- Как я могу быть уверена, что это правда?

- Никак, -Гольдман, почёсывая бровь, довольно улыбнулся. – Это ваше дело – верить или не верить. Может, я решил вас обмануть.

Рогозина молчала. Гольдман нетерпеливо побарабанил пальцами по внутренней стороне столешницы, зевнул, начал насвистывать какой-то мотивчик.

Выбора не оставалось. В конце концов, даже если это ложь, от неё не убудет. Кто знает, что могут дать эти три дня…

- Хорошо. С условием, что ключ и частоту вы называете мне прямо сейчас.

- Бумагу, - щурясь, Гольдман сложил пальцы домиком и, глядя поверх них, снова улыбнулся. – И ручку.

Когда исписанный и сложенный вдвое лист исчез в кармане Рогозиной, он проронил:

- А моё условие таково: вы будете в вечернем платье, Галочка.

Выходя из допросной, Рогозина, повторяла про себя, как мантру: «От меня не убудет».

***

Чем ближе часовая стрелка подходила к восьми вечера, тем сложнее становилось подавить желание малодушно сбежать из ФЭС, спрятаться и отсидеться где-нибудь вплоть до седьмого апреля. Вернее, уже до десятого – в том, что на этот раз Гольдману можно верить, Рогозина отчего-то не сомневалась.

Листок с ключевой фразой и радиочастотой она отдала Тихонову сразу же, как покинула допросную. Разумеется, тот спросил, чем вызвана такая щедрость преступника, но, стоило покачать головой, и он, пожав плечами, без вопросов уткнулся в монитор.

Рогозина понимала, как глупо скрывать от коллег грядущую плату за трёхдневную отсрочку. Это вообще было глупо и дико, но как она ни пыталась убедить себя, что весь этот жестокий цирк – только в интересах дела, что три дня могут дать зацепку, что одна чашка кофе, выпитая в компании Гольдмана,– это приговор, ничего не получалось. Она ждала восьми вечера как смертной казни. Смеялась над собой, язвила, но была не в силах избавиться от этого ощущения.

Взглянув на часы в очередной раз и с лёгкой паникой обнаружив, что до «свидания» осталось чуть больше получаса, Рогозина поняла, что откладывать дальше уже нельзя.

Она убрала в стол бумаги, поправила стопку текущих отчётов и направилась в буфет. Уже открывая дверь, внезапно замерла. В голову пришла простая, до смешного простая мысль, решавшая проблему. Да она никуда не пойдёт, вот и всё! С чего она должна… С чего она вообще-то что-то должна этому преступнику? Как, Господи, как ей взбрело в голову подчиняться его сумасшедшим капризам?! Ей – опытному оперативнику, эксперту высшего уровня!..

Она нервно рассмеялась. Наверное, просто сказывается общее утомление. Рассеянность, терзающая вот уже две недели без перерывов головная боль, неутолимое желание спать… И эти выматывающие, бесконечные допросы.

Рогозина глубоко вздохнула и закрыла глаза. Под веками неудержимо заплясали огненные всполохи и пятна, но постепенно они улеглись, и наступила прохладная, приятная темнота. Нужно было что-то решать, что-то делать, но голова совсем не работает. Нужно чуть-чуть, совсем немного отдохнуть. Постоять с закрытыми глазами, прислонившись к косяку, успокоиться, отдышаться. Совсем недолго, минуту-другую…

- Галина Николаевна?..

Из блаженного забытья её вырвал настороженный голос Тихонова. Она резко открыла глаза и буквально почувствовала, как с удвоенной силой засверлило виски.

- Да, Вань… Что случилось?

Тот испуганно оглядел её сгорбившуюся в дверном проёме фигуру, но не посмел ничего спросить.

- Галина Николаевна… Гольдман просил передать вам, что он назвал только половину ключа. Вторую отдаст после того, как будет выполнено его условие… Что это? Какое условие? Вы знаете?..

Ей хотелось застонать. Наивная. Наивная! Решила так просто обмануть человека, который водит за нос всю полицию Москвы!

- Знаю. Иван, будь добр, приготовь кофе. На двоих.

Она тут же пожалела о сказанной фразе. Мысли путались и выскальзывали, как мокрое мыло. Нужно собраться. Сосредоточиться. Во чтобы то ни стало, нужно воспользоваться этим нелепым шансом. Господи…

Рогозина, чёрт возьми, прекрати истерику!

