С рыбками я разобралась быстро, после отпустила всех в воду, махнув рукой, чтобы уплывали, а то было видно: сказать что-то хотят. Но освобождение сказочных созданий это только первый этап был, еще следовало следы скрыть. Присела на бережку, присмотрелась к воде: у самой кромки виднелись полудохлые головастики, которым точно не светило стать лягушками. Их я и использовала: протянула руку — и ровно двадцать три гибнущих создания стали стремительно увеличиваться, чтобы плюхнуться в мой призрачный ковш уже золотыми рыбками. Но вот потом, когда я пеленала созданных мной в медную проволоку, жалко их стало… И в мое заклинание вплелся еще один маленький нюанс… Скромный, но действенный.

— Эй, — прозвучал от дороги голос Емели, — долго ты там?

— Да все уже почти, — возвращая печати прежний вид и прикрепляя ее к бочке, ответила рыбаку, — сейчас.

А потом, едва вымыла руки и стерла сажу с одежды, забралась на печку, укрылась и принялась дрожать: слабый с меня маг, очень слабый, потому и в ведьмы пошла…

Так до самого вечера и протряслась под одеялом, практически не реагируя на слова Емели, который стал рассказывать о рыбалке, налимах запредельной величины, сетях, крючках…

Потом начался закат, и Емеля свернул в лесную чащу, печка пыхтела и подпрыгивала на ухабах, по лицу начали бить ветки. Накрылась одеялом с головой.

Потом Емельян спрыгнул с печи и, чертыхаясь, пошел искать путь. Заинтересовавшись, я села, потерла лицо, огляделась: атас! Глухомань такая, что на земле не трава — мох! Кругом темень, совы ухают, ни дорог, ни тропинок, где-то рядом ревет медведь. Причем где-то совсем рядом, и обиженно так ревет, и все ближе, и…

— Емель, а, Емель, — зарычал бурый хозяин лесов, выйдя на свет от печи, — а посылочку прихвати, а?

— Здорово, Михаил Топтыгинович, — ответил возница, находясь в позе чуть ли не принюхивающегося к земле пса, — куда и чего завести-то?

Я в этот миг потрясенно рассматривала медведя в лаптях, шароварах и… латах железных.

— В университет, Арсану Степанычу, другу моему давнему.

— Завезу, — пообещал Емельян Иваныч, — в печь кидай.

— Угу, — сказал мишка, повернулся и исчез.

Вернулся спустя минуту, держа на плече дергающуюся, отчаянно сопротивляющуюся и вопящую девушку в лаптях, сарафане да с косой до пояса.

— Во-о-от, Машенька, — радостно сообщил медведь, — другу моему сердешному в утешение.

Тут уж я не выдержала и как рявкну:

— Слушай, медведь!

Бурый глянул на меня и застыл.

— Ведьма, — охнул испуганно.

Тут бы все и закончилось, да Емеля влез:

— Ага, ведьма, в верситету вашу везу, ага.

Медведь окинул меня внимательным взглядом, после уронил Машеньку на кусты, аккуратненько уронил, достал из-за кирасы письмецо, открыл, чего-то приписал, закрыл, запечатал, протянул Емеле, а мне ехидненько так:

— Скатертью дороженька, госпожа ведьма. А девку я, как есть сейчас, тятьке с маменькой верну, не изволь беспокоиться.

Подхватил девушку и был таков.

А тут и Емеля на печку забрался, повернул ее прямо к огромному замшелому пню и мне весело:

— Все, Станислава, держись! С ветерком помчим!

Скептически смотрю на Емелю, на печь, на пень…

Печь двинулась осторожно, ломая хрупкий валежник, и двинулась прямо к пню, но едва мы подъехали ближе…

— Мама! — заорала я с перепуга.

— Эх, с ветерком! — орал в свою очередь Емеля.

А мы падали вниз! В сплошную черноту! И по вот этой вот сплошной тьме вдруг да как понесемся, аж ветер в ушах засвистел.

— Все, — заорал мне Емельян, — теперь, почитай, до утра мчать будем, ты уж не спи, девица, земли-то мертвые, и, коли упадешь, назад не вернусь!

Это была страшная ночь!

