За окном была тёплая летняя ночь, с Невы ветерок заносил прохладные потоки воздуха на пятый этаж в приоткрытое окно. Сегодня не было слышно никакой канонады, видимо немецкие артиллеристы тоже наслаждались хорошей августовской погодой и не захотели её портить даже своим врагам. Майор перед сном надумал выкурить папироску, что он и сделал, достав из карманов спички и коробку папирос, поставил поближе пепельницу, зажёг огонь, раскурил папиросу, глубоко затянулся и с довольным видом выпустил из легких сизый дымок. Ещё немного постояв у окна, Туров поправил маскировку, ещё раз потянул в себя папиросный дым, взял в руку пепельницу и проследовал к дивану, на который прилёг, даже не озаботившись снять тапки и вытащить папиросу изо рта. Какое-то время он так и лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь табачным дымом, который выпускал прямо в потолок, ещё раз запоминая и откладывая в своей памяти прочитанные листы из личного дела Горского. Тускло горит на рабочем столе сорока свечовая лампа, укрытая зелёным абажуром, на паркетном полу у дивана стоит пепельница, рядом пристроились коробка папирос и спичечный коробок, тут же лежит тапок, слетевший с одной ноги. Для себя Туров уже давно понял, что другую кандидатуру искать больше не нужно и этот везунчик Горский как нельзя лучше подходит по всем предъявляемым требованиям.

А Сомов у меня большой молодец! Какого парня нам удружил! Надо будет его как-то отметить… Сейчас бы встать, да погасить свет на столе, но так не хочется подниматься со своего уютного дивана и просто лениво… с такими мыслями Николай Николаевич начал засыпать. Прежде чем заснуть, у него ещё хватило сил положить в пепельницу догоревший до бумажного мундштука окурок и повернуться на бок.

Утром 23 августа 1942 года, меня, вместе с другими бедолагами, попавшими под суровый приказ, вывели из здания гарнизонной гауптвахты, что находится в начале Садовой улицы и под конвоем сержанта с двумя красноармейцами, повели на сборный пункт, который, по слухам, находится где-то на Фонтанке. Так начала свой фактический отсчёт наша операция под кодовым названием "Тропинка". Мы шли совсем без строя, прямо по улицам ещё не ожившего города, часовые шли рядом, как будто приставлены для видимости – ну идут себе бойцы куда-то по своим делам, у двоих мосинские винтовки, ещё у одного автомат ППД. Потрёпанным обмундированием удивлять было некого. Как и у других бойцов, на мне одето обмундирование б/у, без знаков различия, разношенные лично кожаные ботинки с обмотками, за спиной ватника без ворота болтается тощий вещевой мешок, поясной ремень выдали брезентовый с грубо пришитой кожаной накладкой в месте соединения с зубом пряжки. Сержант попался нормальный, не орал и не залупался по пустякам, один раз объяснил всем, что идти час или чуть дольше и чтобы мы его не подводили, а то огребём по самые помидоры. По улице идём не в ногу и молчим – у каждого в голове свои мысли. Мне вспомнился разговор с Майором Туровым в его кабинете, когда я согласился на участие в операции…

Вы, младший лейтенант, давайте мне тут без стеснения, действуйте одним словом! Хочу знать ваше видение предстоящей операции, доложите мне свои соображения или дополнения к легенде. Сам же говорил, что нужна убойная дезинформация, чтобы эти господа из Абвера натурально повелись, клюнули и соответственно во всё поверили, в конце Туров перешёл на "ты".

Разрешите, товарищ майор… спрашиваю майора, который в ответ машет рукой, давай мол, говори без чинов. Тогда придётся многим жертвовать или сделать правдоподобный вид, что мы понесли невосполнимые потери. Я бы хотел ещё немного подумать. Разрешите?

Хватит времени до завтрашнего утра? задаёт вопрос майор.

Да, хватит, отвечаю.

