От этих слов заныло сердце — да так, что окрепла надежда на сердечный приступ, который немедленно прервет всяческую маяту. Но вместе с тем пришел звериный ужас, подкрепленный внезапным пониманием. Остаться в темноте значило навсегда отдать себя в лапы врагу.

— Не будь дураком, — укусила за ухо черная морда. Больно, зараза! — Тебя ждут живые.

«Зачем я им — живым. И ведь все равно успокоиться не дадут. Тот же Юфус и не даст. А так еще можно подергаться. Вдруг получится алденову мертвятнику глотку перегрызть?»

— Старый Змей с ног сбился, по знахаркиным поручениям бегая… — задумчиво прощебетала симпатичная морда. — Риану твой с ума сходит… Женщина плачет…

— Какая еще женщина? — удивился Волк. — Разве у меня может быть женщина?

Мрак всколыхнулся, заволновался, посерел. Женщина?

— Твоя, — уверенно заявила морда. — Та, у которой глаза как ягоды.

Под такое описание подходила разве что Рейн, но назвать ее своей, а уж тем более представить плачущей из-за него Ваэрден не мог. Вокруг нее и без того полно мужчин куда более подходящих, чем битый некромантский пес.

— Дурак, — заявила черная морда. — Как есть дурак.

И пребольно укусила за ухо еще раз.

— Вали отсюда!

Волк еще пытался огрызаться, но с каждым мгновением чувствовал себя все более живым и замерзшим. Его крепко держали чьи-то костлявые руки, глаза затянула мутная пленка, мешая разглядеть, что вокруг происходит. Он зарычал, рванулся — но не тут-то было. Чуть руки не вывернул без толку. Рядом в самом деле кто-то шмыгал носом.

— Ку-уда? — раздался над ухом низкий старческий голос. — Я тебе воли не давала. Спи себе.

Волк хотел было возмутиться, но усталость навалилась такая, что оставалось только подчиниться приказу.

И угораздило же их заявиться в эту деревню прямо накануне праздника Излома года! Кругом царила суетливая оживленность: кумушки вовсю жарили-парили-пекли угощения для предстоящего застолья, их мужья приволокли из лесу огромное дерево мун с пышными игольчатыми лапами и с громкими спорами устанавливали его на площади. Гостям пришлось самим устраиваться на постой и отрабатывать кормежку помощью по хозяйству — какую кто смог осилить после долгого перехода. Оставили отдыхать только детей да больных, кому полагалось у печи греться.

Тайрелион в стае остался за старшего. Стоило только найти подходящее убежище, как Старейшина тут же вновь превратился из вожака в наблюдателя, вмешиваясь только там, где без его помощи было никак не обойтись. Пришлось Тагару вместе со старшим Воладаром в паре показательных драк установить временное главенство над стаей и разогнать ошалелых Темных с поручениями по разным концам деревни, чтоб не сходили с ума от беспокойства. Сами они по очереди караулили возле дома знахарки на случай, если что-то понадобится. Сегодня была очередь Тайрелиона.

Матерый тхарг лежал возле крыльца, опустив голову на передние лапы и наблюдая за деревенской кутерьмой. Уши беспокойно подергивались, прислушиваясь к тому, что творилось за дверью.

Слабость вожака сильно тревожила Тайрелиона. Если он слишком долго не будет показывать стае свою власть, большинство может бросить его. Или, что еще хуже, оспорить главенство. Времена сейчас не те, Темные признают в большей степени звериные законы, а не старые догмы почивших Кланов. Единожды завоеванное господство Волку придется раз за разом доказывать до тех пор, пока несогласных попросту не останется. То есть, всю жизнь.

Говорят, жертвы Юфуса не выживают вообще. Тагару однажды доводилось видеть тело бедолаги, вызволенного из некромантских подвалов перед самой смертью. Честное слово, высушенные мумии из старых крипт выглядят лучше! Стоило несчастному испустить последний вздох, как плоть его попросту рассыпалась под пальцами… А Волк не просто выжил там, но и благополучно сбежал.

Он обязан справиться сейчас!

Скрипнула дверь, на крыльцо вышла бабка. Тхарг поднял морду, вопросительно взглянул на нее. Ведьма поманила его сухим пальцем. Встал, подошел. Даже на четырех лапах стоя, он смотрел на старуху сверху вниз.

