Воладар снова остался один на один с собой. Но черная тоска все-таки отступила, сменившись злостью и желанием хорошенько напиться а после с похмелья набить морду какому-нибудь рыцарю. Не отомстить, так хоть душу отвести.

При виде той самой злосчастной крепости, из которой пришлось бежать, Разэнтьер лишился дара речи.

Еще бы. Такого он себе никак не мог представить.

С кровли надвратной сторожевой вышки им весело помахал молодой ифенху по имени Риан. Еще двое мелькнули на стене, которую преспокойно чинили снаружи орденские вояки, то и дело подгоняемые упоминанием такой-то алденской матери. На флагштоке над крепостью лениво трепыхалось на ветерке знамя, сшитое, судя по всему, из алой скатерти. Кто-то старательно вышил на нем белыми нитками зверя вроде крылатого волка.

Разэнтьер выдохнул и рот все-таки закрыл. Потому что за воротами его поджидало еще более потрясающее зрелище.

Трое самых крепких мужиков выкорчевывали тот самый столб. Каждый во время казни вволю зубоскалил и издевался над Волком, а сейчас они усердно пыхтели и матерились, опасливо косясь по сторонам — не мелькнет ли где долговязая фигура седого нелюдя?..

— Он что, последних мозгов лишился?.. — фыркнул младший Воладар себе под нос, чувствуя, как внутри закипает негодование. — Да стоит только магистру узнать, как эту, с позволения сказать, крепость, в пыль сотрут!

— А по-моему, молодец, — старший шлепком поводьев заставил своего быка лечь и спешился. — Так утереть нос Малефору и его прихвостням не всякий сумеет.

— Ну знаешь, мне хватило одного раза его спасать! — огрызнулся риану.

— Он все равно поступит так, как сочтет нужным, — заметил возникший рядом Змей. — И тебе нет никакого смысла пытаться его остановить.

На вновь прибывших оглядывались. Кто-то приветствовал, кто-то ворчал и сплевывал. При виде Старейшины люди начинали бормотать что-то о нечисти и чертить в воздухе перед собой знаки-обереги. На Разэнтьера косились большей частью, неприязненно, но он предпочел нацепить на лицо высокомерную маску и бывших братьев по Ордену не замечать.

Ваэрден вынырнул, как демон из пентаграммы — почти ниоткуда и с большим шумом. Взъерошенные волосы торчат в разные стороны, куртка нараспашку, рубашка под ней тонкая, как будто на предзимний холод ему плевать, в расшнурованном вороте какой-то шнурок виднеется.

— Я вам сколько раз, вашу мать, говорил не шляться по самоволкам в деревню?! — рычал он. — Вы местных деревенских запугали так, что они из домов носы высунуть боятся. Хуже нечисти, ей-богу! Я молчу, скольких девок вы, охламоны, перепортили зазря! Выхолостить бы вас, как тягловых быков!..

Двое молодых парней в плечах поперек себя шире плелись за ифенху, виновато потупившись, и в свое оправдание сказать им было явно нечего. Оба с облегчением выдохнули и «потерялись из виду», стоило только слишком строгому начальству заметить гостей.

— Наконец-то! Я уж думал, вы не решитесь покинуть поместье, — язвительно заметил Волк.

— Ну надо же полюбопытствовать, что ты здесь натворил, — невозмутимо парировал Старейшина. — И насколько я вижу, твое самоуправство сильно обидит Орден.

Ваэрден в ответ только ухмыльнулся.

— Я знаю, поэтому и готовлюсь обороняться.

— Да ты с ума сошел! — не выдержал Разэнтьер. — Самоубийца! Тебе мало было этого позорного столба, так ты решил дать им повод дело до конца довести?

— Ну, пусть попробуют, — нехорошо ощерился Волк. — Хангрем! Проводи гостей и помоги устроиться. А тебя, — Разэнтьер чуть не вздрогнул от пристального звериного взгляда, — я жду во флигеле. Разговор есть.

«Ожил, раскомандовался!» — фыркнул про себя риану, но вслух ничего не сказал. Раз уж Ваэрден начал зарабатывать авторитет среди людей — вон как этот Хангрем шустро отправился приказ исполнять, — то и ронять его сейчас не стоит.