Тогда идите и думайте! Завтра утром жду от вас решений. Причём, чтобы всё было оформлено в письменном виде. У Марии Петровны получите предписание, куда вам надлежит прибыть для дальнейшего прохождения службы. Там в пакете всё указано – новый адрес, где будете жить и готовиться к заброске, продовольственный аттестат выписан на Ваше имя, карточки на продукты и на посещение столовой. Связь будем держать через нашего сотрудника, с который приносил продукты и билеты в театр, перед тем как отпустить меня, произносит майор, подразумевая в своих последних словах сержанта Игоря Шарий.

Я ходил по городу и думал, думал, пока шёл за своими вещами на старый адрес, думал, когда записывал на бумаге мысли и ещё много, много думал…

Утром следующего дня на зелёном сукне начальственного стола лежали мои, убойные соображения и дополнения. В то утро мы хорошо поговорили, и я очень сильно озадачил товарища майора своими идеями. Сначала Туров, сомневаясь во многом из предложенных мной идей, начал возражать и говорить, что многие из них не реально выполнить, да и строгое начальство не позволит городить такой огород!

Но ведь Туров работник опытный, не зря ведь с самим Дзержинским, ещё на Гороховой два, начинал ставить работу наших органов, потом всё понял и поддержал почти все мои предложения!

Потом в моей памяти вспомнился ещё один наш разговор, когда я пришёл в начальственный кабинет перед самой моей экскурсией на гауптвахту Ленинградского гарнизона. В приёмной было пусто, только Мария Петровна что-то щёлкает клавишами своей пишущей машинки. Увидев меня, помошница отрывается от своей нескончаемой работы и произносит: Товарищ Горский? и после моего бодрого ответа, Так точно! Прибыл! разрешает пройти в кабинет. Пройдите в кабинет, товарищ майор вас ждёт, затем женщина снова занялась своими делами.

Я негромко стучу в массивную, не меньше десяти сантиметров по толщине, дубовую дверь, легко открываю её и вхожу с докладом в начальственный кабинет: Товарищ майор Государственной безопасности, разрешите войти… и, услышав в ответ: Да, входите, прохожу внутрь, закрывая за собой дверь.

Мы приветствуем друг друга и начинаем обсуждать ещё и ещё раз разные детали и мелочи предстоящей операции. Туров, сидя на своём стуле, карандашом быстро что-то пишет на листе бумаги, потом встаёт и подходит к плотным бордовым занавескам и раздвигает их в разные стороны. Моему взору открывается висевшая на стене большая оперативная карта Ленинграда, ближайших пригородов и даже областных городов. На карте были видны нарисованные обозначения в виде стрел, кружков и линий красного и синего цвета.

Володя, подойди ближе к карте. Вместе посмотрим, что у нас тут наши полководцы навоевали! он небрежно тыкает пальцем правой руки куда-то в правую нижнюю часть карты. – Сейчас середина августа и Гитлер, окрылённый победами под Харьковом, в Севастополе, на Кавказе и на Волжской равнине, непременно навалится на Ленинград. Они уже перебросили к нам из Крыма освободившиеся части и артиллерию. Будь уверен, что скоро должен начаться штурм города. Мы располагаем данными, что второе генеральное наступление начнётся в середине сентября, когда Манштейн приедет из своего отпуска. Вероятнее всего они ударят вот с этого направления – рука майора обводит красный кружок, нарисованный на карте, которым выделено направление от Усть-Тосно до Ям-Ижоры – Места равнинные, дороги хорошие, крепкие, не раскисшие от дождей и их много, что очень удобно для движения и перегруппировки танков и другой техники. Про выучку их пехоты я вообще скромно молчу! Туров на несколько секунд замолкает, разглядывая обозначения на карте, потом продолжил говорить: Исходя из анализа складывающейся ситуации, командование двух фронтов замыслило операцию по деблокаде города уже в этом месяце. Поэтому наши войска под командованием генерала Мерецкова – есть такой талантливый и решительный генерал, за что и пострадал в своё время, а теперь командует Волховским фронтом, начнут наступление с целью прорвать вражеское кольцо в районе Гайтолово и Синявино, а навстречу им должны ударить войска Ленинградского фронта в районе Усть-Тосно и Арбузово. Вот в этом месте всё и завертится, уже начинает вертеться!