========== Часть 1 ==========

- Коля, у нас есть зелёный чай?

- Зелёный? Вряд ли. – Круглов задумчиво оглядел полки и с улыбкой добавил: – У нас всё больше кофе.

Рогозина рассеянно кивнула и заварила себе чёрный – крепкий и без сахара. Осторожно отпивая кипяток, она так глубоко погрузилась в мысли, что даже не заметила, как майор сел напротив.

- А?..

- Галя, я спрашиваю, что случилось? Заболела? – видимо, он произносил вопрос уже в третий раз, в голосе звучала искренняя тревога.

- Всё в порядке. С чего ты взял?

- Ну как с чего? Ты с утра сама не своя, ничего не слышишь, ничего не видишь перед собой! И, уж прости, выглядишь тоже не очень…

- Да, Коль, это просто великолепный комплимент. Заряд бодрости на весь рабочий день! – едко откликнулась Рогозина, не поднимая, однако, глаз.

- Галь… Я серьёзно. Давай я его допрошу.

Она покачала головой и тяжело вздохнула.

- Нет, Коля. Я сама.

*

Подозреваемый вальяжно сидел на своём месте. Когда Рогозина опустилась на стул и раскрыла папку, Антонова непроизвольно отметила, как неестественно прямо она держит спину.

- Слушай, Тихонов, - внезапно подал голос Майский. – А может, ты бы его и допросил? Вы ж, можно сказать, коллеги, вот и нашли бы общий язык! А то чего Галя мучается!

- Ну-ну, - раздражённо буркнул Тихонов, не отрывая взгляда от Рогозиной. – Я лучше пять лет отсижу, чем на пять минут с ним останусь!

- Ага, - не оборачиваясь, вставил прижавшийся носом к стеклу Холодов. - Оксана, у нас успокоительное осталось?

- Так я тебе и дала! – пряча коробку в карман, бросила Амелина. – Это Галине Николаевне!

- Лучше б заранее пила! – проворчал себе под нос Круглов. – А то сколько ещё…

Договорить он не успел – из динамиков раздался голос Рогозиной:

- Ну что, Ян Витальевич, вы не надумали рассказать, на какой станции метрополитена заложена взрывчатка?

- Нет, не надумал, - лениво растягивая слова, в нос ответил Гольдман. Его ухмылка заставила передёрнуться всех сидевших по ту сторону стекла.

Рогозина не повела и бровью.

- Что ж. Значит, сотрудничать со следствием вы категорически отказываетесь?

- Отказываюсь, - улыбаясь, подтвердил он. Неторопливо снял очки, наклонился к полковнику и, интимно понизив голос, выдохнул: - А вы? Вы отказываетесь быть со мной столь же категорично?

*

Когда Рогозина вышла из допросной, её лицо было даже не белым – изжелта серым. Она буквально рухнула на ближайший стул и дрожащими руками приняла у Тихонова стакан с предусмотрительно растворённым успокоительным.

- Он меня спрашивал, сколько я хочу детей. Чудовище. Я его ненавижу. – Она говорила медленно, закрыв глаза, даже не замечая, как побелели пальцы, стиснувшие запястье Ивана, – он сидел на корточках рядом с ней. Сзади, обхватив её одеревенелые плечи, стояла Валя. Майский по уже сложившейся традиции ушёл готовить ей чай.

Все, кроме Рогозиной, знали, что он добавляет туда две ложки коньяка. А она после допросов Гольдмана даже не ощущала привкуса спиртного.

- Предлагал девочку назвать Ариадной. Как дочь Цветаевой.

Галю колотило. Она говорила что-то ещё, но в этом не было нужды – очередной допрос все запомнили и сами.

*

С тех пор, как ФЭС начала заниматься делом Гольдмана, допросы вела только Рогозина. Но и она не рисковала – оставляла пистолет в своём кабинете. А за стеклом во время допросов собирались все, кто был на месте, – не в силах пропустить ещё один поединок.

Круглов, всякий раз глядя на её состояние после нескольких часов допроса, снова и снова предлагал ей сам работать с Яном. А она, с трудом поднимая на него взгляд, снова и снова повторяла, что не позволит Гольдману издеваться ещё и над ним. Но настоящая причина была в другом, и это ясно понимали все: Рогозина боялась, что Круглов сорвётся и покалечит подсудимого. Поводов имелось более чем достаточно, а Гольдман только того и ждал, провоцируя её всеми возможными способами.

