Ближе к вечеру позвонила Софи.

– А я заболела, – жалобно сообщила она шершавым шепотом. – Сижу тут одна и кашляю. Может, приедешь?

Я представил себе перспективы и нашел их малообещающими.

– Даже не знаю, – уклончиво ответил я, не испытывая воодушевления. – А что с тобой?

– Я же говорю: простыла, – шмыгнула Софи носом. – И в теле какая-то слабость. А еще мне плохо и одиноко. Такое ощущение, что вообще никому не нужна ни капельки. Вот ты, например, почему не звонишь, а?

– Потому что у меня сейчас много работы, – с легкостью соврал я. – Нужно скоро статью сдавать, а там еще конь не валялся.

– Ничего страшного, – уверено заявила Софи. – Кони – они могут подождать, а я ждать не могу. Приезжай, тетушки до позднего вечера не будет…

– И что? – с сомнением протянул я.

– А то! – обиженно проскрипела Софи. – Мне одной в постели холодно. Ты бы мог меня немного погреть. Знаешь, как древние люди добывали огонь? Трением! Туда-сюда, туда-сюда…

Последний аргумент показался мне чрезвычайно интригующим – блеклые перспективы озарились яркими красками, а надежды вздыбились. Я не стал дальше упираться и незамедлительно отправился навестить больную.

Софи лежала в постели вся такая жалкая, розовая и сопливая, что я сразу забыл свои стратегические планы, сел рядом на кровать и взял ее за горячую лапку.

– Вот, – слабо улыбнулась Софи, – болею…

– Вижу, – сказал я, нежно поглаживая ее по руке. – Это ничего, это пройдет.

– Не уверена, – поджала губы Софи. – Я уже полнедели тут лежу, и все никак ничего не проходит. Надоело до чертиков! Ой! Прости, Господи! – Софи хлопнула себя по губам. – Нельзя поминать нечистых, – с серьезным видом покаялась она. – От них все эти неприятности и болезни. И вот это! – она тряхнула двумя туго заплетенными косичками. – Видишь, какая я страшненькая? Голову не мыла уже два дня, и вся бледная, и лежу тут как полено… Ты лучше меня не разглядывай, а то еще разлюбишь.

Софи хитро на меня посмотрела, но я не поддался на провокацию и, прокашлявшись в кулак, сказал недрогнувшим голосом:

– Нормально выглядишь, – я поднял ее невесомую ладошку к лицу и поцеловал, – не волнуйся.

– Нормально? – сморщила носик Софи. – Это вроде как "удовлетворительно"?

– Нормально – это хорошо, – сказал я назидательно.

– А хорошо для кого? – не унималась Софи. – Для того, кто выглядит, или для того, кто смотрит?

– Знаешь, что? – поднялся я. – Давай, я лучше чай сделаю.

Софи артистично вздохнула:

– Ну, сделай, – сказала она, – раз ты все равно намеков не понимаешь.

– Намеков? – я изобразил искреннее удивление, но Софи только махнула рукой.

Вернувшись с чаем, я обнаружил ее стоящей возле зеркала и любующейся собой. На ней была только длинная белая ночная рубашка, которая делала ее похожей на участницу купальских хороводов. Софи расплела косы и теперь старательно расчесывала их деревянным гребнем.

– Нет, – сказала она, не повернув ко мне головы, – я все-таки очень красивая! Даже когда болею. Конечно, не хорошо гордиться собственной красотой, но это ведь правда? Я ведь красивая?

– Красивая, – улыбнулся я, пристраивая поднос с чайником и чашками на столе, заваленном тетрадками, учебниками и прочими канцеляризмами.

– И кроме того, – продолжала рассуждать Софи, – я ведь не для себя такая красивая, а для других. Ты вот смотришь на меня и улыбаешься, а если бы я была так себе, ты бы так и ходил до сих пор грустный и одинокий.

– Это точно, – не стал спорить я. – Мне без тебя было бы печально.

– Честно? – Софи отбросила гребень и бросилась ко мне.

Несколько минут мы провели в молчании, потом Софи выскользнула из моих объятий, одернула рубашку и нырнула обратно в кровать.

– А в универе меня считают дылдой и синим чулком, – хмуро сообщила она, глядя куда-то в потолок. – Дураки! Мне просто не интересно быть для них милой и красивой. Для тебя интересно, а для них нет. Они там из кожи вон лезут друг перед другом, а мне смешно. Знаешь, в этом возрасте все как цирковые уродцы: разодеты в пух и перья, а на самом деле – сплошь лилипуты и карлики. А меня тянет к небу, – она перевела взгляд на меня. – К тебе, например. Я ведь тебе нравлюсь, да?

