кивнула, оглядывая осколки. Взяв палочку, Сириус их все убрал. Он лег обратно и за руку притянул ее к себе, обнимая.

— Это Рег цветы принес, — сказал он, чтобы хоть чем-то ее отвлечь.

— Регулус? — она сразу устремила на него взгляд, приподнимая голову. — Где он?

— Он в школе…

— С ним всё хорошо? У Лестрейнджей его не было? — с волнением спросила она.

Нет, ревность все-таки никуда не ушла, давая о себе знать, поднявшимся неприятным чувством в груди. Но Сириус через силу улыбнулся.

— С ним всё нормально. У Лестрейнджей его не было, — ответил он, а София облегченно выдохнула и чуть улыбнулась, обратно устраиваясь на его груди головой. А Сириус, пока она не видит, позволил себе закатить глаза и скорчить недовольное лицо.

И всё-таки, в душе было еще что-то помимо ревности. И Сириус должен был об этом сказать. Это было бы правильно.

— Это Рег тебя нашел, — сказал он. — Без него ничего бы не вышло.

Он рассказал ей о том, как пытался найти ее. И о том, что Регулус тоже делал три попытки, последняя из которых, наконец, увенчалась успехом. И о том, что он усыпил собственного брата ради его же безопасности.

— Хотя он, наверное, это не оценит, — произнес Сириус, думая о том, что брат вряд ли встретит его в школе с распростертыми объятиями.

Но София, к счастью, полностью поддержала его, согласившись, что Регулусу нельзя было там появляться.

Они полночи проговорили, не отрываясь друг от друга и лёжа в обнимку. Он рассказывал ей всякие глупости, пытаясь ее отвлечь. И обходил новости о Северусе и Ремусе. Целители сказали, её сейчас лучше не тревожить, в том числе плохими новостями.

Но что бы он не говорил, она была непривычно тиха и молчалива, лишь изредка отвечая в ответ. И только глаза неярко мерцали в темноте и смотрели на него не отрываясь.

А Сириус в этом винил себя, каждую минуту представляя, что ей пришлось пережить.

Он спустился чуть ниже, оказавшись прямо напротив ее лица, желая поцеловать, но резко замер, остановившись взглядом на тонком белом шраме, который был на ее нижней губе. На розовых пухлых губах он заметно выделялся. Сириус не сказал бы, что это её портит, хотя и понимал, что ей это уверенности в себе не добавит.

А София, кажется, заметив его взгляд, закусила нижнюю губу, пытаясь спрятать этот шрам. Но он тут же прижался к ней губами, требовательно целуя. И чувствуя, как она сопротивляется.

Она отстранилась и подняла на него напряженный взгляд, прикасаясь пальцами к шраму.

— Тебе больно? — он перехватил ее руку, отнимая ее от губ.

— Нет.

Он приподнялся на локте и навис сверху. Обхватив ладонью ее лицо, он посмотрел ей в глаза.

— Ты ведь знаешь, что для меня никого прекраснее нет? — шепотом произнес он и провел большим пальцем по ее нижней губе, останавливаясь на шраме.

— Знаю, — ответила она, не моргая глядя в его глаза.

Он склонился еще ближе и нежно обхватил губами ее нижнюю губу, ожидая от нее ответной реакции, целуя ее мягко и ненастойчиво. И чувствуя, как она в следующий момент расслабляется и отвечает ему.

Бланк давно уснула, а ему сон так и не шел. Он так и продолжал лежать, крепко прижимая ее к себе и не в силах отвести взгляд от ее лица, запустив руку в ее волосы.

И всё размышлял, в какой вдруг момент она стала так важна для него? В какой момент он перестал видеть жизнь без нее?

Может быть, когда она исчезла в камине, и он понял, что даже один день без нее — пытка. Или, может быть, когда они сидели на берегу в Блэкпуле и он показывал ей свое созвездие.

Или когда она призналась ему в любви. Смотрела на него горящим взглядом и сказала те слова, от которых у него всё замирало внутри, от осознания, что это самое ценное.

Или когда она приковала его к кровати — или же чем-то невидимым приковала его к себе. Или когда он впервые поцеловал ее, вспоминая, что в тот момент у него что-то слетело в душе.

