– Подожди, дурак. Вот,– Игорь полез в задний карман брюк и захрустел солидной бумажкой, – чёрт с тобой, бери и НЗ.
– А ты как? Продержишься?
– Да брось ты, в самом деле, не в лесу живём. В общаге с голоду ещё никто не умирал. Но никак не могу понять, прости, конечно. Мы же совсем недавно заработали кучу денег, пахали почти месяц по ночам. Куда ты дел деньги, Бобров?! В картах ты не замечен, по кабакам не светишься, к девочкам равнодушен…а?
– Ну, Разумовский, всё тебе интересно, всё ты должен знать. Ладно, смотри.
Сева вытащил из-за пазухи небольшой свёрток и аккуратно положил на стол. Разумовский соскочил с постели и нетерпеливым движением взял свёрток в руки. Раскрыв его и увидев пузатый бархатный футляр, присвистнул
– Э-э-э,…Бобров, да никак бранзулетка! Открыть можно?
– Чего спрашиваешь, ты уже почти открыл, – довольно ответил Сева.
– И то, правда, – Разумовский открыл футляр и свистнул ещё раз, – да ты, Бобров, самый настоящий Монтекристо. Так ты жениться едешь, а друга не берёшь…
– Нет, это просто подарок на день рождения.
– Ага, знаем мы эти подарки, от них потом дети получаются.
– Заткнись,– дружелюбно отозвался Сева, – лучше помоги собраться.
– Слушай, Бобров, я тебя ещё сильнее зауважал. Ты подожди собираться. Одно в голове не укладывается, ты меня прости, конечно. Но кому ты голову морочишь? Марии или Наталье? Вот уж, воистину в тихом болоте черти водятся.
– Стой, стой, Игорь, – Сева остановил свои сборы и сел на стул прямо в самом центре комнаты, – я хочу, чтобы ты знал – с Натальей у меня ничего нет! Понял?
– Всё. Понял. Ты только не нервничай. Я просто спросил. Что я – дурак, что ли?! Понимаю, что ничего нет, и ничего и не было. Если, конечно, не считать, что она ночевала здесь, у нас, несколько раз, и ты несколько раз оставался у неё в их роскошном доме. Ах, да, вы, конечно, готовились к сессии, я понимаю. Очнись, дружок! Ничего не было! Это ты так считаешь. Конечно, я в твоих делах не советчик, но мы с тобой почти три года живём вместе, мы как братья, разве не так? Что ты нашёл в своей Маше? Ну, хорошо, ты её любишь, женишься, переедешь в свой городок, нарожает она тебе детей, станешь ты главным бухгалтером ОРСа, УПСа или ещё чего-нибудь в этом роде…лет через двадцать своей неутомимой деятельности выберут тебя председателем товарищеского суда, будешь приговаривать пьяных грузчиков к общественному порицанию. Потом тебя изберут депутатом сельсовета, это же мечта всей жизни – стать депутатом сельсовета! Ты идёшь на рассвете по пыльной дороге, в руках у тебя папка с результатами социалистического соревнования, навстречу пастух гонит коров и все с тобой здороваются, здравствуйте, Всеволод Константинович. Ты вежливо киваешь в ответ, а как же, ведь на тебе огромная ответственность – ты распределяешь муку и сахар, масло и мясо. Потом тебе дадут орден какой-нибудь степени, путёвку в санаторий – профилакторий. Одно не пойму, стоило из-за этого в Москву приезжать, мог бы там какой-нибудь техникум окончить. В деревне карьеру мог бы сделать, язык, зачем учил?! Помолчи,– он заметил движение Боброва и сделал ему знак рукой, – дай развить мысль, я ведь не враг тебе. Ты учишься лучше всех, шпаришь на французском, мне бы это…
– Ты ничего не понимаешь, Игорь, – Бобров всё-таки перебил его,– Мария для меня это как жизнь, как совесть.
