– Вот и остановимся на том, что есть, – жестко проговорил Людвиг. – Кстати, известно, сколько карт в колоде?
– Двадцать одна, – неуверенно сказал Дмитрий. – Или двадцать две, не помню точно. Хотя у вас, кажется, их больше.
– Вы, Дмитрий, дилетант, – Людвиг пренебрежительно скривился. – Конечно, больше! Их семьдесят восемь. А знаете, почему так много?
– Не имею представления.
– Да потому, Дмитрий, что пятьдесят шесть из них – фальшивые, – Людвиг перевернул карты, лежащие перед Дмитрием, – вроде этих.
Все карты Дмитрия были самыми обычными: две семерки, туз, пятерка и валет.
– Вокруг нас вообще много всего фальшивого, – с какой-то грустью сказал Людвиг. – Вы знаете, как появились карты Таро?
– Кажется, их привезли из Египта.
– Ничего подобного! На самом деле, все началось в Передней Азии чуть меньше двух тысяч лет назад, во времена царствования Бахрама Первого. Именно тогда хорошо известный вам великий Утешитель и последний из Пророков Мани, сын Фатака, вернулся по приказу царя обратно в Персию.
Учитель Света пришел пешком со стороны Восточных гор, сопровождаемый бесчисленными учениками в белых одеждах. Их было много, несколько сотен, с лицами, закрытыми белой тканью, с босыми ногами и веревочными кольцами в руках. Они врезались в царские владения ослепительно белым клином, как стая возвращающихся после душного лета птиц. Солнце вставало у них из-за спины, тени ложились им прямо под босые ступни, и все, кто попадался навстречу, почтительно склоняли головы, потому что ветер молчал, когда они пели, и дождь плакал, когда Утешитель переставал говорить.
Они прошли через пустынные земли, через бесчисленные поселения кочевников, через мутные в это время года реки, и вошли в ворота царского города в полной тишине – даже толпа заворожено застыла, глядя в изумлении на этих странных людей. Их не остановили и не спросили, кто они: стража просто расступилась, словно к воротам подошло светлое воинство небесных ахуров.
Как только под ногами у пришедших оказалась сырая земля царского города, они, пав на колени, возложили на нее ладони, трижды склонились и, встав, щедро рассыпали вокруг белую, как снег, соль. Они разбили шатры у одного из ручьев на самой окраине города, зажгли священный огонь и вознесли молитвы божественному Свету.
Город принял их настороженно, а жрецы Храма – с нескрываемой ненавистью: когда-то Учитель Света уже был милостиво принят при дворе и произвел впечатление на царя Шапура, который лично просил Утешителя присоединиться к своей свите. На этот раз история могла повториться.
Но все случилось не так.
Не успело солнце трижды исполнить свой небесный танец, как поползли слухи, что, среди прочего, адепты Света принесли с собой двадцать два кувшина красной глины, размерами с бычью голову, в которых, вместо вина, хранятся какие-то пергаментные свитки с таинственными изображениями, видеть которые дозволено только Избранным.
Сначала эта новость почти никого не взволновала, но когда ветер поменял направление и песок в пустыне приобрел желтоватый блеск, стали поговаривать, что во время полной луны свитки эти, извлеченные на свет и вывешенные в определенном порядке, начинали говорить голосом единого Бога, одаривая слушающих невыразимым блаженством и благодатью.
Зависть завладела сердцами многих и многих в городе, потому что были еще те, кто помнил сладкое опьянение экстазом всепоглощающей веры, но жрецы Храма давно уже упустили из рук те нити, дергая за которые, можно было играть душами горожан.
Желание услышать голос единого Бога ослепило умы тем, кто устал от праздной скуки городской жизни. К Утешителю пришли с большими дарами, желая купить загадочные свитки, но Манес, услышав просьбу, лишь закрыл руками лицо и повернулся к просящим спиной.
