- Нет. Я просто соскучился. К тому же – соскочу вовремя, - улыбнулся он. – А если хотите знать, как я сюда попал, расскажу с удовольствием. Конечно, вы хотите знать, но…

«Но вы не та, кто показывает любопытство», - вспомнила она.

- Ваши друзья, Ванька и ко, согласились получить подсказку в обмен на мою подписку о невыезде. Так что на свободе я по официальным бумагам за подписью вашего зама. Всё по правилам.

- По каким правилам?..

- По правилам нашей с вами игры. Сейчас мне даже немного жаль… Снова не спросите, чего мне жаль. А я снова скажу. Сейчас мне жаль, что их уже не поменять.

***

- Она бы не согласилась, - прошептал Иван, закрывая глаза и отворачиваясь от монитора. – Не согласилась бы так рисковать.

- Но мы не можем спросить её сейчас, Ваня… - Амелина, напротив, напряжённо вглядывалась в экран, хмурясь, водила пальцем по столбцам цифр. – Если у тебя получится…

- Я боюсь, Оксана! Если у меня не получится…

- Получится!

- Если у меня НЕ получится, - крикнул Тихонов, вскакивая, опрокидывая стул, едва не набрасываясь на Амелину. – Если у меня НЕ получится, взлетят обе станции! И толку с того, что мы узнали, где первая бомба, если взрывы всё равно произойдут?! Тем более, - голос охрип, вновь упав до шёпота. – Галина Николаевна…

Никто из программистов не заметил, когда в лаборатории появился Круглов. Только ощутив на плече тяжесть чужой ладони, Иван оглянулся и, опустившись в кресло, обмяк.

- Она бы не согласилась, - бессильно повторил он. – Нет…

- Вань. Ваня. Кому, как не тебе, знать, что да.

- Я боюсь, Николай Петрович. Я боюсь, что она… она…

Никому в этой комнате не хватило бы духу выговорить «погибнет».

- Ты ведь знаешь, будь Галина Николаевна здесь, она бы велела сделать именно так. Приказала бы рискнуть. Ты ведь знаешь.

«Зачем говорить нет, если да».

- Иван. Ради неё.

***

«Станция Тропарёво. Поезд дальше не идёт. Просьба покинуть вагон».

«И что мне делать дальше?..»

Растерянная, она вышла на платформу конечной станции красной ветки. Сердце стучало так, что она удивлялась, как этого не слышно другим. Стучало, как поезд, или громче.

«Что делать?..»

Полковник прислонилась к металлическому стволу декоративного дерева. Путь от Воробьёвых гор – через открытый перегон до «Университета», потом до «Проспекта Вернадского» и «Юго-Западной» она провела в тумане прошлого, в воспоминаниях, в ожидании и ужасе.

Но теперь, в тупике, в конце, она не знала, что делать, чего ждать, куда идти. Взрыва не было. Ничего не было. Только люди и поезда.

Не помнила, как по скользким, пустым плитам дошла до скамейки. Что делать?.. Только сидя, глядя в зеркало пола в отражение женщины, Рогозина поняла: взрыва не было, потому что Иван успел.

Значит, успел. А ей пора ехать домой.

- До-мой, - зачем-то повторила она, едва шевеля губами.

- Домой, как же.

На этот раз она не вздрогнула. Лимит исчерпан.

- Отстаньте, Ян Витальевич. Что вам ещё? – устало и почти просительно выговорила она.

- Едем обратно. Сейчас же. У меня есть пистолет.

- Напугал!

- Галина Николаевна, быстро. Или вы хотите, чтобы второй взрыв произошёл немедленно?

- Второй?..

- Второй. Ваш невероятный хакер обезвредил только одну бомбу. Другую даже не нашёл.

- Я никуда не поеду. Откуда мне знать, что вы не врёте.

- Снова ниоткуда. Снова только мне верить. – Говоря это, Гольдман озабоченно оглядывал вестибюль станции. – Быстрее. Нам в Сокольники.

***

- Николай Петрович! Я понял! Я знаю! Я знаю вторую станцию! «Сокольники»!!!

- Андрей, вызывай сапёров! Быстро. Иван, едем!

- Почему «Сокольники»? – выбегая из лаборатории вслед за Тихоновым, крикнула Амелина.

- Я пересмотрел записи допросов. В одном месте Гольдман говорит, мол, станции взлетят на воздух. И тут же поправляется: нет, не на воздух, - слишком уж они глубоко. А первая бомба была на «Воробьёвых горах» - в открытом вестибюле! На красной ветке есть ещё один открытый перегон – от «Сокольников» до «Преображенской площади». И вторая бомба где-то там, я уверен!

