Через несколько минут он слез с неё, довольный и умиротворённый. Он подошёл к столу, налил себе молока из пакета и залпом, опорожнив кружку, громко отрыгнул. Потом сел на стул, стал гладить себя по животу и наблюдать за ней.

– Ты это…того, язык попридержи. Так-то оно и для тебя лучше будет, будет. Обижать я тебя не буду, если будешь послушной, поняла? Вот так вот, я давно тебя приметил, красивая ты, красивая…Ты что думаешь, что я не знаю про твои похождения в школе, – он опять отрыгнул, – я всё знаю, служба у меня такая, и про твоего директора, и про твоего режиссёра. Ты мамке-то не говори, да это и не в твоих интересах, поняла, поняла? Будешь слушаться, то и у тебя всё будет. Понятно? А теперь давай, иди и помойся.

А сам он, тем временем, снял с себя майку и принялся ею вытираться. Лена тяжело поднялась с постели и медленно вышла из комнаты. Сил не было даже думать о побеге. Помывшись, она накинула на плечи халат матери и вернулась обратно. Он всё ещё продолжал голым сидеть за столом.

– Куда!? – крикнул он ей, всё это время пристально сопровождая её взглядом.

– Я устала и хочу спать.

– Ко мне! Ко мне, я сказал! – заорал он. Она его испугалась, стала неуверенно приближаться к нему. Шаг за шагом, другого выхода просто не было.

– Ближе, я сказал ближе…

Она подошла к нему почти вплотную и с ужасом чувствовала его возбуждение и силу. Он снял с неё халат и начал поглаживать её груди, прошёлся ладонями по бёдрам. Глаза его блестели, а от рук шёл сильный жар.

– Я хочу спать,– недовольно сказала она, – я больше не могу.

– Заткнись! Я тебе не твой педик – директор. Отныне ты будешь мочь столько, сколько я буду хотеть. Поняла? Иди в постель!

Немного успокоился Григорий Евдокимович только после третьего раза. Он устал, и усталость разморила его, да так, что он снова заснул, как сурок.

Твёрдо убедившись, что он крепко спит, Лена слезла с кровати, тщательно помылась, быстро накинула на себя свитер, натянула брюки, вытащила из шкафа куртку-ветровку и обулась в кроссовки. Всё это она проделывала тихо и осторожно. Она решила бежать из дома.

Она нашла в комоде свои документы и деньги, которые мать берегла на чёрный день. Григорий Евдокимович всё также храпел. Она наспех побросала самое необходимое в дорожную сумку. Потом выглянула в окно. Светало. Пешком, напрямик через лес до станции можно было добраться за два часа.

Убедившись ещё раз в том, что она не забыла деньги и документы, она медленно, почти на цыпочках пошла к двери. Дверь, которая вела в сени, сильно скрипела. Она стала очень осторожно открывать её.

– Стоять! – громко раздалось сзади. Ей показалось, что разорвалась бомба, грохнул гром, она даже ощутила жар на спине от его крика. Сердце бросилось в пятки. Теперь всё её спасение было только в бегстве. Она резко рванула дверь на себя, выскочила в сени и закрыла дверь за собой на засов. Она уже слышала его шаги, но была уверенна, что успеет выбежать на улицу. Навряд ли он станет её преследовать, голым.

И тут ужас и отчаяние охватили её, она поняла, почему он не торопится. Петли входной двери были защёлкнуты хромированными наручниками. Он оказался предусмотрительным. А окон в сенях не было, как и выхода на крышу. В комнате, с той стороны дверей раздался сильный хохот. В отчаянии она села на стоящий в углу мешок картошки и заплакала. Она была в ловушке. И тут раздался сильный грохот от удара в дверь ногой. Он принялся ломать дверь комнаты.

– Открой, немедленно открой,…слышишь, немедленно! Я всё равно вышибу эту дверь, тебе не убежать от меня…открой, сука!

Она в этом не сомневалась, дверь была хилая, со старыми прогнившими петлями и три или четыре мощных удара подпишут ей приговор. И тут взгляд её упал на вешалку. Там, в гордом одиночестве висела кожаная куртка начальника милиции. Он оставил её здесь, когда пришёл в дом вчера вечером. До конца она ещё не понимала, что же ей пришло в голову, но тут раздался ещё один удар по двери и та чуть не треснула. Она бросилась к вешалке и сорвала с неё куртку. По глухому звуку она поняла, что в куртке есть то, что ей может сейчас пригодиться. Выбора и времени больше не было. Так и есть. Во внутреннем кармане куртки лежал пистолет. Она решительно вытащила его и сразу ощутила себя сильной. Лихорадочно она припоминала, как можно правильно воспользоваться им, она вспоминала фильмы, где стреляют, книги. На дверь обрушился ещё один мощный удар, сопровождаемый изощрёнными матерными ругательствами. Она увидела чёрную блестящую пластинку сбоку и сообразила, что это предохранитель. Щёлкнув им почти интуитивно, она опустила предохранитель вниз. Ещё удар по двери и верхняя петля почти выскочила, угол двери скосился в сени. Ещё пару ударов и всё, ждать дальше было опасно. Ещё немного и дверь рухнет. Она была обречена.