– Знаем, слышали и читали про это…на каждом заборе про ум, честь и совесть эпохи. Ты выслушай меня до конца, дурак. Потом ведь никто тебе таких умных слов не скажет. Про свою Марию ты всё знаешь, а теперь послушай про Наталью. Год или два после учёбы и она в министерстве, а потом заграница. И не какая-нибудь Болгария или Польша, а настоящая заграница! Капиталистическая! Франция, Бельгия, Германия! А может быть, даже Америка! И ещё года два и ты – секретарь торгпредства! Ты это чувствуешь? Ты это понимаешь? Прокофьева делает на тебя ставку, может быть даже она тебя, дурака, любит. Почему? Ты – чист, у тебя идеальная биография, у тебя внешность и главное – её всесильный папаша будет рад такому зятю. Она ведь тоже карьеристка, но сделать карьеру холостякам за границей невозможно. Понятно? А ты подходишь этой семейке по всем статьям. Пользуйся! Мне её подруга рассказывала, что её папаша терпеть не может всю эту богему, всех этих стиляг, хиппи, джазменов, которые её постоянно окружают. Она ведь лакомый кусочек! А ты, Бобров, именно тот человек, кто ему придётся по душе. И она это знает, поэтому и держит тебя на коротком поводке, на всякий случай. Она ведь тщеславная, карьерой больна, ей хочется славы и признания! Деньги у них есть, а теперь ей нужна слава, а потом власть, как следствие этой славы. Она и без тебя этого добьётся, но с тобой этого можно добиться быстрее и легче. Понял?
– Ты словно закладываешь программу.
– Очнись, Бобров. Жизнь она и есть программа. Ты, конечно, поступай как знаешь, но я уверен, что Прокофьева не оставит тебя в покое. Она ведь цепкая баба и жадная. А, вообще-то я тебе, Бобров, завидую. Красивый ты, бабы любят таких. Добренький, положительный. Впереди у тебя счастья – вагон и маленькая тележка. Смотри, дружков не забывай, с Натальей как – никак я тебя познакомил. Так что, за тобой должок.
Сева выслушал Игоря терпеливо, молча и внимательно. Он перестал собирать свою спортивную сумку, забрал со стола бархатный футляр и засунул его на место.
– Самое интересное в твоей трескотне, это то, что ты во всём абсолютно прав. А насчёт должка, смотри, как бы ни пришлось тебе морду набить за тяжёлые последствия. Мария, к твоему сведению, это – моя невеста. Чтобы у меня не было с Прокофьевой – это совсем не то и ты со своими циничными рассуждениями всего-навсего пошляк. В твоих рассуждениях нет места дружбе, любви, порядочности. У тебя всё просчитано, берём полкило Боброва, умножаем на килограмм Прокофьевой и получаем секретаря торгпредства в капиталистической стране. Жлоб ты, Разумовский! А ещё друг! И в провинции люди живут. Россия – она почти вся провинция! Ну и что? Я вырос в провинции, и Маша…и если хочешь знать, я многое отдал бы за то, чтобы вернуться туда. И не в смысле прокатиться, это без проблем, а в смысле жить. Но я не могу этого сделать, потому что вот такие, как ты – циники и руководят страной. Страной, где сильные и неглупые молодые люди, чтобы заработать на нормальную жизнь вынуждены покидать родину. Это я так, в общих чертах. А теперь – личное. Я виноват перед Марией, но я не знаю, как так получилось, что у меня закрутилось с Натальей. Это было как омут. Что бы то ни было, я никогда не думал о ней, как о своей будущей жене. Да и глупости всё это, она никогда не выйдет за меня, мы – разные. Социальный статус всё ещё продолжает существовать, хотя, и провозглашено всеобщее равенство лет двести тому назад. Поигрались и хватит, я думаю, что она достаточно утешила своё самолюбие. Ладно, Разумовский, на этом я свою речь закончу, а то наговорим друг другу комплиментов. У меня сейчас нет ни времени, ни желания спорить с тобой.
– Да, Бобров, оратор ты похлеще Цицерона. Насчёт страны ты загнул, конечно. Меня почему-то в руководство пихнул, – обиженно протянул Разумовский, – ну ты даёшь, дружище! Я и циник, я и жлоб, обложил ты меня со всех сторон. Несправедливо!
– Не обижайся, старина,– Сева понял, что перегнул палку, – прости, наговорил чёрт знает что. Это я так, для красного словца. Но, честно говоря, я рад что тебя это задело.
– Что-то оно у тебя, это словцо – не слишком красное, скорее чёрное. Чёрт с тобой, жених,– Разумовский махнул рукой, – ты лучше расскажи мне, как ты собираешься добираться до своего отчего дома или лучше сказать до Маши? На поезде?
– Нет. С вокзала в Ярославле потом добираться будет трудно, там, наверное, вообще не проехать. Что там торчать в зале ожидания, так лучше здесь. Дачных поездов нет, да и не успеваю я. Мне уже сегодня вечером кровь из носу надо быть там, понимаешь. Вся надежда на попутки, доберусь как-нибудь. Мы с ней договорились, что я часам к четырём подъеду.