- Иван! Я попросила приготовить кофе. Вопросы потом.

Наученный горьким опытом, Тихонов быстро ретировался. Такой тон полковника всегда ассоциировался у него с ослепительно ледяным железом: тронь - зазвенит и рассыплется. Лучше не трогать.

Оставалось решить последнюю проблему. Рогозина криво усмехнулась. Вечернее платье.

Ян Витальевич… Я урою вас, клянусь.

***

- О! Галина Николаевна, вы великолепны! Моя личная Снежная Королева. Прошу!

Гольдман услужливо отодвинул стул, подождал, пока Рогозина села, и вновь пододвинул его к столу. Затем опустился напротив и отхлебнул кофе.

- Жаль.

Прищурился, улыбнулся.

- Ну признайтесь, вас так и тянет спросить, чего мне жаль. Но вы не спросите, так? Да конечно, не спросите, - Гольдман, как-то странно, будто с состраданием, усмехнувшись, махнул рукой. – Вы не та, кто показывает любопытство. Но я и сам могу сказать. Сам… Жаль мне, Галина Николаевна, что кофе не вы варили. Я предпочёл бы…

- Мне нет дела до того, что бы вы предпочли, - едва сдерживаясь, произнесла Рогозина. – Кофе. Вы. Я. Достаточно?

- Вы забыли добавить про вечернее платье, Галоч… Галина Николаевна. Кстати, оно ведь тоже не ваше, правда?

- Есть разница?

- Ровно никакой. Повторюсь, вы великолепны. Однако у нас есть более важные вопросы.

Рогозина вопросительно подняла бровь. Гольдман кивнул.

- Я абсолютно серьёзно. В формате допроса мы с вами сегодня уже пообщались. Третий час ночи, когда вы вновь вытащите меня на дознание, ещё не скоро, так что предлагаю просто поговорить. Как деловые люди, как партнёры, желающие провести продуктивную беседу относительно общих целей.

-Что ж, - хмыкнула Рогозина. – Не скажу, что вы меня удивили. Ваше амплуа клоуна проработано до мелочей.

Гольдман осклабился.

- Галочка, солнце моё, вы думаете, мне не надоели эти ваши допросы? Думаете, мне не приятнее было бы разговаривать с вами просто так, на равных? Думаете, я получаю удовольствие от…

- Думаю, получаете. Приказывать вам прекратить паясничать бесполезно. Если вы хотите изводить меня дальше…

«Рогозина… Рогозина, что ты творишь?..»

В глазах почернело, резко ударило в голову, и совершенно внезапно всё закончилось.

Очнулась она только на следующий день.

========== Часть 3 ==========

- Собственно говоря, эта отсрочка нужна была только для того, чтобы заминировать ещё одну станцию. Да-да, дорогая моя Галина Николаевна, - широко улыбаясь в лицо окаменевшей Рогозиной, произнёс Гольдман. – Всё готово. Завтра, ровно в семь тридцать две станции московского метрополитена взлетят на воздух. Хотя… На воздух, пожалуй, громко сказано. Слишком они глубоко.

Ян побарабанил пальцами по столу, весело глядя на Рогозину, а потом, словно спохватившись, добавил:

- И ещё одно. Если вы попытаетесь перекрыть метро, эвакуировать людей, предупредить население или ещё как-то предотвратить жертвы, взрыв произойдёт немедленно. Все ваши действия под контролем. Сопротивляться бесполезно.

*

- Вы понимаете, что сейчас по вашей милости погибнут сотни людей? – нервно глядя на часы, спросила Рогозина.

Ей было противно. Мерзко от ненависти к Гольдману, который, живой и здоровый, будет жить дальше, может быть, даже выйдет когда-нибудь по амнистии. Страшно от своего бессилия, от того, что, зная о теракте, зная о том, что минуту спустя произойдёт взрыв, она не может сделать ничего. Ни-че-го! И, в довершение ко всему, просто жалко себя. Ради чего она вытерпела столько часов наедине с этим извергом?..

- Понимаю, - чуть рассеянно откликнулся Ян. – Лотерея судьбы. В конце концов, в этом метро могут оказаться не только случайные люди, но и мои знакомые.

- Я сомневаюсь, что вы их не предупредили, - горько усмехнулась Рогозина.

- Ну мало ли? Галина Николаевна, ну за что вы меня так ненавидите? Почему смотрите на меня так зло?