Она кивнула, глядя на него расширенными глазами. И, не давая ему больше ничего сказать, снова притянула к себе.

Приподнявшись, она поменялась с ним местами. Уложив его на спину, села сверху и, не прекращая целовать его, стала расстегивать рубашку.

Он беспорядочно отвечал на ее поцелуи, всеми мыслями призывая себя сохранить рассудок.

Но вот он уже вновь сверху. Без рубашки и брюк, а она лежит абсолютно голая и с испугом на него смотрит.

— Все хорошо, — прошептала она, притягивая его за голову к себе и целуя.

Он впивался зубами в нежную кожу, но тут же брал себя в руки и оставлял поцелуй. Он до синяков сжимал ее тело, в следующую секунду ослабляя хватку, и лишь ласково проводил рукой.

Он не давал ей прикоснуться к себе — любое ее касание отдавалось животным ревом внутри, и заводил ее руки ей за голову.

Но ее тяжелое дыхание, высоко вздымающая грудь, ее запах, и шепот его имени, все равно затмевали разум.

Грубо сжимая ее грудь, сдавливая ребра, он провел рукой вдоль ее живота и проскользил ниже, вырывая из нее тонкий, сдавленный стон. Он шире развел ее ноги и сразу вошел в нее, чувствуя, как она впивается пальцами в его плечи.

Насыщенный запах крови окончательно свел его с ума. Металлический привкус и слюна мигом заполнили рот.

Резким движением он перевернул ее на живот и поставил на четвереньки, приподняв за живот.

Он пытается сбавить оборот, но не в силах противостоять себе же, совершая резкие и грубые толчки до самого упора.

Стойкий запах крови, вперемешку с потом и выделяющейся смазкой все еще держится в воздухе. Внутри него всего горит от этого запаха, из груди наружу словно темная сила рвется. Он с силой тянет ее за волосы, заставляя сильнее прогибаться в пояснице, и оставляет мокрые поцелуи по всему позвоночнику, пояснице и копчику.

Память все больше теряется. Он пытается удержаться за последние крохи сознания, но единственное, что удается — лишь наблюдать со стороны.

Опустившись позади нее, он пригнулся и, крепко сжав ее ягодицы, чтобы она не могла пошевелиться, широким языком провел вдоль всех складочек, ощущая долгожданный вкус крови на языке. Она протяжно вздохнула и подалась вперед, но он только сильнее сжал ее в руках, ногтями впиваясь в кожу и не давая ей вырваться.

Он вновь выпрямляется и входит в нее с новой силой. Он видит, как она жмурится, как сжимает плед в руках, как закусывает губы, сдерживая стоны или же крики. И только и шепчет:

— Все хорошо, Ремус.

Это его отрезвляет. Он приходит в себя и видит след от зубов на ее плече, красные отметины от его пальцев на ее ребрах. И ее светлые волосы, что он сжимает в руке, притягивая на себя.

— Эшли, прости…

Ремус падает рядом с ней, умоляюще глядя в ее глаза. У него во рту все еще металлический привкус. Но она слегка улыбается и снова говорит:

— Все хорошо.

У нее тушь по лицу размазана и губы в кровь искусаны, а на щеках яркий румянец.

Она садится на его бедра и несмело опускает руку на пах.

— Мы ведь еще не закончили?

Едва ее рука касается разгоряченного тела, которое напряжено, словно оголенный нерв, он снова теряет контроль над собой.

Очнулся он полностью опустошенный и обессиленный. Эшли лежала на нем и мелко тряслась, тихо всхлипывая.

— Эшли? — Ремус тут же сел, взяв ее лицо в свои руки. — Эшли, что…

— Все нормально, правда, — она размазывала слезы по щекам и улыбалась.

— Как-то не похоже, — тихо произнес он, во все глаза глядя на нее.

Он опустил взгляд на ее тело, где было два заметных укуса и множество красных следов. Синяки на локтях и коленях. Он смотрел на ее волосы, которые спутались и торчали в разные стороны. И на ее лицо, измазанное слезами вперемешку с черными подтеками.

Ведь Ремус знал, что не должен был допускать этого. Знал, что так будет. И все равно сделал это.

— Прости меня. Это я виноват, — прошептал он, — я больше никогда…

— Никогда? — она округлила глаза, перестав всхлипывать. — Тебе не понравилось?

