– Ты что, знаешь конкретно, кто тебя подставил?

– Я знаю всё. Я знаю, кому я наступил на ногу, мне известна «крыша» моего доброжелателя в прокуратуре области, в администрации губернатора. Я знаю каждый шаг этого человека, но я постоянно проигрываю, мне всегда не хватает мгновения, самого последнего, у меня всегда что- то срывается, что-то меняется. Отсюда только одно следствие – он следит за мной и у него больше возможностей. У этого человека куча денег и надо признать, что он их не жалеет, а отсюда и власть. И иногда мне кажется, что я просто воюю с ветряными мельницами.

– Стоит ли тогда огород городить? Воевать с мельницами? На это может уйти вся жизнь. Да и зачем? Смысл в чём? Ты же ничего не можешь изменить, Сергей. Не проще ли уйти? Разве мало мест, где можно найти достойное применение своим способностям. Можно заняться бизнесом, уйти в хозяйственные, государственные или другие управленческие структуры. У тебя есть заслуги перед обществом. Ты можешь принести много пользы и в другой сфере.

– Давай, давай, Бобров. Я это часто слышу. Вот он – ваш стиль, ваша идеология, даже трудно противоречить. А вроде в одно время воспитывались, у одних учителей учились. Давай, Бобров, ты – во Францию, я – в бизнес или в управленческие структуры, Маша – из школы на тёплую домашнюю кухню…кто тогда останется? Смеёшься, наверное, в душе. А как же, я знаю ваше любимое изречение – если ты такой умный, зачем же ты такой бедный…знаем…

– Стой, стой, Сергей, – перебил его Бобров, – давай договоримся, без личностей. Ты что, во всём, что происходит вокруг, обвиняешь меня? Я понимаю, но тебя это не оправдывает. Что ты всё время ко мне придираешься!? Я над тобой не смеюсь и то, что ты сейчас процитировал – это не моё любимое изречение. Конечно, это глупость, но суть не в этом. Ты даже не замечаешь, что иногда опускаешься до прямых оскорблений. Давай договоримся не портить друг другу настроение и аппетит. Кстати, ты говорил совсем рядом про это заведение, но что-то никак не можем доехать. Долго ещё до твоего домика туриста? Ругаться лучше на сытый желудок, а, полковник?

– Прости и постарайся не обращать внимания, – умиротворённо ответил Северцев – всё, почти приехали. Попридержи коня, сейчас будет развилка и нам направо, а там не больше километра.

Проехав ещё немного по узкой заснеженной дороге, автомобиль Боброва выехал на большую, слегка освещённую круглыми, низко стоящими лампами поляну. В центре стоял красивый, двухэтажный бревенчатый дом, похожий на сказочную декорацию к новогодней сказке. Из трубы валил ленивый дымок, вокруг было тихо и красиво.

– Вот, Всеволод Константинович, это и есть наш домик туриста. Здесь мы с тобой и позавтракаем.

Навстречу им из избы уже суетился человек. Он вежливо поздоровался и спросил у Северцева:

– Вам отдельный кабинет или накрыть в общем зале?

– Всё равно…или нет, давай кабинет, не будем светиться, – тихо бросил Северцев Боброву и пошёл впереди уверенным хозяйским шагом. Чувствовалось, что его здесь знают. Их провели в маленькую и уютную комнатку, посреди которой стоял большой стол и четыре стула. В углу по-домашнему поблескивал экран телевизора, рядом стояла горка с нехитрой посудой. Под потолком висела большая хромированная клетка с парой волнистых попугайчиков. Было очень незатейливо и уютно.

– Так, служивый,– Северцев сразу взял бразды правления в свои руки, – меню мне не надо, сделай нам хороший завтрак и немного закуски для водочки. И быстрее.

– Слушаюсь, – человек вежливо поклонился и вышел из комнаты. Он прошёл на кухню и дал распоряжение повару и буфетчику. Потом выскочил из кухни и прошёл в полутёмный зал. На маленькой сцене в углу полусонный тапёр перебирал клавиши фортепиано. Другой музыкант – контрабасист едва заметно бренчал толстыми струнами, казалось, что он это делает во сне. Впрочем, людей в зале было немного. На музыкантов уже никто не обращал внимания. За столиком у окна сидели трое мужчин. Человек подошёл к столику, склонился к уху одного из них и что-то ему сказал.