- Стой, стой, стой, - Амелина схватила его за плечо, развернув к себе, и, тяжело дыша, произнесла: - Пускай «слишком глубоко» - неслучайные слова, пусть ты прав, и обе бомбы заложены на открытых участках… Но ведь открытых много! Почти вся Филёвская линия – на поверхности, есть открытое место на зелёной ветке, и…

- Оксана, я уверен, я знаю, понимаешь? Я просто знаю, что вторая бомба – тоже на красной. Ну верь мне, просто поверь мне, Оксана! Я уверен, Галина Николаевна скоро будет там… Он заставит её, я знаю… За то, что мы вовремя нашли первую… Он боялся, что мы сможем, подстраховался… Он не отпустит её, Оксана!

Сказал, ужаснулся своей фразе и выбежал прочь.

***

Из проводов и кабелей за окнами сочились тени. Ян Витальевич, сидя рядом, говорил что-то, держа её на прицеле, – пока только взгляда. Говорил, и его слова, смешиваясь с тенями, догадками, фактами, медленно обретали смысл.

К центру Москвы картина сложилась.

Совершив один-единственный неверный шаг, Иван встал перед условием: либо он деактивирует только одну из бомб, позволяя взорваться второй, либо откладывает взрыв обеих, давая отсрочку всем: тем, кто против, и тем, кто за. Галина Николаевна попыталась проследить его мысли – путаные, тревожные, вспугнутые собственной ошибкой, как стая воробьёв…

Он выбрал второе. Он понял, что Гольдман не отпустит её просто так. Он понял, что глупо жертвовать многими ради неё одной. Молодчина, Ваня. Только догадайся, пожалуйста, сумей сделать дело до конца. Чтобы всё не оказалось напрасно.

***

Иван выскочил из машины, не успела та остановиться. Окрик «Тихонов», вместе с грохотом двери, растворился в весеннем воздухе, в звуках близкого метро. Он уже летел, не помня ничего, врываясь внутрь, рассекая толпу.

В вестибюле станции локоть окатила тяжёлая боль – ударило створкой двери, несколько секунд назад. Запаздывали все остальные ощущения: поток горячего воздуха у входа, сквозняк от пролетевшего поезда, крики сзади, рука Круглова, дёргающая назад, от цели…

А цель, цель, какая у него цель?

- Иван, - проорал майор, перекрывая шум поезда. – Иван, это дело сапёров! Не лезь! Стой!!!

Но он не слышал. Метался по скользкому полу, мокрый от пота, бросающийся к поездам.

- Где? Где она?!

Кричал – и сам не понимал, о чём просит: узнать ли, где бомба, или увидеть, почувствовать, где сейчас Рогозина. В каком из этих составов, в скольких километрах отсюда, в скольких минутах?..

Но стоило ему остановиться – у черты на краю платформы, за которую не следует заходить, - как Николай Петрович перехватил его, легко, как картонку, и стряхнул на скамейку, подальше от путей.

- Сойдёшь с места – вышвырну вон!

***

- Прошу. - Ян подал руку – помочь выйти из вагона, но осёкся.

- Сама, - бросила Рогозина, отталкивая его ладонь. Мокрую и холодную. Как скользкий камень у берега.

- Пусто, - осматриваясь, удивлённо заметил он. – Никакого почётного караула в форме ФЭС… Кстати, сколько времени?

- Без семи девять, - машинально глядя на часы, ответила полковник.

- Жаль…

«За-дол-бал». Других слов не осталось.

- Жаль, ещё так рано. Помните, я обещал поцеловать вас, если доживёте до вечера? А, по всей видимости, доживёте. Потому что время вышло. Взрыва нет. Вы победили.

Рогозина стояла молча, неподвижно, чувствуя, что ещё чуть-чуть – минута или меньше, - и она упадёт. Надо успеть решить, что делать дальше. Надо успеть решить, врёт он или нет.

- Глядите!..

Полковник вскинула голову, оглянувшись, и замерла. По платформе бежал Тихонов, растрёпанный, красный, расталкивающий людей, жалкий и дрожащий.

Внезапно она почувствовала, что её просто распирает от нежности к Ивану.

- Ва…

- Стойте! – перехватил её Гольдман. – Последнее желание приговорённого. Вы обязаны его выполнить. Давайте мы не будем ждать. Можно, я поцелую вас, Галина Николаевна? Вы необыкновенная женщина.