— Отправишься в лес, к поваленному кедру над ручьем. Поймаешь там молодую косулю и притащишь ее сюда живой. Ясно?

Чего уж тут неясного. Придется в самом деле пойти и принести. Тайрелион еще раз прислушался к внутренним отголоскам и связям, но все было тихо, Ваэрден не отзывался, как будто его разум спал. Тагар вздохнул, развернулся и потрусил к воротам.

Свернувшись клубком в теплом гнезде, он слушал звуки логова. Скрип старого дерева, шорох мышей под полом, шум ветра в кровле. Голоса и шаги его не трогали. Запахи трав и кипящего на огне варева щекотали ноздри. Абсолютное спокойствие поселилось в душе и теле впервые за долгое время. Инстинкт нашептывал разуму, что рано или поздно все будет правильно, а пока — незачем спешить и все время куда-то бежать.

Приоткрыв один глаз, Волк лениво посмотрел на низко нависшие закопченные балки. Там висели пучки сушеных трав, в полумраке похожие на свернувшихся летучих мышей. Горбатая бабкина тень металась по стенам вслед за хозяйкой, а та знай себе что-то шурудила в котле, напевая под нос тягучую мелодию без слов. Рейн не было. Но ее молочно-можжевеловый запах присутствовал всюду и пропитал шкуры, на которых он лежал. Смутно шевелились какие-то воспоминания о близости с ней, но наверное, ему все это привиделось.

Тело внезапно окатила волна липкого неприятного жара, Ваэрден недовольно заворчал. Звук этот самому ему показался слишком громким, уши моментально прижались к голове. Показалось кощунством нарушать эту благостную тишину, наполненную застывшим временем. Шевелиться… Думать… Зачем? Даже раздражение на вечную собственную слабость после каждой приличной драки помаячило и отступило, устыдившись. И голоса в голове смолкли. Может быть, стоит еще подремать, пока дают?..

Не тут-то было.

Гвалт возбужденной стаи ворвался в тишину, разбив ее вдребезги. Они что, желают его видеть? Все сразу?

Совсем с ума посходили.

Бабка встрепенулась, ухватила метлу и ринулась к двери в сенях.

— А ну кыш, оглоеды! — громыхнула она, шуганув Темных, словно надоедливых гусей. — Чего разгалделись?! Не до вас ему!

— Да нам бы узнать, госпожа, — послышался голос Миары. — А то от Рейн и полслова не добьешься.

— И правильно, — продолжала ворчать Тагира, перегородил древком метлы дверь, как стражник в почетном карауле. — И нечего вам знать! — она еще что-то пробухтела, пошуршала, раздался удар метлы по чьей-то нерасторопной заднице, а после задремавший было Ваэрден услышал знакомые шаги. — Ладно, уж тебе можно. За это сам в него траву вольешь.

«Какую еще траву?» — вяло подумал Волк, приоткрывая глаза.

Безмерно уставший и небритый Разэнтьер как раз снял заснеженный полушубок и тяжело сел на край лежанки.

— Ты самую малость до упыря не дотягиваешь, — оскалился ифенху, изобразив попытку пошутить.

— А ты на него уже совсем похож, — не остался в долгу риану. — Вон, кожа да кости. Давай пей, что велено.

— Твой риану дело говорит, — кивнула ведьма, помешав в котелке ложкой в последний раз и взявшись сливать пряно пахнущий взвар в кружку. — Дрянной мальчишка Юфус пьет из тебя жизнь. По капле и медленно, но он не успокоится, пока не иссушит тебя до дна.

Ваэрден промолчал и отвернулся, уткнувшись лицом в подушку. От одного упоминания мерзкого имени сделалось тошно, хоть вой. Даже когда жесткая натруженная оружием ладонь человека легла ему на загривок, стала перебирать волосы, подобралась к ушам — он не дернулся, не зарычал.

— Там детвора дерево мун булками обвешивает, — принялся рассказывать Разэнтьер, безотчетным жестом почесывая ифенху за ухом. — Мальчишки умудрились аж на самую вершину залезть. Она под ними раскачивается, а матери внизу стоят и, на чем свет стоит, бранятся. Уже просили Римара туда забраться, и шкодников за пятки покусать.