Страшная, очень долгая, ногтесмертельная и ушезаложительная. Где-то перед рассветом печь вынырнула из тьмы на поверхность, все так же, на огромной скорости, пронеслась по лесу и свернула на дорогу аккурат возле вывески "Аремский пограничный пост".

Арем, почти прибыли!

И я повалилась на печь, на которой уже не было подушки — осталась кому-то в мире мертвых.

Дороги и пути Великоземельной Империи 

Стася

Утром я представляла собой забавное зрелище: глаза красные, веко подергивается, волосы дыбом, но таким дыбом, которое не вверх, а назад, кожа белая, тело задеревенелое. Ничего удивительного, что, едва подъехали к порубежникам, десятник, проверяющий верительные грамоты Емели, указал на меня и произнес:

— Этот груз в списке не значится.

— Так это не груз, пассажирка, — пояснил Емельян Иваныч.

Десятник глянул на меня, я на него, десятника передернуло, и, подавшись к Емеле, он громким шепотом спросил:

— А оно живое?

— Да живая, — отмахнулся рыбак.

— А молчит чего? — удивился порубежник.

— Так всю ноченьку орала, притомилася, — был предельно откровенен Емеля.

Мой глаз задергался сильнее.

Десятник еще раз глянул на меня, покачал головой, но нашу печку пропустил. Так что, миновав порубежный пост, мы покинули границу, и печенька неспешно поехала по свободным территориям.

— Эй, девка, поспала бы, — предложил мне Емеля.

Едва не прокляла, от души и с чувством!

А потом отвлеклась на природу Свободных земель. Прежде эти земли носили название Долина Чертополоха, но это было давно, до того, как наш Игорон Сильный начал политику завоеваний. Возвысив бога Грома над всеми, он породил культ войны и сделал боевых магов привилегированным классом поначалу княжества, а после и Великоземельной Империи. Мне повезло родиться уже после эпохи завоеваний, и, как все молодое поколение, я гордилась нашей необъятной родиной, в которой пропагандировалось равенство для всех… ну, кроме боевых магов: те как были самые крутые, так и остались. Тьфу на них!

Но плевать, конечно, не стала, куда ж тут плевать, если повсюду самый что ни на есть реликтовый чертополох! Метра четыре высотой, цветущий, колючий настолько, что в свете поднимающегося солнца иголки сверкают, и совершенно безжизненный… Здесь не селились даже черти.

По Свободным землям мы ехали часа три, затем поднялись в гору, и еще несколько часов ходу по извилистым горным дорогам, чтобы вскоре увидеть раскинувшееся до горизонта море!

— Ох, красотень-то какая, — восторженно прошептала я.

— А то, тут знаешь, какие рыбы водются? — завелся Емеля.

И все, путь был испорчен красочным описанием видов, вкусов и размеров рыбы. Решила, что с этого дня никакой рыбы есть не стану вообще.

А потом дорога вильнула, уходя от морского берега вглубь открывшейся холмистой местности, и мы свернули, чтобы начать путь между двумя высокими зелеными холмами, откуда доносилось журчание водопадов, пение птиц, чей-то отдаленный смех. И тоже так красиво, что сердце замирает. Даже не ожидала таких пейзажей в Свободных землях: думала, тут везде разруха и чертополох, а сам университет отщепенцев всея империи страшный, заброшенный, в трещинах и мхе, а еще тут змеи ядовитые везде ползают.

И как же я ошиблась!

Это был великолепный огромный дворец из голубого гранита! Островерхие башни, высокие стены, по которым вот точно можно было гулять, четыре озера, окружающих университет, цветущие сады, радуга над всем учебным комплексом! Да я чуть не завизжала от восторга! Да это же чудо! Самое натуральное и сказочное! Да если бы я раньше знала!

— Да-а-а, красотень, — согласился Емеля, — строили-то эльфы.

— Уау! — больше звуков не было.

И это вот Университет Вредной Магии?! Вот это вот?!

— Это мы с главного входа подъезжаем, — начал посвящать меня Емельян Иваныч, — потому что ты поступать будешь. А вот коли бы из налоговой, да с проверкой, я бы с другого конца завез, а тама виды ух: огонь из земли прорывающийся, змеи с дракона размером, стены черные, закопченные, призраки наглые.

— Хм, — откровенно говоря, я удивилась. — А еще какие-нибудь входы есть?