Ремус не понимал ее реакции. Она выглядела изможденной, слезы и тушь на лице совсем не красили эту картину, но при этом она была с ярким румянцем и блеском в глазах.

— Я сделал тебе больно.

— Я бы так не сказала, — произнесла вдруг она.

Ремус продолжал непонимающе смотреть на нее. Эшли не выглядела несчастной. Она поднялась на ноги абсолютно голая и прошла до своей мантии. Достала из нее какой-то пузырек и опустилась обратно на плед.

— Когда… ну, планируется… первый раз, — Эшли вся смутилась и залилась краской, не осмеливаясь поднять на него глаза, — есть специальное зелье, которое снимает все болезненные ощущения. И вот… а когда ты сказал, что… можешь быть не в себе, я решила выпить двойную порцию.

Он не мог поверить в услышанное. Ремус и не знал, что для этого есть специальное зелье. И надеялся, что оно никак не скажется на ее здоровье.

— Но я тебя укусил, — ошарашено произнес он. — И не раз!

— Ну, мне даже понравилось, — ее лицо совершенно неожиданно озарила счастливая улыбка.

— И ты плачешь…

— Это скорее… — она вновь смутилась, опустив взгляд, — такая реакция на… ну, неважно.

Она накинула мантию прямо на голое тело и потянулась за палочкой, чтобы очистить лицо от размазанной косметики.

— Ты правда не расстроена? — все еще не веря в происходящее спросил Ремус. Он всё ещё не спускал с нее взгляда, и ожидал, что она разразится рыданиями и попросит его больше не приближаться к нему.

— Правда, — улыбнулась она. Эшли села рядом с ним и снова достала палочку. — Хочешь докажу, что я по-настоящему счастлива?

Ремус только кивнул в ответ.

Она произнесла заклинание и взмахнула палочкой, из кончика которой вырвалась маленькая светящаяся бабочка. Патронус.

— Мы уговорили Мортема на прошлом занятии научить нас, — сказала она, выставив вперед руку и позволяя бабочке сесть на ее пальцы. — А то он только вам показывал это заклинание. А мы тоже хотим уметь.

Эшли вела себя так, словно ничего плохого с ней только что не произошло. И это вводило его в некоторое замешательство. Он так боялся этого момента, так оттягивал его, а оказалось, что зря.

— Потрясающе, — произнес Ремус, не в силах оторвать взгляд от бабочки. Ее яркое голубое свечение красиво выделялось на фоне красных огоньков.

***

Вернулись в пуффендуйскую гостиную они только под утро, когда уже стали просыпаться первые студенты.

Ремус проводил ее до спальни, забрал свой подарок и поцеловал на прощанье.

— Значит, ты точно ни о чем не жалеешь? — спросил он в тысячный раз. — Я хочу знать, если что-то было не так.

Она помотала головой, расплываясь в улыбке.

— Не жалею. Не дождешься.

Он облегченно выдохнул в очередной раз, и прижал ее еще крепче к себе, поцеловав в макушку. Они долго обсуждали случившееся и пришли к выводу, что с этой проблемой Ремуса вполне можно работать. И Эшли сказала, что она знает, что нужно делать, и чтобы Ремус об этом даже не переживал.

Правда, Ремусу не совсем нравилась идея, что ей придется пить какие-то зелья каждый раз. Эшли его, конечно, заверила, что это полностью безопасно. Но ведь даже если она не чувствует боли, он все равно наносит ей увечья. И это его беспокоило.

— Через пару часов нам уже в Хогсмид идти. От празднования не отвертеться, — притворно вздохнул Ремус, а про себя подумал, что не отвертеться ему от полного отчета перед Мародерами.

— Встретимся в холле? — спросила Эшли, выпутываясь из его объятий.

— Встретимся в холле, — кивнул он.

Ремус поднимался по лестнице в свою спальню и от всей души надеялся, что друзья еще спят. Или их и вовсе нет в спальне, а они у своих подружек.

Он бесшумно подошел к двери и также бесшумно ее приоткрыл. Не дыша, он прислушался — в спальне стояла полная тишина, ни шороха, ни вздоха. Он уже успел обрадоваться и отворить дверь шире, сделав шаг внутрь, как услышал голос Джеймса.