Лена отступила на шаг назад от двери, выставила вперёд руку и нажала на курок. Залп чуть не оглоушил её. Раздался глухой и тяжёлый стон, стало тихо и дверь начала медленно валиться на неё. Она едва успела отскочить. Дверь рухнула, а на двери лежал голый Григорий Евдокимович. Он не двигался и, кажется, не дышал.

Лена Нечаева бросила пистолет, подняла с пола свою сумку, перепрыгнула через бездыханное тело и вернулась в комнату. Распахнув окно, она выскочила на едва-едва начинающуюся светлеть улицу и побежала прочь от дома.

– Как Маша? – спросил доктор Боголюбов у жены.

– Хорошо. Она уже спит. Сейчас ей намного лучше.

– Ты что-нибудь узнала?

– Нет, Шура. Маша не просыпалась и я не могла с ней поговорить. Но, кажется, Алина Михайловна нам не всё рассказала. Скорее всего, случилось именно то, о чём я всё это время и предсказывала, хотя ты и обижался на меня за это. Генетика, дорогой мой доктор, – великая наука. Не вам об этом рассказывать. Я всегда чувствовала, что он выкинет что-нибудь в этом роде и исковеркает жизнь моей дочери. И даже не знаю, радоваться этому или горевать. Может быть, оно и к лучшему.

Александра Николаевна положила на стол мокрую и всю измятую фотографию. Доктор удивлённо посмотрел на неё.

– Ты говоришь непонятные вещи. Объясни, если знаешь. А это что? – Он протёр очки и медленно протянул руку к столу.

– Я думаю,– ответила Александра Николаевна, – что Маша чуть не натворила глупостей из-за этой фотографии. Я нашла её в кармане её куртки. Посмотри. Надеюсь, ты узнаешь там кое – кого.

– Господи,– не на шутку разозлился доктор, – ты говоришь сплошными загадками, я ничего не понимаю…кто это? Сева?

– Да, это Всеволод Бобров, без пяти минут твой зять. А у тебя в руках его свадебная фотография на фоне французского пейзажа. Я думаю, что это всё и объясняет. И поведение Маши, и поведение Алины Михайловны. А нам с тобой остаётся разруливать эту ситуацию. Отменять назначенное, возвращать подарки, объяснять произошедшее сердобольным родственникам и, наконец, самое главное, – успокаивать нашу дочь.

После этого случая с фотографией, Маша Боголюбова почти две недели пролежала в постели. Она всё время молчала и притворялась, что спит, когда родители заходили к ней. Фотографию она получила по почте. В тот злополучный день, утром почтальонша на ходу крикнула ей, что для неё из-за границы пришло заказное письмо. Маша уже собиралась в школу, хотя уроки ещё не начались, но преподавательский состав уже вовсю готовился к новому учебному году. Она еле-еле тогда досидела в школе до обеда и как только подвернулась возможность, побежала на почту. Ей ещё показалось странным, что Сева прислал ей письмо заказным, до востребования. Обычно письма приходили прямо на дом. Тем загадочнее было это извещение. Получив плотную маленькую, тщательно упакованную бандероль со знакомым обратным адресом, она с нетерпением разорвала её, тут же, на почте. Сначала она не поняла, что это…в бандероли ничего не было, кроме одной единственной фотографии, ни письма, ни записки.

А на фотографии был Сева, её Сева Бобров. Таким она его никогда не видела, таким она его даже не могла представить. Это была словно обложка какого-то зарубежного журнала. Фотограф, несомненно, знал своё дело. Фотография получилась превосходной. Её Боб был в строгом темно-синем костюме, в одной руке у него был бокал с красным вином, другая рука была согнута в локте, а за локоть держалась красивая девушка. Она была в великолепном белом, кружевном платье, счастливая и довольная. Рядом стояли нарядные и уверенные в себе мужчины и женщины, за ними виднелись красивые разноцветные машины, а фоном всей фотографии был старинный замок в готическом стиле. Это была, конечно, свадебная фотография, никаких сомнений.