Быстро всё, в секунду. Вот была она скала, и он покорный, а вот и нет её, и он сверху.

«Как там в стихах? “Но примешь ты смерть от коня своего”? Так, кажется? Сколько я их, бедолаг, на убой пустила, вот мне и месть – помирать парализованной под конём», – думала Баба в темноте. Она попробовала шевелиться, но нет – конь лёг прямо на неё, боком. Лёг и умер, быстро, как у них бывает, ей же передавил что-то, оставив медленно угасать и думать, вспоминать жизнь, красный закат, злиться от своего бессилия, от неспособности шевельнуться, от его теплоты и вони. Хорошо, что скоро мысли поплыли, стали глупыми и яркими. А что, если вот сейчас мимо будет проезжать прекрасный принц и освободит её, и будут они жить долго и счастливо! Какая нечёткая мысль, только контуры от неё, и принца не разглядеть, какой он там красавчик, а жаль. Давно у неё принцев не было, напоследок бы…

– Ну неееет! Нет, нет, нет! – услышала вдруг Баба над собой. – Что угодно, только не Баба! Ещё этого только не хватает!

Сквозь пелену Баба разглядела нависшие очертания чего-то большого и коня, который парил в воздухе. Всё, что она смогла ответить, больше походило на хрип, смешанный с рыком, чем на членораздельную речь.

– Чтоб тебя! Ведь скажут, что опять я виноват, что женщин ворую. Мало одну голову откромсали ни за что, по навету, что полёты ограничили и в полмира не пускают, теперь вообще в зоопарк запрут. Может, проще сожрать тебя, пока никто не видит?

Теперь, без коня сверху, Баба видела лучше и даже могла уже пошевелить пальцем. При таком прогрессе перспектива быть сожранной ей совсем не подходила. Над ней явно маячили две драконьих головы. Одна в зубах держала конягу, другая ругалась и угрожала, а от третьей, действительно, остался только обрубок.

– Здесь всё напрогляд. Я так ловлю, чтобы таким, как ты, дармоедам неповадно было у меня коней воровать, так что не советую, – смогла заговорить Баба тихо.

– То-то тебя никто спасать не прибежал, как я погляжу, на лобное место-то твоё? – попробовал возразить Дракон, которого терзали смутные сомнения как раз по этому поводу.

– А ты ещё подожди минут пятнадцать, помощь мне не оказывай, живой водой меня не отпаивай и посмотришь, как лапы окольцуют, – угадала смекалистая Баба драконий страх.

– Три раза тьфу! Мало того, что Баба, да ещё и на язык злая! Как вас только жрать вообще можно, змеюк? Хуже нас! – злился Дракон, аккуратно поднося флягу с живой водой к её губам.

– Ой, не делай вид, что ты не пробовал. Говорят, вкуснее бабы для дракона нет, – сказала она и, от живительного лекарства окрепнув, начала присаживаться, оперевшись на руку.

– Не знаю. Пробовать даже не хочу, а то пристрастишься ещё – потом проблемы с законом. И так их полно на пустом месте. С вами, людьми, в одном мире жить – хуже некуда! Ну что, полетели, что ли? Повезу тебя твоим сдавать, раз оклемалась!

– Да пока не очень. Ног не чувствую, – призналась Баба.

– И что мне делать с тобой? Сидеть, ждать, пока пойдёшь? Я жрать хочу, конь стынет!

– И что ты до меня домотался? Я просила тебя с меня коня стаскивать? Спасать меня? Лежала бы под конём и лежала себе, сны цветные смотрела. Реши уже, что делать. Ты ж мужик, судя по противной морде в бородавках, правильно я понимаю в ваших гендерных различиях? Вот и прими драконье мужское решение. Хочешь свалить – сваливай. Помру, сам знаешь, что тебе будет за неоказание помощи человеку. Хочешь здесь жрать коня – жри, я не такое в жизни повидала, в обморок не упаду. Есть у тебя третий вариант?

– Есть, – ответил Дракон зло. – Во-первых, драконихи тоже в бородавках, и это красиво, не то что ваши белые блюдца в дырках вместо морды, но это к делу отношения не имеет. Жрать посреди пыльной дороги загнанного немытого коня, это может у вас, у людей, так принято. Я, пожалуй, в пещеру к себе полечу, там у меня все удобства, и ты полетишь со мной, потому как есть я хочу очень, а бросить тебя здесь немощную не могу. Раз сидеть не можешь, значит, простите, мадам, за шкирку и вперёд. Не вывались только из своей рубахи.

Баба покрепче застегнула ворот, затянула пояс.