Неделю назад он нашёл её больное место – семья.

Именно с тех пор Майский начал наливать в чай коньяк. Правда, три дня назад приготовленную заварку залпом выпил Круглов – после вопроса Гольдмана о том, хочет ли она быть любовницей своего зама.

И тем не менее, несмотря ни на что, эта ежедневная пытка продолжалась.

На дворе стоял грязно-снежный конец марта. А на седьмое апреля – как соблаговолил сообщить на первом же допросе Ян – в московском метро был запланирован теракт. Минёры с собаками прочёсывали станции и поезда, но, учитывая масштабы, проверить и предугадать всё было нереально. Игнорировать предупреждение о взрыве правоохранительные органы не могли, расколоть Гольдмана – тоже, и дело вместе с приказом генерала как можно скорее выведать всё о готовящемся акте, было спихнуто на ФЭС.

Операм ничего не оставалось, как вновь и вновь прочёсывать метрополитен, экспертам – пытаться связать воедино скудные факты, выбитые Рогозиной, а самой полковнику – каждый день, сжав кулаки, пытаться добиться от Яна хоть чего-то.

Хотя, спустя двадцать минут после начала допроса, она уже забывала обо всём, пытаясь только окончательно не потерять над собой контроль.

*

Через полчаса, когда, чуть успокоившись, Рогозина выслушивала доклад Данилова о рейде на Тверскую, в её кабинет ворвался Круглов.

- Что случилось?

- Галя, он хочет что-то сказать, - возбуждённо произнёс майор. – Требует срочно вести его в допросную! Вести?

- Нет, - холодно бросила Рогозина. – Мы не будем бегать у него на поводке.

- Но как? Галя, он сам хочет что-то рассказать! Как мы можем упускать такой момент? А если потом снова начнёт ломаться?

- Коля, ты ещё не понял, что он не дурак, чтобы косить под простачка? Если он действительно хочет сказать, он скажет. Но с меня на сегодня достаточно.

- Я могу…

- Нет, не можешь! – крикнула Рогозина, вставая из-за стола. – Не можешь! Не хватало нам ещё трупа подозреваемого в допросной!

Видя, что Круглов распалился не на шутку, она повернулась к Данилову:

- Стёпа, выйди, пожалуйста. На сегодня можешь быть свободен.

Когда дверь за ним закрылась, Рогозина вновь посмотрела на красного Круглова и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, произнесла:

- Коля. Если я говорю, что допрашивать сейчас его не буду, значит, у меня есть на это причины. Я понимаю, что он доконал нас всех…

- Но Галя!.. Дай нам с Серёгой минут сорок! Ну полчаса!

- И что? Коль, ты хочешь ещё одно разбирательство по поводу жестокости на допросе?

- А у тебя остались другие варианты? – снова распаляясь, почти выкрикнул Круглов.

- Да. У меня остался предпоследний способ.

- Даже предпоследний? Интересно, какой?

Рогозина снова опустилась в кресло, спрятала лицо в ладонях и глухо, бесстрастно ответила:

- Психологическое давление. Нужно сыграть с ним на его поле. Начнём с того, что я допрошу его ночью.

***

- Вы разучились узнавать время? Мне кажется, уже поздно, Галя.

- Меня зовут Галина Николаевна, - почти по слогам произнесла Рогозина. Вглядываясь в узкие зрачки Гольдмана, она подумала, что неоспоримым плюсом ночного допроса является сумасшедшее желание спать. Оно заставляет сосредоточиться на борьбе со сном, не оставляя сил на ярость и раздражение.

- Галина Николаевна… Вас зовут и Галей тоже. Отчего же это непозволительно мне?

- Галей меня зовут те, кому я это позволяю. Вы не входите в их число.

- Что ж… Вы тоже не входите в число тех, кому я позволяю бесцеремонно будить себя в три ночи… Галя.

Сделав акцент на последнем слове и с издёвкой ухмыльнувшись, Ян демонстративно уронил голову на стол.

Подавив желание ударить его в затылок, Рогозина медленно произнесла:

- Ян Витальевич, несколько часов назад вы хотели нам что-то сообщить.

Гольдман не отзывался.

- Если вы намерены игнорировать мои вопросы, я вынуждена буду принять меры.