С тех пор как комендантский флигель достался неугомонному вожаку стаи, он изменился почти до неузнаваемости. Исчезли бутылки и хлам, напрочь выветрился запах браги и похоти, по чисто вымытому полу можно было даже босиком ходить. Остались только мебель и самые необходимые вещи, разложенные в образцовом порядке. Дел в крепости было невпроворот, и Ваэрден приходил сюда только на скорую руку поужинать и переночевать. Вторая комнатушка досталась девчонке — в деревню та возвращаться отказалась и слезно упрашивала оставить ее помощницей по хозяйству. Дескать, и шить умею, и стирать, и готовить, только не гоните, оставьте при стае! Миара вступилась. И пуганая неразговорчивая Ивона поселилась в единственном месте, где ее не посмели бы беспокоить — в логове Волка.

Его самого она не боялась ни капли — то ли потому, что он ее почти не замечал, то ли чуяла, что вовсе не видел в женщинах проку.

Вот и сейчас девчонка набралась наглости и высунулась из закутка, быстро превращенного в отдельную кухню. Запах свежего мяса и крови уже успел прочно поселиться в доме, облюбованном стаей для сборов. Орденцы теперь обходили его стороной, а Ивона — привыкла и разделывала принесенную волками дичь с таким видом, будто это был сам покойный комтур.

— Господин Волк, вы ужинать будете?

— Сгинь, Ивона! Не до тебя.

Она невнятно пискнула и скрылась. Ей сегодня предстояло потрудиться больше обычного. Гости, как-никак.

«Надо будет кого-то отрядить ей в помощь…» — подумал Волк и тут же забыл. Прекратив мерить шагами комнату, он уставился на Разэнтьера. Тот сидел возле стола, сгорбившись и обхватив руками голову. Письмо-извещение валялось на столе небрежно смятым комом.

— И после всего вот этого ты считаешь, что я поступаю неправильно? — поинтересовался ифенху.

— Не знаю. — глухо ответил человек.

— Не знает он… Идеалист алденов! А им вот плевать на те высокие идеалы, которые ты так лелеешь. Ты что, всерьез представлял Орден сборищем праведно верующих святош? Может быть, и верят — лопухи вроде тебя, да такие же фанатики как Салегри! А в остальном всегда важнее деньги, что бы там кто не трындел. Поверь мне, я два века наемничал. И чем больше золота блестит у людей перед глазами, тем меньше у них в голове остается мыслей. Ты что думаешь, магистр дурак отказываться от такого куша? Вот и прикрылся тобой, как поводом.

Воладар только молча махнул рукой в ответ, и продолжение отповеди застряло у Ваэрдена в глотке. В самом деле, что тут еще можно сказать? И стоит ли говорить? Пустые слова, зря сотрясающие воздух, не вернут ни семью, ни облитую помоями честь. Кем надо быть и как надо мыслить, чтобы, не моргнув глазом, пускать в расход ничего не знающих невинных людей? Единым махом довести человека до той грани, когда остается или сунуть голову в петлю или в ярости удариться в месть и глупо погибнуть.

А ты можешь испытывать лишь горькое сожаление и вину без вины. Потому что позвал на помощь. Потому что ради тебя этот человек принес в жертву все без остатка.

«У тебя есть еще я» — хотел сказать Ваэрден — и не смог. Голос испуганно исчез. А ноги приросли к полу, не дали подойти и обнять. Не привык гордый Волк-одиночка утешать ни себя, ни других. Да и подобает ли лезть с ненужным сочувствием тому, из-за кого все это случилось?

Хотелось, скуля, ткнуться влажным носом в ладонь и лизнуть ее преданней собаки, только чтобы хоть немного ушла глухая тоска, отравившая обе души.

«Ну я же есть у тебя, ну!..»

Хлынула прочь из сердца клокочущая буря невысказанных слов и чувств, опустошила, отпустила. А Воладар вскинулся изумленно и тоже замер, глядя прямо в глаза. Неужели почуял? Неужели — понял?

«У тебя есть я».

— Ивона! — позвал Волк.

Девушка тут же с готовностью выглянула. Короткая жесткая косица растрепана, на лбу мучная полоса, в руках мокрое полотенце, а фартук заляпан кровянистой водой. Серые глаза не по-детски смотрят. Слишком жестко.

— Здесь вино приличное раздобыть можно?

— Да, господин, — кивнула она. — У интенданта есть ключ от погреба, так он его прячет, а сам всегда навеселе ходит.