Или в тот день, когда впервые услышал ее голос, который пел на французском. Или когда она сломала его метлу, а он бежал за ней под проливным дождем.

Или когда к нему в руку впервые скользнула шелковая голубая лента.

Или когда она шла к столу Слизерина и бросила на него острый, разрезающий воздух, взгляд, запустив необратимый процесс.

Она появилась в его жизни словно гром среди ясного неба. Перевернула всё вверх дном в его душе. И заставила поверить в то, во что он никогда не верил, ничего не требуя взамен.

А сколько они времени зря потеряли, потратив его на ненависть, злость и детские обзывки. Сколько времени он боролся с собой и со своими чувствами. Наверное, ни за одну девушку столько не сражались, сколько сражался он со своим собственным сердцем. А она всё равно победила, ничего при этом не делая.

Но даже если бы был шанс всё изменить, вернуться в прошлое и вправить себе мозги, чтобы не терять зря время, он бы не стал ничего менять.

Так и оставил бы их жизнь. С каждой ссорой, с каждой стащенной лентой и брошенной гневной фразой. Со сломанной метлой, со всеми отработками. И с овсянкой на его голове. С их первой и последней дуэлью, когда ей удалось залезть в его мозги. С ненавистью во взглядах и с сумасшедшей страстью в поцелуях. С теми днями, когда она сидела у Хагрида и целовала черного пса в непослушную морду. И с теми ночами, которые они проводили в ее парижской спальне, не в силах насладиться друг другом.

И с тем временем, которое они провели в Блэкпуле. Тем временем, когда они были одни в целой вселенной, и никто им больше не был нужен.

Наверное, не каждому так везет, встретить такого человека. Который будет волновать тебя. Мысли о котором будут будоражить до кончиков пальцев. Поцелуи которого будут вызывать целый ураган в душе.

Который станет для тебя дороже самой жизни.

Она в один момент стала для него всем. Стала смыслом его жизни. Стала его душой.

А на меньшее он был и не согласен.

Если и верить в любовь, то только в ту, что с первого взгляда. Если и верить в любовь, то только в ту, что навсегда.

— Я люблю тебя, Софи, — прошептал он, оставив невесомый поцелуй на кончике её носа.

Оказалось, так просто это сказать. Ведь он действительно любит. Всем сердцем и душой. Любит так сильно и отчаянно, как не может себе позволить человек.

А он любит. Всю её без остатка. Любит каждую ее родинку на теле, любит ее яркие ленты в волосах.

Любит ее изящество в движениях и резкость в словах и суждениях.

Любит то, как она на секунду задерживает дыхание, прежде чем рассмеяться. Любит ее тонкие руки и длинные пальцы, из-под которых звучит его любимая музыка.

Любит ее безумные игры, будь то бесконечные прятки от него по всему Хогвартсу, или же изощренные игры в постели.

Любит ее глаза и отражение звезд в них. Любит ее огонь внутри и то, как она заставляет его гореть вместе с ней. От прикосновений, слов и взглядов.

И любит то, что она напоминает ему дышать, когда он об этом забывает, глядя в ее глаза.

Любит сильнее, чем это можно представить.

Он только сейчас заметил, что весь дрожит. Не иначе, как от переполняющих чувств. Ведь так всегда было. Его всегда трясло рядом с ней. От злости, от гнева, от страсти, от переполняющей нежности. А сейчас, очевидно, от любви.

Он чуть усмехнулся, представляя, что услышь Бланк его мысли, назвала бы его глупым романтиком или еще чем-то непотребным. И когда он только успел стать таким непозволительно чувствительным? Какой кошмар.

Только вот он, впервые за много дней, впервые за много месяцев, от этого нового открытия вдруг почувствовал удивительное умиротворение в душе.

***

В Мунго они провели еще пару дней. София быстро шла на поправку, хотя, по словам целителей, ей предстоит долгий период реабилитации, и еще дольше ей придется учиться пользоваться магией. А сейчас её поят всевозможными успокаивающими настойками, чтобы магических всплесков не происходило.