И тогда на Учителя Света написали донос. Его схватили, подвергли допросам и пыткам в присутствии самого царя, магупата Картира и царицы Сакской, после чего заковали в цепи и бросили в темницу. Там Учитель и перешел в вечность, успев лишь отдать свои последние распоряжения через верных учеников при царском дворе. Поэтому к новой луне свитки исчезли, как утренний туман под лучами восходящего солнца, и как ни старались жрецы Храма найти их, все усилия были тщетны.
– С этого все и началось, – Людвиг очертил в воздухе круг. – Безостановочное движение, похожее на полет мотылька.
– Красиво, – сказал Дмитрий.
– Что красиво? – Людвиг откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Дмитрия.
– Красиво излагаете, – пояснил Дмитрий.
– Рад, что вам нравится, – Людвиг сдержанно улыбнулся. – Тем не менее, продолжим. История нашла свое продолжение довольно скоро, потому что болтливых людей и в те времена было предостаточно.
Возможно, никто бы так и не узнал, что таили в себе эти свитки, если бы не человек, известный теперь каждому под именем святого Августина.
Девять долгих лет молодой послушник учения Света ждал с замиранием сердца, когда его позовут в тесную трапезную Избранных и дано ему будет услышать голос истинного Бога, светлого и предвечносущего, обращенный лично к нему и повествующий о непостижимом и неизреченном.
Он отрастил длинные волосы и завил бороду в три косички, отказался от всякой еды, кроме той, что растет в темноте, вроде трюфелей и земляной груши, пил воду из пещерных источников и подолгу смотрел на солнце, пока у него не начинали слезиться воспаленные глаза. Он был нетерпелив и начинал танцевать за час до рассвета, а на закате пел скорбные песни, провожая последние лучи солнца криками боли и страдания. Он смеялся, когда утро встречало его чистым небом, и безутешно рыдал, если дождем; он носил тлеющие угли в руках, спал, стоя на коленях, мочился только по ночам и только на запад, и молчал все время, пока луна шла на убыль. Он громче других восхвалял Изначальный Свет и последнего из Пророков, но Избранные словно не слышали его.
Тогда он испросил разрешение уйти поститься в пустыню, чтобы усмирить гордыню и стать воистину достойнейшим из достойных. С рассвета до глубокой ночи он, не останавливаясь, ходил вслед за солнцем, пока не падал, обессилено, на жесткий песок. Кожа у него стала пахнуть полынью, а волосы – пеплом, на теле под одеждой появилось четыре еврейских буквы и две греческих, а взгляд его стал похож на взгляд умирающего пустынного льва. Но когда он, истощенный и еле живой, приполз обратно в Общину, никто не сказал ему ни слова, никто не позвал его в запретную комнату: ему молча срезали две пряди волос, налили воды в небольшое углубление в камне и положили кусок пресного высушенного на солнце хлеба.
Как только Августин опять смог ходить, он с новыми силами принялся доказывать, что достоин встретиться лицом к лицу с Всепрощающим Богом, чтобы услышать и передать людям слова надежды и ободрения. Он принялся изучать истины, записанные в книгах, что хранились в Общине, он стал задумываться о движении небесных светил, он складывал и перемножал простые числа, пытаясь постичь гармонию мира минуя очевидные признаки хаоса, он трижды переписал все книги Учителя, он распознал умом все логии и мудрые мысли Пророков, но все было напрасно: его усилия оставались незамеченными, и его по-прежнему оставляли за порогом внутренних комнат.
И когда от его терпения остались только бледные шрамы на локтях и коленях, ночью, как вор, он вышел из дома Слушающих и двинулся на запад, бросив на пороге Трапезной заношенную овечью шкуру и камень, измазанный калом.
Августин добрался до Рима, где бескорыстно открыл тайну пергаментных свитков епископу Римской Церкви. У епископа были все основания поверить услышанному, он шепнул слово верным людям при Императоре, и заскучавшие было псы Вечного Города опять вздернули морды по ветру. Но когда вдоль дорог в петлях задергались тела в белых одеждах, а за таинственными сокровищами манихеев началась кровавая охота, свитки снова бесследно исчезли, словно расползлись, как священные змеи, по всей Передней Азии.