Тот пристально, недоверчиво посмотрел на него и спросил:

– Ты не ошибся? Это он? Точно?

Человек уверенно кивнул головой. За столом приутихли, словно стараясь догадаться, о чём идёт речь. Старший побагровел, даже в полутьме было заметно, как изменился цвет его лица. И вдруг он неожиданно выкинул вперёд свою руку и, схватив за горло сидящего напротив человека, зло прошипел:

– В кого же ты стрелял, сука!?

Почти месяц после того, последнего школьного «спектакля», Лена Нечаева не ходила в школу. Впрочем, её туда никто и не звал. Как-то всё само собой утихло, в школу прислали нового директора, который и слышать не хотел о каком-то театре. А народный режиссёр Лёша Смирнов исчез так, словно его никогда и не было. Мать Лены уговорила врачей дать дочери полное освобождение от занятий, списав всё на нервное потрясение. Старшая Нечаева продолжала встречаться с начальником местной милиции, и это не могло не сказаться на их положении в местном обществе. Их старались не обижать. Жена у начальника местной милиции была больной и немощной женщиной. Лет пять тому назад областные врачи обнаружили у неё опухоль желудка. С той поры жизнь бедной женщины превратилась в тихий кошмар. Сначала её пичкали какими-то препаратами, лекарствами, потом стали придумывать какие-то процедуры, химиотерапии и наконец, предложили прооперировать в областном центре.

Детей у них не было, сам начальник милиции ещё до болезни супруги потерял к ней всякий интерес и поэтому согласие на операцию он дал быстро и равнодушно. Поверить в то, что эту бедную женщину ещё может что-то спасти, было невозможно. Смерть уже давно шла за ней следом и с каждым днём признаки её окончательного приближения становились всё очевиднее. Судьба была немилостива к несчастной. Так оно и случилось. Во время операции она попала в кому и, пролежав после этого в реанимации несколько дней под капельницей, тихо скончалась, не приходя в сознание.

С этой грустной истории прошло больше двух месяцев и в сибирский посёлок городского типа Озерное, где и происходили все эти невесёлые события, пришла весна.

Лена Нечаева выросла и превратилась в настоящую красавицу. Она почти не выходила из дому, о возвращении в школу ей даже в голову не приходило. Мать пообещала ей, что на следующий год попытается устроить её на учёбу в свой техникум. А впереди было целое жаркое сибирское лето, с комарами, мошкой, грибами и орехами.

В тот день Нечаева – старшая пришла раньше обычного, она была чрезвычайно возбуждена и совсем этого не скрывала. Усадив дочь поближе, она положила свои руки ей на колени и начала доверительно рассказывать:

– Ты уже большая, Леночка и я хочу поговорить с тобой, как с взрослым человеком. Твой папа бросил нас, когда ты ещё была совсем ребёнком, тебе не было ещё и трёх лет. Всё это время я как могла, стараясь всё сделать для тебя. Теперь тебе уже шестнадцать лет. Пройдёт немного времени, и ты упорхнёшь из дома навсегда и забудешь свою бедную и старую маму. Мне сейчас уже тридцать восемь лет и я хочу немного подумать и о себе. Леночка, родная моя, ты, наверное, знаешь о Григории Евдокимовиче. Знаешь ведь? Он мой, как бы это сказать, друг, понимаешь, и я говорила тебе, что у него умерла жена, слышала? Ну вот, в общем, так, Лена, теперь мы будем жить вместе. Понимаешь? Одной семьёй. Теперь он хочет, чтобы я переехала к нему, то есть, мы с тобой, конечно. Он хочет жениться на мне, я так долго этого ждала. Такие вот дела, доченька.

Григорий Евдокимович человек очень хороший, степенный, он тебе понравится, вот увидишь. Может быть, очень скоро мы все переедем в областной центр. Скоро его повысят по службе, там у тебя будет больше возможностей продолжить своё образование. Лена, ты что, меня совсем не слышишь?

Мать поразила абсолютно безразличная реакция дочери.

– Почему, слышу…– недовольно ответила Лена, – только не понимаю, зачем ты мне всё это рассказываешь? То, что ты живёшь с ним уже сто лет, знает весь город и то, что вы довели вместе с ним его жену до могилы, тоже все знают. Я – то тут причём? Делайте, что хотите, мне всё равно. Хотите – женитесь, хотите – не женитесь.