Красный преддождевой закат догорал, пряча последние лучики за горизонт. В этих закатных лучах летел, тяжело махая крыльями, полноватый двуглавый дракон. В одной пасти он нёс бабу, в другой коня, а свободной от головы третьей шеей он этого коня поддерживал, чтобы Бабу случайно не снесло и им не придавило. Человек, он ведь ценность, его беречь надо!

Стемнело, пока летели. Холодно в небе, и нехорошо, когда тебя за шкирку волокут – опоры нет под ногами, укачивает. Но, опять же, виды потрясающие, на горы, на леса, на закат. Где ещё на такое наглядишься, как не у дракона в зубах? Баба всё думала по дороге, зачем дракон её к себе тащит? Наверняка сожрать хочет, проверяет, хватятся ли её, и если никто не побеспокоится, то сожрёт точно.

Дракон дорогой думал, как ему из Бабы максимальную выгоду извлечь. Если никто её не хватится с неделю, то есть варианты.

Если окрепнет, то можно её в рабство гномам продать. Гномы спелых баб страсть как любят. И Бабе опять же хорошо будет – поживёт хоть как человек. В подземелье у гномов все удобства, кормят баб сытно, чтоб счастливые были, сговорчивые и с формами.

Если ногами не окрепнет, придётся её старому Шиа в ресторан продать, на деликатесы. Это дешевле, конечно, и статья похуже, если что, но всё равно прибыль какая-никакая.

В полёте Баба замёрзла, оцепенела, и уже виды не радовали – скорее бы хоть куда приземлиться! Когда дракон пошёл на снижение, искала глазами вход в нору, как на картинках: одинокую пещеру на вершине скалы. Нет такого. Есть лес на пологом склоне горы, сосны-великаны, в небо макушками упираются, там и сели. Дракон коня плюхнул оземь, долго затёкшей шеей крутил, зубами клацал, хвостом по земле лупил – разминался. Баба отошла немножко, ноги размяла и пошли куда-то между деревьев. Бабе идти тяжело, ноги волочит, немеют, не отошли ещё, Дракон тоже неуклюжий. Еле тащатся.

– Так ты в пещере живёшь или в шалаше? – не удержалась от ехидства Баба.

– А тебе какая разница? Дом, он любой хорош, когда в гости идёшь – грех привередничать. Видишь в камнях проход? – обиделся Дракон.

– Нет, конечно. Мы ж в темноте не видим.

– Тьфу, зараза. Ну и никчёмные ж вы существа, люди. Только по подлости вашей и угораздило вас вскарабкаться на верхушку пищевой цепи!

– Эээй. Я бы попросила! Ты ж меня вроде как в гости позвал. Или сожрёшь, поэтому и хамишь?

– Не. Вас готовить сложно. Вы же набиваете живот чем ни попадя, психуете всё время, пьёте ещё. Делаете себя невкусными для себя самих и окружающих! Так что, Деликатес, с приготовлением тебя в пищу возиться замучаешься, спецнавыки для этого нужны.

– Вот вы странные! И зачем вы себе на голову такие неприятности наживаете? Не жрали бы тогда людей, если всё так сложно! – удивилась Баба.

– Вот ещё! Почему это вам можно, а нам нельзя гадость всякую жрать? У вас рыба такая есть, Фуга. Вы же ж её жрёте, дрожите, но покупаете за сумасшедшие деньги, а мы чем хуже? Драконам тоже острых ощущений хочется, нервишки пощекотать!

Баба не удержалась, засмеялась, представив себе, как Дракон с осторожностью Бабу жрёт и издохнуть боится.

Дракон корявой неловкой лапой поднял сук с земли, воткнул в щель меж камней.

– Отойди от греха, – велел бабе.

Баба попятилась в лес, огляделась – может, бежать, пока такое дело? Нет, в таком лесу погибнешь быстрее, чем в драконьей пасти. А раз он здесь, у порога своего, её жизни не лишил, значит, что-то другое задумал, кроме свежего бабьего мяса здесь и сейчас.

Дракон начал смешно перетаптываться с лапы на лапу, кряхтеть, сопеть так смешно, что Баба не выдержала и расхохоталась в голос.

– Да заткнись ты уже! – рыкнул Дракон. – Я ж для тебя стараюсь, факел тебе сделать хочу, чтобы светить.

– А пляшешь зачем?

– Раскачиваюсь. Нам, чтобы огонь метать, злиться надо – в злобе наш огонь, а я устал с вами возиться и сонный уже. Уснул бы прямо здесь, если бы жрать не хотел.