– Нравишься, – сказал я, присаживаясь с ней рядом.

– А чем? – принялась допытываться Софи.

– Во-первых, ты умная…

– Эй! – вскрикнула Софи и впилась мне в плечо ногтями. – Во-первых, я красивая! Красивая! Немедленно признай! Ну!

– Мне кажется, спор тут неуместен, – сурово нахмурил я брови. – Тем более, что блондинки – не в моем вкусе.

– Издеваешься, да? – Софи попыталась меня стукнуть, но я перехватил ее руку. – Отпусти! – зашипела она.

– Не отпущу, – улыбаясь, покачал я головой.

– Тогда признай, что я прежде всего красивая! Признаешь?

Я поцеловал ее в пальчики.

– Это положительный ответ? – смягчилась Софи и замурлыкала. – Ты же знаешь, мне все это очень важно… Я ведь уже не ребенок, я совсем взрослая, и для меня наши отношения не игра, а совершенно всерьез. Мне не хочется больше мечтать, искать кого-то, я уже все нашла. Понимаешь?

Я изобразил на лице что-то неопределенное и промолчал.

– Нет, ничего ты не понимаешь, – сникла Софи. – Вы, люди, вообще мало что понимаете. Вы все как самые настоящие страусы: вроде бы с крыльями, а летать не умеете. Никогда не буду такой!

– Это правильно, – сказал я с патернальными интонациями. – Как говорится, будьте как дети.

– Это не говорится! – вспыхнула Софи с новой силой. – Это делается! Ты хоть знаешь, что означают эти слова?

– Ну, – протянул я, собираясь с мыслями, но Софи не дала мне сказать ни слова.

– Только не нужно разводить пропаганду инфантилизма! – передернула она плечами. – Фу! Буквалисты! Эти слова означают только то, что у детей один Бог, а у взрослых – легион. Вы все время оглядываетесь друг на друга, соизмеряете, соотносите, следуете правилам, все время боитесь, как бы какого божка не рассердить и не обидеть. А нужно просто жить и радоваться тому, что приходит, и не жалеть о том, что уходит. Как маленькие дети: жить сегодняшним днем. Но вы этого не умеете, даже ты. Ты ведь хочешь признаться мне, хочешь сказать, что любишь, но не можешь. Тебе страшно: а что скажут окружающие? Ах, ах! Такая разница в возрасте! Как будто разница в возрасте имеет хоть какое-то значение! Ну да, мне семнадцать, а тебе… сколько там тебе?

– Мне там двадцать четыре, – пробормотал я подавленно.

– Двадцать четыре, – повторила за мной Софи, цедя слова сквозь зубы. – На каких-то семь лет старше. И что? Что с того? Ты от этого лучше? Больше понимаешь в жизни? Смешно! Ты же сам как ребенок, только глупый и несмышленый. Тебе же одно в это жизни нужно, а ты все пытаешься придумать себе какие-то оправдания и отговорки. Иди сюда, – она откинула одеяло и стащила через голову белую рубашку.

Конечно же, Софи оказалась права: я сразу забыл и про разницу в возрасте, и про то, что в любой момент может вернуться морально-нравственная тетушка и всех разогнать. Я вообще обо всем забыл – мне было просто хорошо.

К счастью, столкновения с тетушкой удалось избежать. Софи вовремя вытолкала меня из кровати, а потом и за дверь, так что я даже успел на последний автобус. Внутри меня опять бурлил и клокотал вулкан смятенных чувств, мысли путались и устраивали карнавальные шествия, поэтому я совершенно не удивился, наткнувшись на улыбающегося, как Чеширский кот, Ляпина. Удивился бы, если бы не наткнулся.

– Куда путь держишь? – осведомился он вместо приветствия.

– Домой, – ответил я, тоже опустив формальности.

– Вершить новый цикл вселенских превращений? – уточнил Ляпин с интересом.

– Почему – новый? – я изобразил на лице уверенность и непоколебимость. – Цикл все тот же.

– Прекрасно! – всплеснул руками Ляпин. – В таком случае, у меня опять есть интересное предложение. Сегодня чтения в Чайном клубе, а это бывает прелюбопытно. Настоятельно рекомендую.